«Да здравствует вино! Да здравствует любовь!»
Дуэль должна была состояться на пехотных саблях, прозванных «огнивами», вероятно, из-за того, что при ударах друг о друга они высекают огонь. Противники взяли сабли из рук своих секундантов и устремились в бой.
– Черт побери, как можно драться этим кухонным ножом? – спросил егерь Фалу, привыкший к длинной кавалерийской сабле и вертевший «огниво» в руках, как перышко. – Этой саблей хорошо рубить капусту да чистить морковь.
– Он годится также для того, – отвечал Фаро с характерным для него подергиванием шеей, о чем мы уже упоминали, – чтобы укорачивать усы противникам, которые не боятся подходить к нам близко.
С этими словами старший сержант сделал вид, что целится в бедро противника, и собрался нанести ему удар по голове, но тот успел отразить этот выпад.
– О-о! – воскликнул Фалу, – потише, сержант! Усы положены по уставу; в армии не разрешено их срезать и тем более позволять кому-то это делать; того, кто позволяет себе подобную бестактность, обычно наказывают за это… наказывают за это… – повторил егерь Фалу, собираясь сделать решающий выпад, – наказывают за это кистевым ударом!
И прежде чем Фаро успел парировать, противник нанес ему удар, в названии коего содержится обозначение той части руки, против которой он направлен.
Из руки Фаро тотчас же брызнула кровь.
Однако, сердясь из-за того, что его ранили, он воскликнул:
– Пустяки! Пустяки! Давайте продолжать! И вернулся в боевую позицию. Но секунданты встали между противниками и заявили, что дуэль окончена. Услышав это, Фаро бросил оружие и вытянул руку. Один из секундантов вытащил из кармана носовой платок и с ловкостью, свидетельствовавшей о привычке к такого рода делам, принялся перевязывать рану. Он уже наполовину закончил эту процедуру, как вдруг из-за деревьев, в двадцати шагах от них, показалась группа всадников из семи-восьми человек.
– Ух! Это главнокомандующий! – вскричал Фалу. Солдаты озирались в поисках укромного места, где они могли бы скрыться от взора своего генерала, но он уже увидел их и, пришпорив коня и стегнув его плетью, поскакал по направлению к ним. Солдаты застыли, правой рукой отдавая честь и прижимая левую руку к ноге. Из руки Фаро струилась кровь.
XIII. ГРАЖДАНЕ И ГОСПОДА
Бонапарт остановился в четырех шагах от них и сделал знак офицерам своего штаба оставаться на месте. Застыв на словно окаменевшей лошади, слегка сгорбившись из-за жары и недомогания, с неподвижным взором и полузакрытыми ресницами, едва пропускавшими солнечный свет, он казался бронзовым изваянием.
– Кажется, – произнес он сухо, – здесь дерутся на дуэли? Однако всем известно, что я не выношу дуэлей. Кровь французов принадлежит Франции, и ее следует проливать только во имя Франции.
Затем он оглядел обоих противников и в конце концов остановил взгляд на старшем сержанте.
– Как случилось, – продолжал генерал, – что такой храбрец, как ты, Фаро…
Уже с того времени из принципа, вернее, по расчету, Бонапарт стал запоминать отличившихся воинов в лицо, чтобы при случае называть их по имени. Это неизменно производило впечатление.
Фаро вздрогнул от радости, услышав свое имя из уст главнокомандующего, и поднялся на цыпочки.
Бонапарт заметил это движение, усмехнулся про себя и продолжал:
– Как случилось, что такой храбрец, как ты, кому дважды объявлялась благодарность в приказе по полку, первый раз – в Лоди, второй – в Риволи, нарушает мой приказ? Что касается твоего противника, которого я не знаю…
Главнокомандующий нарочно выделил последние слова. Фалу поморщился, словно ему воткнули в бок иголку.
– Прошу прощения, извините, мой генерал! – прервал он Бонапарта. – Вы не знаете меня оттого, что еще слишком для этого молоды; оттого, что вы не были в Рейнской армии и не участвовали в битве при Дауэндорфе, в сражении при Фрошвейлере и взятии виссамбурских линий. Если бы вы там были…
– Я был в Тулоне, – резко оборвал его Бонапарт. – И если в Виссамбуре вы прогнали пруссаков из Франции, то я изгнал англичан из Тулона, что было не менее важно.
– Это правда, – сказал Фалу, – мы даже заочно объявили вам благодарность в приказе, мой генерал. Стало быть, я был не прав, сказав, что вы слишком молоды; я признаю это и приношу вам свои извинения. Но я был прав, сказав, что вас там не было, поскольку вы сами признаете, что были в Тулоне.
– Продолжай, – сказал Бонапарт. – Ты хочешь еще что-то сказать?
– Да, мой генерал, – отвечал Фалу..
– Ну что ж, говори, – продолжал Бонапарт. – Но коль скоро мы республиканцы, – будь добр называть меня «гражданин генерал» и обращаться ко мне на «ты».
– Браво, гражданин генерал! – воскликнул Фаро. Его секунданты Венсан и Гросейе кивнули в знак одобрения.
Секунданты Фалу оставались неподвижными, не выказывая ни одобрения, ни порицания.
– Ну так вот, гражданин генерал, – продолжал Фалу с непринужденностью, привнесенной в армию принципом равноправия, – если бы ты был, к примеру, в Дауэндорфе, ты бы увидел, как во время кавалерийской атаки я спас жизнь генералу Аббатуччи, который стоит многих.
– А-а! – воскликнул Бонапарт, – я благодарю тебя. Полагаю, что Аббатуччи в некотором роде мой кузен.
Фалу поднял свою кавалерийскую саблю и показал ее Бонапарту; тот удивился, увидев у обыкновенного сержанта генеральское оружие.
– По этому случаю, – продолжал он, – генерал Пишегрю, который стоит многих, – он сделал ударение на оценке генерала Пишегрю, – видя, до какого состояния я довел мою бедную саблю, подарил мне свою, и она, как вы видите, не совсем уставного образца.
– Опять! – вскричал генерал, хмуря брови.
– Прости, гражданин генерал! Как ты видишь, я все время ошибаюсь, но что поделаешь! Гражданин генерал Моро не приучил нас к тыканью.
– Как! – сказал Бонапарт, – республиканец Фабий настолько не считается с республиканским языком? Продолжай, ибо я вижу, что ты хочешь еще что-то мне сказать.
– Я хочу тебе сказать, гражданин генерал, что если бы ты был при Фрошвейлере в тот день, когда генерал Гош, который тоже стоит многих, назначил по шестьсот франков за прусские пушки, ты бы увидел, что я захватил одну из этих пушек и по этому случаю был произведен в сержанты.
– И ты получил шестьсот франков? Фалу покачал головой.
– Мы пожертвовали эти деньги вдовам храбрецов, погибших в сражении при Дауэндорфе, и я получил только свое жалованье, которое извлекли из фургона принца де Конде.
– Бескорыстный смельчак! Продолжай, – сказал генерал. – Мне нравится слушать, когда такие солдаты, как ты, из-за того, что нет газетчиков, которые бы их превозносили, а также клеветали на них, сами произносят панегирики в свою честь.
– Наконец, – продолжал Фалу, – если бы ты присутствовал при взятии виссамбурских линий, ты бы узнал, как я убил двух из трех набросившихся на меня пруссаков;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228
Дуэль должна была состояться на пехотных саблях, прозванных «огнивами», вероятно, из-за того, что при ударах друг о друга они высекают огонь. Противники взяли сабли из рук своих секундантов и устремились в бой.
– Черт побери, как можно драться этим кухонным ножом? – спросил егерь Фалу, привыкший к длинной кавалерийской сабле и вертевший «огниво» в руках, как перышко. – Этой саблей хорошо рубить капусту да чистить морковь.
– Он годится также для того, – отвечал Фаро с характерным для него подергиванием шеей, о чем мы уже упоминали, – чтобы укорачивать усы противникам, которые не боятся подходить к нам близко.
С этими словами старший сержант сделал вид, что целится в бедро противника, и собрался нанести ему удар по голове, но тот успел отразить этот выпад.
– О-о! – воскликнул Фалу, – потише, сержант! Усы положены по уставу; в армии не разрешено их срезать и тем более позволять кому-то это делать; того, кто позволяет себе подобную бестактность, обычно наказывают за это… наказывают за это… – повторил егерь Фалу, собираясь сделать решающий выпад, – наказывают за это кистевым ударом!
И прежде чем Фаро успел парировать, противник нанес ему удар, в названии коего содержится обозначение той части руки, против которой он направлен.
Из руки Фаро тотчас же брызнула кровь.
Однако, сердясь из-за того, что его ранили, он воскликнул:
– Пустяки! Пустяки! Давайте продолжать! И вернулся в боевую позицию. Но секунданты встали между противниками и заявили, что дуэль окончена. Услышав это, Фаро бросил оружие и вытянул руку. Один из секундантов вытащил из кармана носовой платок и с ловкостью, свидетельствовавшей о привычке к такого рода делам, принялся перевязывать рану. Он уже наполовину закончил эту процедуру, как вдруг из-за деревьев, в двадцати шагах от них, показалась группа всадников из семи-восьми человек.
– Ух! Это главнокомандующий! – вскричал Фалу. Солдаты озирались в поисках укромного места, где они могли бы скрыться от взора своего генерала, но он уже увидел их и, пришпорив коня и стегнув его плетью, поскакал по направлению к ним. Солдаты застыли, правой рукой отдавая честь и прижимая левую руку к ноге. Из руки Фаро струилась кровь.
XIII. ГРАЖДАНЕ И ГОСПОДА
Бонапарт остановился в четырех шагах от них и сделал знак офицерам своего штаба оставаться на месте. Застыв на словно окаменевшей лошади, слегка сгорбившись из-за жары и недомогания, с неподвижным взором и полузакрытыми ресницами, едва пропускавшими солнечный свет, он казался бронзовым изваянием.
– Кажется, – произнес он сухо, – здесь дерутся на дуэли? Однако всем известно, что я не выношу дуэлей. Кровь французов принадлежит Франции, и ее следует проливать только во имя Франции.
Затем он оглядел обоих противников и в конце концов остановил взгляд на старшем сержанте.
– Как случилось, – продолжал генерал, – что такой храбрец, как ты, Фаро…
Уже с того времени из принципа, вернее, по расчету, Бонапарт стал запоминать отличившихся воинов в лицо, чтобы при случае называть их по имени. Это неизменно производило впечатление.
Фаро вздрогнул от радости, услышав свое имя из уст главнокомандующего, и поднялся на цыпочки.
Бонапарт заметил это движение, усмехнулся про себя и продолжал:
– Как случилось, что такой храбрец, как ты, кому дважды объявлялась благодарность в приказе по полку, первый раз – в Лоди, второй – в Риволи, нарушает мой приказ? Что касается твоего противника, которого я не знаю…
Главнокомандующий нарочно выделил последние слова. Фалу поморщился, словно ему воткнули в бок иголку.
– Прошу прощения, извините, мой генерал! – прервал он Бонапарта. – Вы не знаете меня оттого, что еще слишком для этого молоды; оттого, что вы не были в Рейнской армии и не участвовали в битве при Дауэндорфе, в сражении при Фрошвейлере и взятии виссамбурских линий. Если бы вы там были…
– Я был в Тулоне, – резко оборвал его Бонапарт. – И если в Виссамбуре вы прогнали пруссаков из Франции, то я изгнал англичан из Тулона, что было не менее важно.
– Это правда, – сказал Фалу, – мы даже заочно объявили вам благодарность в приказе, мой генерал. Стало быть, я был не прав, сказав, что вы слишком молоды; я признаю это и приношу вам свои извинения. Но я был прав, сказав, что вас там не было, поскольку вы сами признаете, что были в Тулоне.
– Продолжай, – сказал Бонапарт. – Ты хочешь еще что-то сказать?
– Да, мой генерал, – отвечал Фалу..
– Ну что ж, говори, – продолжал Бонапарт. – Но коль скоро мы республиканцы, – будь добр называть меня «гражданин генерал» и обращаться ко мне на «ты».
– Браво, гражданин генерал! – воскликнул Фаро. Его секунданты Венсан и Гросейе кивнули в знак одобрения.
Секунданты Фалу оставались неподвижными, не выказывая ни одобрения, ни порицания.
– Ну так вот, гражданин генерал, – продолжал Фалу с непринужденностью, привнесенной в армию принципом равноправия, – если бы ты был, к примеру, в Дауэндорфе, ты бы увидел, как во время кавалерийской атаки я спас жизнь генералу Аббатуччи, который стоит многих.
– А-а! – воскликнул Бонапарт, – я благодарю тебя. Полагаю, что Аббатуччи в некотором роде мой кузен.
Фалу поднял свою кавалерийскую саблю и показал ее Бонапарту; тот удивился, увидев у обыкновенного сержанта генеральское оружие.
– По этому случаю, – продолжал он, – генерал Пишегрю, который стоит многих, – он сделал ударение на оценке генерала Пишегрю, – видя, до какого состояния я довел мою бедную саблю, подарил мне свою, и она, как вы видите, не совсем уставного образца.
– Опять! – вскричал генерал, хмуря брови.
– Прости, гражданин генерал! Как ты видишь, я все время ошибаюсь, но что поделаешь! Гражданин генерал Моро не приучил нас к тыканью.
– Как! – сказал Бонапарт, – республиканец Фабий настолько не считается с республиканским языком? Продолжай, ибо я вижу, что ты хочешь еще что-то мне сказать.
– Я хочу тебе сказать, гражданин генерал, что если бы ты был при Фрошвейлере в тот день, когда генерал Гош, который тоже стоит многих, назначил по шестьсот франков за прусские пушки, ты бы увидел, что я захватил одну из этих пушек и по этому случаю был произведен в сержанты.
– И ты получил шестьсот франков? Фалу покачал головой.
– Мы пожертвовали эти деньги вдовам храбрецов, погибших в сражении при Дауэндорфе, и я получил только свое жалованье, которое извлекли из фургона принца де Конде.
– Бескорыстный смельчак! Продолжай, – сказал генерал. – Мне нравится слушать, когда такие солдаты, как ты, из-за того, что нет газетчиков, которые бы их превозносили, а также клеветали на них, сами произносят панегирики в свою честь.
– Наконец, – продолжал Фалу, – если бы ты присутствовал при взятии виссамбурских линий, ты бы узнал, как я убил двух из трех набросившихся на меня пруссаков;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228