Девони нашла обаяние Биг-Гуса неотразимым, и это позволило ей не обращать внимания на его недостатки. Твой кучер и сквайр Блейк были живы, когда их оставили у кареты. Я послал человека проверить их.
— Спасибо.
Себастьян заворчал в ответ.
Девушка теребила складки своих юбок.
— Должна признаться, было неприятно обнаружить, что ты вновь вернулся к преступной жизни.
Он пренебрежительно пожал плечами.
— Я полюбил изысканную пищу во время своего пребывания в «Липовой аллее». Работные дома были переполнены, а будучи пресвитерианцем я решил, что потребуется довольно много времени, чтобы стать монахом.
Себастьян присел и разложил одеяла. Его грубые бриджи обтянули узкие мускулистые бедра. Пруденс не знала, что случилось с его прекрасной юбкой, но постеснялась спросить. Этот мужчина был незнакомцем. В его сдержанном поведении не было и намека на искрящийся юмор, который она так хорошо помнила. Неловкое молчание между ними затянулось. Ей отчаянно хотелось показать ему свою вновь обретенную искушенность, доказать, что она больше не была неуклюжей, забитой дурочкой, которую он встретил в «Липовой аллее».
— Я получила пять предложений в Эдинбурге, — вырвалось у нее.
Себастьян развернулся на каблуках, насмешливо вскинув бровь.
— Все приличные?
— Только три, — призналась Пруденс, отругав себя за свою несдержанность и глупое бахвальство.
Он вернулся к своему занятию.
— Полагаю, в общей сложности это составляет три приличных и три непристойных, включая и мое предложение сделать тебя своей любовницей, конечно.
Ее самообладание дало трещину, когда она услышала, как деликатное заявление было произнесено таким грубым тоном.
Себастьян расстегнул кожаные ремни ее сундучка и поднес листок бумаги, лежащий на самом верху, к слабому свету фонаря. Его тихий смех заставил Пруденс похолодеть.
— Изумительное сходство. Кто из твоих любовников — художник? Тагберт? Шотландец, который, я видел, ласкал тебя на улице? Или это твоя работа? Не припомню, чтобы рисование было среди твоих интересов, но ты ведь женщина множества талантов.
— Ты видел меня? На улице?
— Ага. Я случайно оказался поблизости.
Его грубый тон не обманул ее. Девушка вспомнила крадущуюся за ней по пятам фигуру фонарщика в тот вечер, когда она встречалась с Мак-Кеем. Ее сердце екнуло. Себастьян не оставил ее на милость д'Артана. Его апатичное безразличие на террасе было всего лишь уловкой. Он следил за ней. Присматривал за ней. Возможно, даже тревожился за нее. Но сейчас его суровый взгляд стер насмешливую улыбку с его губ.
Пруденс хотелось, чтобы он снял маску. Грубая мешковина, скрывающая его лицо и глаза, раздражала ее. Она наблюдала, как его ловкие руки разглаживали листок объявления, и вспоминала до подробностей все случаи, когда Себастьян пытался заставить бояться его. Интересно было бы услышать его ответ на ее признание о том, что она любовно подсовывала этот листок под подушку каждую ночь. Что он был помятым и истертым от ее прикосновений. Пруденс открыла рот, но не успела произнести ни звука, остановленная его издевательским смехом.
— Ну, давай же, не скромничай, дорогая, — подогнал ее Себастьян. — Фразы: «Награда за поимку живым…» или «… неопровержимые доказательства смерти…» — просто взывают к твоей склонности к мелодраме. «Сероглазый и привлекательный». Какая лесть! Откуда ты узнала, что я привлекательный? Триция сказала тебе? Или Девони?
Пруденс упрямо молчала. Когда Себастьян понял, что она не намерена участвовать в разыгрываемом им спектакле и не собирается каяться в поступках, которых она не совершала, его гнев немного поутих. Он склонился над фонарем, его мерцающий огонек вспыхнул ярче, освещая мрачную пещеру.
Пруденс уныло смотрела ему в спину. Роль искушенной в любовных делах женщины ей не удалась. Возможно, теперь следует попробовать честность?
Она разгладила юбки на коленях и сделала глубокий вдох.
— Я скучала по тебе, Себастьян.
Его пальцы дрогнули, и он неосторожно дотронулся до колпака фонаря. Пробормотав проклятия, он резко развернулся и сорвал маску. Пруденс ахнула. Теперь в его облике не осталось и следа от былой изысканности и обаяния вежливого красавца-жениха Триции. Любой, кто увидел бы его сейчас, мог безошибочно распознать в нем горца, урожденного и выросшего на этой дикой, но прекрасной земле. Длинные светлые волосы, вьющиеся крупными кольцами, рассыпались по плечам, резко контрастируя с потемневшей от загара, обветренной кожей лица.
Пораженная произошедшей в нем переменой, Пруденс отметила, что Себастьян за время их разлуки раздался в плечах, стал агрессивнее и явно опаснее. Его нынешний образ жизни наложил разрушительный отпечаток как на его внешность, ожесточив черты лица, так и на его душу. Раздражение и гнев, которые он выплеснул на нее после ночи содержания в тюрьме, были бурей в стакан воды по сравнению с этим яростным пламенем, бушевавшим в нем сейчас.
Слишком поздно Пруденс поняла, что оказалась в логове хищника — хитрого, коварного и голодного.
ГЛАВА 24
— Да, теперь я уже не сомневаюсь, что ты можешь изнасиловать меня! — воскликнула Пруденс со страхом.
Себастьян лукаво улыбнулся.
— Каким бы я был разбойником, если бы не сделал этого, верно? — сказал он. — Я не хочу тебя разочаровывать, девочка. Тебе нечего будет рассказать сэру Арло за чаем, когда вернешься.
Пруденс взглянула на уютное гнездышко, которое он устроил из одеял, затем на выход из пещеры. Она понимала, что их уединенность была иллюзорной. Люди Биг-Гуса лежали рядом, чуть ниже по склону, навострив свои чуткие уши на каждый хруст ветки, каждый подозрительный шорох.
— Твой крик был бы милым дополнением к нашему уединению, — заговорщически прошептал Себастьян. — Это неизмеримо повысило бы мою репутацию в глазах моих компаньонов.
Она заморгала. Природное любопытство взяло верх над тревогой.
— Ты когда-нибудь прежде кого-нибудь насиловал?
— Нет. — Он приложил палец к губам. — Но, ради Бога, никому не говори. Я не хочу, чтобы об этом стало известно. Я стараюсь думать об обязательном изнасиловании, как о древней традиции. Пираты, разбойники — все злонамеренные негодяи поддавались подобному искушению. И считали необходимым для повышения своего авторитета среди собратьев силой овладеть женщиной.
Пруденс сняла очки и испуганно таращилась на него.
— Ты пил?
— И немало. Но дуло того пистолета, зажатого в твоей маленькой изящной ручке и направленного мне в грудь, здорово меня протрезвило.
— Возможно, нам лучше будет побеседовать утром, когда ты будешь совсем трезв? — предложила она, аккуратно устраивая очки на свернутый редингот.
— Прекрасно. Я как раз не в настроении обсуждать что-либо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
— Спасибо.
Себастьян заворчал в ответ.
Девушка теребила складки своих юбок.
— Должна признаться, было неприятно обнаружить, что ты вновь вернулся к преступной жизни.
Он пренебрежительно пожал плечами.
— Я полюбил изысканную пищу во время своего пребывания в «Липовой аллее». Работные дома были переполнены, а будучи пресвитерианцем я решил, что потребуется довольно много времени, чтобы стать монахом.
Себастьян присел и разложил одеяла. Его грубые бриджи обтянули узкие мускулистые бедра. Пруденс не знала, что случилось с его прекрасной юбкой, но постеснялась спросить. Этот мужчина был незнакомцем. В его сдержанном поведении не было и намека на искрящийся юмор, который она так хорошо помнила. Неловкое молчание между ними затянулось. Ей отчаянно хотелось показать ему свою вновь обретенную искушенность, доказать, что она больше не была неуклюжей, забитой дурочкой, которую он встретил в «Липовой аллее».
— Я получила пять предложений в Эдинбурге, — вырвалось у нее.
Себастьян развернулся на каблуках, насмешливо вскинув бровь.
— Все приличные?
— Только три, — призналась Пруденс, отругав себя за свою несдержанность и глупое бахвальство.
Он вернулся к своему занятию.
— Полагаю, в общей сложности это составляет три приличных и три непристойных, включая и мое предложение сделать тебя своей любовницей, конечно.
Ее самообладание дало трещину, когда она услышала, как деликатное заявление было произнесено таким грубым тоном.
Себастьян расстегнул кожаные ремни ее сундучка и поднес листок бумаги, лежащий на самом верху, к слабому свету фонаря. Его тихий смех заставил Пруденс похолодеть.
— Изумительное сходство. Кто из твоих любовников — художник? Тагберт? Шотландец, который, я видел, ласкал тебя на улице? Или это твоя работа? Не припомню, чтобы рисование было среди твоих интересов, но ты ведь женщина множества талантов.
— Ты видел меня? На улице?
— Ага. Я случайно оказался поблизости.
Его грубый тон не обманул ее. Девушка вспомнила крадущуюся за ней по пятам фигуру фонарщика в тот вечер, когда она встречалась с Мак-Кеем. Ее сердце екнуло. Себастьян не оставил ее на милость д'Артана. Его апатичное безразличие на террасе было всего лишь уловкой. Он следил за ней. Присматривал за ней. Возможно, даже тревожился за нее. Но сейчас его суровый взгляд стер насмешливую улыбку с его губ.
Пруденс хотелось, чтобы он снял маску. Грубая мешковина, скрывающая его лицо и глаза, раздражала ее. Она наблюдала, как его ловкие руки разглаживали листок объявления, и вспоминала до подробностей все случаи, когда Себастьян пытался заставить бояться его. Интересно было бы услышать его ответ на ее признание о том, что она любовно подсовывала этот листок под подушку каждую ночь. Что он был помятым и истертым от ее прикосновений. Пруденс открыла рот, но не успела произнести ни звука, остановленная его издевательским смехом.
— Ну, давай же, не скромничай, дорогая, — подогнал ее Себастьян. — Фразы: «Награда за поимку живым…» или «… неопровержимые доказательства смерти…» — просто взывают к твоей склонности к мелодраме. «Сероглазый и привлекательный». Какая лесть! Откуда ты узнала, что я привлекательный? Триция сказала тебе? Или Девони?
Пруденс упрямо молчала. Когда Себастьян понял, что она не намерена участвовать в разыгрываемом им спектакле и не собирается каяться в поступках, которых она не совершала, его гнев немного поутих. Он склонился над фонарем, его мерцающий огонек вспыхнул ярче, освещая мрачную пещеру.
Пруденс уныло смотрела ему в спину. Роль искушенной в любовных делах женщины ей не удалась. Возможно, теперь следует попробовать честность?
Она разгладила юбки на коленях и сделала глубокий вдох.
— Я скучала по тебе, Себастьян.
Его пальцы дрогнули, и он неосторожно дотронулся до колпака фонаря. Пробормотав проклятия, он резко развернулся и сорвал маску. Пруденс ахнула. Теперь в его облике не осталось и следа от былой изысканности и обаяния вежливого красавца-жениха Триции. Любой, кто увидел бы его сейчас, мог безошибочно распознать в нем горца, урожденного и выросшего на этой дикой, но прекрасной земле. Длинные светлые волосы, вьющиеся крупными кольцами, рассыпались по плечам, резко контрастируя с потемневшей от загара, обветренной кожей лица.
Пораженная произошедшей в нем переменой, Пруденс отметила, что Себастьян за время их разлуки раздался в плечах, стал агрессивнее и явно опаснее. Его нынешний образ жизни наложил разрушительный отпечаток как на его внешность, ожесточив черты лица, так и на его душу. Раздражение и гнев, которые он выплеснул на нее после ночи содержания в тюрьме, были бурей в стакан воды по сравнению с этим яростным пламенем, бушевавшим в нем сейчас.
Слишком поздно Пруденс поняла, что оказалась в логове хищника — хитрого, коварного и голодного.
ГЛАВА 24
— Да, теперь я уже не сомневаюсь, что ты можешь изнасиловать меня! — воскликнула Пруденс со страхом.
Себастьян лукаво улыбнулся.
— Каким бы я был разбойником, если бы не сделал этого, верно? — сказал он. — Я не хочу тебя разочаровывать, девочка. Тебе нечего будет рассказать сэру Арло за чаем, когда вернешься.
Пруденс взглянула на уютное гнездышко, которое он устроил из одеял, затем на выход из пещеры. Она понимала, что их уединенность была иллюзорной. Люди Биг-Гуса лежали рядом, чуть ниже по склону, навострив свои чуткие уши на каждый хруст ветки, каждый подозрительный шорох.
— Твой крик был бы милым дополнением к нашему уединению, — заговорщически прошептал Себастьян. — Это неизмеримо повысило бы мою репутацию в глазах моих компаньонов.
Она заморгала. Природное любопытство взяло верх над тревогой.
— Ты когда-нибудь прежде кого-нибудь насиловал?
— Нет. — Он приложил палец к губам. — Но, ради Бога, никому не говори. Я не хочу, чтобы об этом стало известно. Я стараюсь думать об обязательном изнасиловании, как о древней традиции. Пираты, разбойники — все злонамеренные негодяи поддавались подобному искушению. И считали необходимым для повышения своего авторитета среди собратьев силой овладеть женщиной.
Пруденс сняла очки и испуганно таращилась на него.
— Ты пил?
— И немало. Но дуло того пистолета, зажатого в твоей маленькой изящной ручке и направленного мне в грудь, здорово меня протрезвило.
— Возможно, нам лучше будет побеседовать утром, когда ты будешь совсем трезв? — предложила она, аккуратно устраивая очки на свернутый редингот.
— Прекрасно. Я как раз не в настроении обсуждать что-либо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105