Неожиданно послышался одинокий пушечный выстрел.
То был сигнал, с помощью которого Бонапарт предупреждал Клебера.
Три каре находились не более чем на расстоянии льё друг от друга, и их тройной огонь должен был обрушиться на двадцатипятитысячное войско.
Огонь грянул одновременно с трех сторон.
Мамлюки и янычары – одним словом, все всадники – закружились на месте, не зная, как выбраться из пекла, в то время как десять тысяч пехотинцев, несведущих в военной науке, стали разбегаться под огнем трех каре.
Все, кому посчастливилось попасть в промежуток между каре, сумели спастись. Час спустя беглецы исчезли, как пыль, развеянная ветром, оставив на поле убитых, бросив свой лагерь, знамена, четыреста верблюдов, бесчисленные трофеи.
Беглецы считали себя спасенными; те, кто добрался до гор Наблуса, действительно нашли там укрытие, но те, кто решил направиться к Иордану, откуда они пришли, столкнулись с Мюратом и тысячей его воинов, охранявших переправу через реку.
Французы убивали врагов до тех пор, пока не устали.
Бонапарт и Клебер встретились на поле битвы и заключили друг друга в объятия под радостные возгласы воинов трех каре.
Тогда же великан Клебер, следуя военному обычаю, положил руку на плечо Бонапарта, едва доходившего ему до груди, и сказал ему слова, которые впоследствии столько раз пытались оспорить:
– Генерал, вы велики, как мир!
Бонапарт, по-видимому, был доволен.
Он выиграл сражение на том же месте, где Ги де Лузиньян потерпел поражение; именно здесь пятого июля 1187 года французы, которые до того обессилели, что не могли даже плакать, как утверждает один арабский автор, решились на отчаянную схватку с мусульманами во главе с Салах-ад-Дином.
«Поначалу, – говорит тот же автор, – они дрались, как львы, но в конце концов принялись разбегаться, как овцы. Их окружили со всех сторон и оттеснили к подножию горы Блаженства, где Бог, наставляя людей, говорил: „Блаженны нищие духом, блаженны плачущие, блаженны изгнанные за правду“. Там же он говорил им: «Молитесь же так: Отче наш, сущий на небесах ««.
Сражение разворачивалось у горы, которые неверные называют горой Хыттин.
Ги де Лузиньян укрылся на вершине холма и защищал истинный крест Господень, пока это было в его силах, но не смог помешать мусульманам завладеть им, после того как они смертельно ранили епископа Сен-Жан-д'Акра, который держал его.
Раймон пробился со своими воинами сквозь ряды неприятеля и бежал в Триполи, где скончался от горя.
Группа всадников, которая осталась на поле битвы, перешла в наступление, но вскоре она растаяла в гуще сарацин, как воск в огне.
Наконец королевский флаг упал и больше не поднимался; Ги де Лузиньян был взят в плен, а Салах-ад-Дин, приняв из чьих-то рук меч короля Иерусалимского, спустился с лошади на землю и воздал хвалу Мухаммеду за свою победу.
Никогда еще христиане не знали подобного поражения ни в Палестине, ни любом другом месте.
«Видя количество убитых, – рассказывает очевидец сражения, – нельзя было поверить, что кто-то был взят в плен; глядя на пленных, невозможно было поверить, что еще имелись убитые».
Короля отправили в Дамаск после того, как он отрекся от своего королевства. Всем рыцарям-храмовникам и госпитальерам отрубили голову. Салах-ад-Дин, опасавшийся, как бы его солдаты не прониклись жалостью к французам (он был лишен ее), и боявшийся, что они пощадят кого-нибудь из монахов-воинов, платил по пятьдесят золотых монет за каждого доставленного рыцаря.
Лишь тысяча воинов из всей христианской армии держались на ногах. «Каждого пленного, – говорят арабские авторы, – обменивали на пару сандалий, и головы христиан выставляли на улицах Дамаска вместо арбузов».
Монсеньер Мислен рассказывает в своей прекрасной книге «Святые места», что год спустя после этого страшного побоища он проезжал через поля Хыттина и еще видел там груды костей, все окрестные горы и долины были усеяны человеческими останками, которые повсюду разбросали дикие звери.
После сражения у горы Табор шакалам с Ездрилонской равнины не в чем было завидовать гиенам с гор Тивериады.
XI. ТОРГОВЕЦ ПУШЕЧНЫМИ ЯДРАМИ
С тех пор как Бонапарт вернулся с горы Табор, то есть уже около месяца, грохот батарей не смолкал ни на один день и бои между осаждающими и осажденными продолжались без перерыва.
Впервые судьба оказывала Бонапарту сопротивление.
Осада Сен-Жан-д'Акра продолжалась уже два месяца; за это время французы семь раз штурмовали крепость, а неприятель предпринял двенадцать вылазок. Каффарелли скончался после ампутации руки; Круазье все еще страдал от болей и был прикован к постели.
Тысячи солдат были убиты или умерли от чумы. У французов еще оставался порох, но кончились пушечные ядра.
В армии поползли об этом слухи: от солдат невозможно утаить подобные вещи. Однажды утром, когда Бонапарт заглянул в траншею вместе с Роланом, какой-то старший сержант подошел к адъютанту:
– Правда ли, мой командир, – спросил он, – что у главнокомандующего не хватает ядер?
– Да, – ответил Ролан, – почему ты об этом спрашиваешь?
– О! – отвечал сержант с характерным для него подергиванием шеей, которое, видимо, вело свое начало от того дня, когда он впервые надел галстук и почувствовал себя в нем неудобно, – если у него кончились ядра, я их ему раздобуду.
– Ты?
– Да, я, и недорого: по пять су за штуку.
– По пять су? Правительству они обходятся в сорок!
– Вы же видите, что это выгодное дело.
– Ты не шутишь?
– Помилуйте, кто же шутит со своими начальниками? Ролан подошел к Бонапарту и передал ему предложение фельдфебеля.
– Этим бездельникам порой приходят дельные мысли, – произнес Бонапарт, – позови его.
Ролан жестом приказал старшему сержанту приблизиться.
Тот подошел, чеканя шаг, и остановился в двух метрах от Бонапарта, приложив руку к козырьку кивера.
– Это ты торгуешь ядрами? – спросил Бонапарт.
– Да, однако, я их только продаю, а не произвожу.
– И ты можешь отдать их по пять су?
– Да, мой генерал.
– Как это тебе удается?
– А! Это секрет; если я скажу, все примутся ими торговать.
– Сколько же ядер ты можешь поставить?
– Сколько тебе угодно, гражданин генерал, – отвечал старший сержант, делая ударение на слове «тебе».
– Что тебе для этого нужно? – спросил генерал.
– Разрешение искупаться с моей ротой. Бонапарт рассмеялся: он все понял.
– Хорошо, – промолвил он, – я тебе разрешаю. Старший сержант отдал честь и удалился бегом.
– Этот плут, – произнес Ролан, – упорно держится за республиканские обороты. Вы заметили, генерал, с каким ударением он произнес слова «Сколько тебе угодно?»
Бонапарт улыбнулся, но ничего не ответил.
Почти тут же главнокомандующий и его адъютант увидели, как мимо прошла рота, получившая разрешение на купание, во главе со старшим сержантом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228