Прошло три недели, и в середине дня погонщики остановились на берегу Красной реки. Кингсли объявил, что здесь они заночуют, — надо дать отдых людям и скоту перед опасной переправой через реку. На другом берегу начиналась индейская территория, что порождало немало воспоминаний и рассказов бывалых погонщиков, которым повезло остаться в живых.
— Черт их подери! — пробормотала Габриэль, нечаянно уронив горсть неочищенных бобов прямо в горшок. Все еще тихо бранясь, она принялась вылавливать мусор и снова поклялась, что после конца перехода никогда в жизни не возьмет бобы в рот. Господи, они едят одни бобы! Бобы и соленую свинину. С перцем. Чудовищное количество перца! Наверное, отсюда у старого повара такое прозвище — его в шутку иногда называют Перцем.
По правде говоря, Габриэль уже уразумела, что Перец для погонщиков гораздо больше, чем просто повар или лекарь. Он еще судил жеребьевки и пари, был банкиром, брадобреем, исповедником и посредником — и все это исполнял с присущей ему язвительностью, которая, по-видимому, никого не обижала. Ее не только принимали, но и ожидали. Проситель даже испытывал разочарование, если его просьбу не встречали хмуро и со словами: «Черт побери, да не разорваться же мне на двадцать кусков! Я здесь один».
Весь этот перегон повар выступал еще и в качестве учителя. Под ворчливым руководством Джеда Габриэль научилась довольно сносно заваривать кофе и тушить бобы. Он по-прежнему пока не допускал ее в свой фургон, гонял и от голландской духовки, в которой пек пончики и пироги. В ее обязанности по-прежнему входило собирать коровьи лепешки и хворост. Она чистила котелки и сковородки — причем драила их песком, а не мыла грязной речной водой, которую замутил их собственный скот или те стада, что прошли до них. Работая с рассвета до темноты, Габриэль потеряла счет дням. В монотонной страде перегона один день незаметно сменялся другим.
Погонщики поддерживали бодрость духа, заключая бесконечные пари. Они заключали их на все, что угодно: у кого борода будет длиннее, когда они доберутся до железнодорожной станции, и сколько времени должно пройти, чтобы шотландец отказался от ежедневного бритья; как долго они будут переходить вброд реку и когда — хорошо бы этого не случилось — повстречают индейцев. Гэйб узнала, что ковбои даже спорят, как долго она еще выдержит на перегоне и снимет наконец шляпу и плащ. Она могла бы заранее им сказать, кто из двух спорящих сторон проиграет.
Пока погонщики тешились своими пари, Габриэль усердно трудилась под началом Джеда, чтобы они были сыты, — и ей казалось, что восемнадцать голодных ртов только и знают, что требовать еды. Их усилия осложнялись еще недостатком чистой воды и постоянной пылью, и чем дальше стадо двигалось на север, к бесконечным прериям Техаса, тем гуще становились клубы пыли.
Габриэль вздохнула и вытерла тыльной стороной ладони пот с разгоряченного лба. Одновременно она окинула взглядом лагерь, очень надеясь хоть мельком увидеть где-нибудь шотландца.
За последние две недели девушка виделась с ним только урывками. Кингсли взял себе за правило уезжать далеко вперед, иногда не возвращаясь в лагерь и на ночь, и оставлял вместо себя за главного Дэмиена. А молодой Кингсли, который даже не пытался скрывать свою враждебность к шотландцу, вовсю старался, чтобы у того совсем не было свободного времени. Дрю по-прежнему выполнял самую тяжелую работу и должен был дежурить каждую первую ночную смену, когда стадо еще беспокоилось. Потому-то Габриэль видела его только в те краткие мгновения, когда он, пустив коня в галоп, подъезжал к фургону, чтобы наскоро перекусить, а затем мертвецки усталым рухнуть на свой тюфяк. И тут же крепко засыпал — Габриэль знала это наверняка, потому что все время за ним наблюдала. И не могла иначе. Никак не могла забыть жаркое прикосновение его губ, нежные и властные руки. Интересно, сам Камерон вспоминает их поцелуй? Если и так, он ничем этого не выдавал. Его золотисто-карие глаза если и останавливались на ней, то всего лишь на мгновенье.
Но все же Дрю сдержал свое обещание и не открыл ее тайну — иначе бы ее здесь уже не было. Такая сдержанность тоже чего-то стоила.
Что касается цели ее путешествия, Габриэль все чаще спрашивала себя, не дурацкая ли это была затея с самого начала. Даже если бы она смогла улучить момент, ей духу не хватит порыться в вещах Кингсли, которые находились в фургоне. Не то чтобы она надеялась найти какие-нибудь улики — но это был единственно возможный способ что-нибудь узнать о Кингсли. С ним было связано столько разных и противоречивых сведений, что она не могла составить о нем определенное мнение. Ей было известно только, что погонщики хозяина уважают, хотя, по-видимому, и недолюбливают.
Будучи в лагере, Кингсли разговаривал подолгу разве только с Дрю Камероном — что, по мнению Габриэль, никак не вязалось с поручением ему самой черной и неблагодарной работы. Если Камерон и вправду друг Кингсли, тот чересчур усердно доказывает всем, что у него нет любимчиков.
Думая о шотландце — теперь это стало ее постоянным занятием, — Габриэль все удивлялась, что он без малейшего неудовольствия исполняет все порученные ему задания. Притом он все делал с добродушной усмешкой, словно желая доказать, что ему любая «похлебка» по вкусу, и даже как будто желал, чтобы ему было как можно тяжелее.
Да, Дрю Камерон был еще более загадочной натурой, чем сам Кингсли.
Габриэль закончила чистить и перебирать бобы. Вздохнув, она засыпала их в горшок и долила воды. Джед настаивал, чтобы они тушились подольше, а он в это время готовил свой вкуснейший мясной соус. Габриэль понятия не имела, из чего он стряпает свой соус, да ей это было и не очень интересно.
— Надо еще хвороста, — проворчал Джед, — садись на лошадь и поезжай. Здесь уже ни единой веточки не осталось.
И в самом деле — по этим местам прошли бесчисленные стада и совсем опустошили землю. Нигде не осталось ни сучка, ни хворостинки.
Габриэль с радостью приняла поручение. После утомительного, бесконечного сидения на жесткой скамье в фургоне приятно будет сесть в седло и прокатиться на воле… Хотя Габриэль втайне и гордилась тем, что помогает кормить всю команду Кингсли.
Одарив Джеда озорной усмешкой — старик в ответ и ухом не повел, — она отряхнула пыль со штанов и пошла к коновязи. Увидев Билли, девушка ощутила прилив горделивой радости. Конь прибавил в весе, шкура у него так и лоснилась — словом, вполне пристойная животинка. Хотя считалось, что лошади находятся в общей собственности, на Билли никто не ездил, кроме нее. Все знали, что это лошадь Гэйба.
— Подожди немного, — прошептала девушка, — скоро я стану называть тебя Сэром Уильямом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94