— Не могли бы мы поговорить наедине?
— Почему нет? — удивление исчезло, уступив место двусмысленной обольстительной ухмылке. — Единственное место, где мы можем поговорить спокойно, это моя комната.
Кэт остолбенела. Ради Молли, говорила она сама себе. Только ради Молли. А может, она лгала себе?
С рыцарской вежливостью Кантон взял ее под руку и, пока она не сообразила, что происходит, провел женщину к себе в комнату. Дворняга, которую Каталина видела уже несколько раз, сопровождала их, держась на приличном расстоянии.
— Винчестер, — обратился Кантон к собаке, — придется тебе, дружище, подождать за дверью.
— Винчестер?
— Он уродлив, как само пекло, — объяснил Кантон.
И они остались вдвоем.
Взволнованная Кэт осмотрелась. Комната выглядела еще более скромной, чем комната Тедди. Кровать. Старое бюро. Зеркало. Стульев не было. Кантон с поклоном указал на кровать.
«Нет!» — хотелось крикнуть Каталине, но она сдержалась и вежливо отказалась. В ответ он ухмыльнулся. Так ухмыляется паук, подумала Кэт, заманивая бабочку в свои сети. Что чувствует бабочка, она уже поняла. Уходи. Но тело больше не повиновалось своей хозяйке. Ни губы, ни мозг, ни ноги. Каталина Хилльярд, Ледяная Королева, погрузилась в молчание. Сражайся. Борись за себя. Ты же делала это раньше.
Кантон подошел к ней почти вплотную. Каталина почувствовала его горячее дыхание, жар его тела, который был следствием возбуждения, которое переживала и она. Женщина сделала шаг назад. Шажок. Но за ним стояло огромное волевое усилие.
— Так… насчет Молли…
— Вы о Молли? — его низкий вибрирующий голос пронизал все ее тело, превратив теплый, вязкий мед в рвущееся наружу желание.
— Она… она…
Март сделал шаг. Теперь его лицо было на уровне ее, губы приблизились к ее губам, а рука легла на ее талию обжигающим клеймом.
— Дорогая, не слишком ли много вы говорите? — прошептал он.
Каталина не успела объяснить, что еще ничего не сказала, как его губы сомкнулись на ее губах. Пока Кантон целовал ее, мир. покачиваясь, проплывал перед ее закрытыми очами. Кэт думала только о том, как бы ей не утонуть, не раствориться в океане чувств. И она отвечала на его любовь.
Может быть, она сумела бы оказать сопротивление, если бы его губы не становились все мягче, все нежнее, как в тот день, когда он возил ее «гулять» к морю. Марш целовался с закрытыми глазами. Так как он принадлежал к разряду мужчин, которые всегда начеку, Каталина решила, что в некотором смысле это признак доверия. И ей стало приятно.
Марш надавил чуть сильнее, губы ее раскрылись, и она ощутила, как осторожно и трепетно внутрь ее проник его обжигающий язык. Кантон крепко прижал ее к себе, и они вместе исполнили прелюдию любви, нежно лаская друг друга вожделеющими языками. Каталина приподнялась на цыпочки и стала гладить его непокорные волосы. Пока рука ее упражнялась с волосами, живот исполнял тантрический танец.
Марш приоткрыл глаза в изумлении от этого волшебного ощущения, и несколько секунд они были свободны от защитной поволоки. Каталина разглядела в зрачках своего партнера желание близости, предвосхищение страсти. Ее нарастание женщина чувствовала во всем: в силе его властных объятий, его губ. Неожиданно глаза его закрылись, как будто Кантон, спохватившись, испугался, что выдал нечто очень личное. Тогда и Каталина закрыла глаза, наслаждаясь моментом близости, волшебного единения двух существ, которые ничем и ни с кем не умели делиться.
Кэт и не подозревала раньше, что можно наслаждаться близостью, нет, просто приближенностью к мужчине. Болезненно-приятная истома разливалась по телу, мучительно напоминая о том, чего Каталина была лишена в жизни. Она чувствовала, что и Кантон не испытывал такого наслаждения. Мысль о физической обездоленности вызвала такое сильное чувство одиночества, что у Каталины перехватило дыхание и к глазам подступили слезы. Слезы одиночества, которые никогда не прольются. И женщина властно прижала свои губы к его, желая в удовольствии найти забвение от своих горестных дум. Кантон вздрогнул, слегка отстранился, и его губы поползли по ее лицу, задержались в уголках глаз, как будто чувствуя близкие слезы, и начали спускаться по щеке вниз. Каталина вся была как в огне.
Тело ее сотрясалось от желания, старые страхи и глухое отвращение к мужчине пропали, а Марш ласкал ее щечку и ее ушко, продолжая ублажать ее до тех пор, пока у Каталины не осталось чувств и мыслей — одно желание. Руки его, жаркие, нервные, лишенные обычной уверенности и властности, обнимая ее, казалось, настороженно ждали, когда женщина начнет вырываться, как делала это раньше. Но зачем ей было это делать, если жизнь ее зависела от их волшебной близости. Прошлого не было. Было влажное, медоточивое, сладко-запретное настоящее.
— Дорогая, — прошептал он. — Дорогая Кэт.
Звук его чистого, лишенного обычной насмешки, голоса перевернул у нее все внутри. Каталина задрожала в предчувствии неминуемого. Пробежав пальчиками по его мощной шее, она оставила на ней едва заметные следы обладания. Следы страсти.
Женщина глубоко вздохнула в обреченной на неудачу попытке восстановить душевное равновесие, успокоить разбушевавшееся и неподвластное ей тело. Марш припал к ее губам, целуя ее медленно, глубоко, чувственно. А она крепко держа его за шею, притягивала к себе, пока не ощутила сквозь одежду ритмичные удары его плоти и не услышала его стоны.
Оторвавшись от губ Кантона, Каталина подняла на него глаза. Несмотря на то, что Кантон чувствовал ее страстное ответное желание, он давал ей возможность выбора, о чем молчаливо спрашивал глазами, и она выбрала.
— Я не сделаю вам больно, — прошептал он, и Каталина удивилась, как он угадал, что она боится боли.
Пребывая в безмолвных беседах и размышлениях, они уже знали очень многое друг о друге. Впрочем, с момента первой встречи они знали друг о друге все жизненно важное.
Каталина опасалась, что чувства, переполнявшие ее, предадут ее самое, ее тело, все, во что она верила и чем жила. Самое худшее заключалось в том, что она захлебывалась нежностью к этому человеку. Ей хотелось жадно прикасаться к нему, гладить его по лицу, шее, по…
Кантон взял ее на руки и понес на постель, лаская ее тело губами. Рассудок оставил Каталину, она словно растворилась в волшебстве и таинственности его поцелуев.
Марш пытался притушить пламя, бушевавшее в паху, уменьшить грубоватую нежность, которая так долго спала где-то внутри. И он продолжал уговаривать себя: он изливается нежностью отнюдь не потому, что полюбил эту женщину. Он не может любить, он не позволит себе полюбить кого бы то ни было. Он внушал себе, что его нежное отношение к ней есть инструмент обольщения, один из путей самоизлечения от наваждения, которое не отпускало его и могло разрушить его личность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93