В эти дни она писала намного чаще — как в Лондон, так и в Индию.
В один из таких дней, как раз перед похоронами, она в одиночестве сидела в гостиной для завтраков и жевала ячменную лепешку. Скорей бы уж все закончилось. Кощунственные мысли вызывали у нее чувство вины. Но видеть нескончаемые полотнища черной материи становилось невыносимо. Задрапированные стены в поместье Дьюлендов выглядели так мрачно, что невольно вспоминались Индия, дом и вазы с яркими орхидеями.
Габби услышала, как кто-то вошел. По тому, как неистово застучало сердце, она мгновенно поняла, что это Квил. Она не видела, кто сел рядом с ней, но знала: этот черный рукав — его.
— Габби…
Она подняла голову и вежливо произнесла:
— Доброе утро, милорд.
— Жена. — Квил придвинулся ближе.
Она судорожно сглотнула. Ответить ему в том же духе — муж? Нет. Это может показаться нелепостью. Но у Квила слово «жена» звучало величественно. Властно.
Его губы мягко коснулись ее рта.
— Ты хорошо спала? — спросил он с чуть заметной ухмылкой. Может быть, легкий флирт рассеет его плохое настроение? А заодно и похоть? Ох уж эта похоть! Как она безжалостна! Так извела, что спасу нет. Еще недавно спокойный, беззаботный человек готов послать все к черту и наброситься на свою жену прямо перед завтраком!
— Как я могла хорошо спать? — удивилась Габби, глядя на него ясными карими глазами. — Я вообще не сомкнула глаз. Мне недоставало тебя… — Она умолкла, а затем добавила шепотом: — Муж.
Это признание застало Квила врасплох. Он с трудом подавил желание подхватить ее на руки и вынести из комнаты.
Его трясло. Чтобы взять себя в руки, он несколько раз глубоко вздохнул. Вернув себе самообладание, он возобновил флирт, но попытка оказалась не вполне успешной.
— Габби, — шутливо начал он, — нет чтобы услаждать мой слух приятной беседой, так ты меня лишь еще больше распаляешь! Фу ты, черт! — Он брезгливо взглянул на свои панталоны. — Ты только посмотри, в каком я состоянии!
Габби посмотрела, но не заметила ничего необычного и нахмурилась, когда он захохотал.
— Не вижу ничего смешного, — заявила она с видом оскорбленной добродетели.
Квил внезапно наклонился и поцеловал ее губы. Он медленно смаковал их, чувствуя, как тело начинает саднить, Точно в него впиваются раскаленные шипы.
Он отодвинулся, и она посмотрела на него затуманенным взором. Теперь ее глаза были темно-желтые, цвета бренди. Он схватил ее руку и поцеловал ладонь. Габби вздрогнула. Он положил ее пальцы на свои панталоны, совсем рядом с пахом.
Она подскочила и отдернула руку.
— Ты помнишь, что я обещал с тобой делать? — Хриплый голос Квила подтверждал серьезность его намерений. Габби кивнула.
— А ты не хочешь делать то же со мной?
У нее округлились глаза. Он надеялся, что от удивления а не от ужаса. Наконец-то! Он отнял руку — и, к его несказанному удовольствию, Габби не отдернула свою. Она даже не пошевелилась! И это стало для него новой пыткой.
В конце концов он был вынужден сам убрать теплую руку жены. Он снова закрыл ей рот поцелуем, и не известно чем это могло закончиться — возможно даже, он усладил бы ее прямо на ячменных крошках, — если бы не появление леди Сильвии.
Она вплыла в сопровождении двух скулящих «граций» (Красоту временно поселили у слуг, так как переезд оказался слишком тяжелым для ее чувствительного мочевого пузыря). Квилу пришлось быстро сесть на свое место и съесть на пять лепешек больше, потому что в таком виде он не мог выйти из комнаты.
Габби не заметила, чтобы их поцелуи, не говоря уже о прикосновении ее руки, вызвали те расстройства, о которых он ей рассказывал.
Гроб установили на алтарь «Святой Маргариты» приходской церквушки, где усопший оставался до следующего утра.
На поминках подавали запеченное мясо. Проститься с виконтом съехалась высшая знать со всего графства и лондонский бомонд, присутствовавший у леди Фестер. Габби была немало удивлена, обнаружив, как много вокруг знакомых лиц, но более всего — как утомителен сам церемониал. Она не успевала приседать и кланяться. Все поздравляли ее с замужеством, хотя и не всегда искренне. Время от времени она ловила на себе недоумевающие взгляды. Или замечала, как люди, обсуждая что-то, вдруг предупреждающе сдвигают брови. Все прояснилось, когда она случайно подслушала разговор двух дам. Некая леди Скиффинг объясняла своей собеседнице, что Габби отвергла Питера, когда поняла, что его брат скоро станет виконтом. И хотя леди Скиффинг рассказывала об этом даже с некоторым восхищением, сам факт подобного толкования весьма ее огорчил.
Около полудня последние посетители, произнеся вполголоса слова соболезнования, наконец-то покинули дом, в черной гостиной, помимо родственников, остался только семейный адвокат, мистер Дженнингс из «Дженнингс и Конделл».
Вдова, осунувшаяся, бледная, в изнеможении опустилась на диван. Леди Сильвия в траурном одеянии, элегантная, как всегда, села напротив. Габби заняла место поодаль и крепко сцепила пальцы, стараясь не смотреть украдкой на Квила.
Дворецкий, известив, что легкий ленч будет подан через двадцать минут, поклонился и вышел из комнаты.
Китти передернулась и сказала слабым голосом:
— Я, пожалуй, пойду к себе.
— Мама, тебе следует поесть, — остановил ее Питер.
— Я не смогу. Просто не смогу,
— Китти, — вмешалась леди Сильвия, — время поговорить о будущем.
— Я зачитаю волю виконта Дьюленда после ленча? — встревожено посмотрел на них мистер Дженнингс.
— Да-да. — Леди Сильвия замахала рукой. — Я не имела в виду вас, Дженнингс. В завещании Терлоу наверняка нет ничего интересного. Мне хотелось бы знать, что ты собираешься делать, Китти?
— Делать? Сейчас? — Китти Дьюленд, казалось, с трудом осмысливала, о чем ее спрашивают. — Я… я пойду к себе в комнату. А потом мы поедем в Лондон.
— Когда умер Лайонел, — начала леди Сильвия скрипучим голосом, — я никуда не выходила и плакала целыми днями. Потом я подумала, что превращусь в фонтан, и перестала. Плач, безусловно, нужен и полезен, но не все время. Вообрази, что будет с тобой, если ты будешь сидеть в доме, где все напоминает о муже! Тебе нужно переменить обстановку.
— О, я не могу, — простонала Китти. Слезы полились из ее глаз ручьем.
— Можешь и должна! — строго осадила ее леди Сильвия. — Ты и в лучшие времена была предрасположена к меланхолии, а сейчас можешь и вовсе не справиться. И я не намерена сидеть и ждать, пока ты наплачешь воды на целый паровой котел. Мы уезжаем из Англии. А если тебе непременно нужно лить слезы, в Швейцарии это будет сделать не труднее, чем в Лондоне.
— Как ты можешь даже думать, что я покину этот дом? Мы с дорогим Терлоу были здесь так счастливы! — Китти зарыдала. — Раньше ты не была такой бесчувственной, Сильвия!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
В один из таких дней, как раз перед похоронами, она в одиночестве сидела в гостиной для завтраков и жевала ячменную лепешку. Скорей бы уж все закончилось. Кощунственные мысли вызывали у нее чувство вины. Но видеть нескончаемые полотнища черной материи становилось невыносимо. Задрапированные стены в поместье Дьюлендов выглядели так мрачно, что невольно вспоминались Индия, дом и вазы с яркими орхидеями.
Габби услышала, как кто-то вошел. По тому, как неистово застучало сердце, она мгновенно поняла, что это Квил. Она не видела, кто сел рядом с ней, но знала: этот черный рукав — его.
— Габби…
Она подняла голову и вежливо произнесла:
— Доброе утро, милорд.
— Жена. — Квил придвинулся ближе.
Она судорожно сглотнула. Ответить ему в том же духе — муж? Нет. Это может показаться нелепостью. Но у Квила слово «жена» звучало величественно. Властно.
Его губы мягко коснулись ее рта.
— Ты хорошо спала? — спросил он с чуть заметной ухмылкой. Может быть, легкий флирт рассеет его плохое настроение? А заодно и похоть? Ох уж эта похоть! Как она безжалостна! Так извела, что спасу нет. Еще недавно спокойный, беззаботный человек готов послать все к черту и наброситься на свою жену прямо перед завтраком!
— Как я могла хорошо спать? — удивилась Габби, глядя на него ясными карими глазами. — Я вообще не сомкнула глаз. Мне недоставало тебя… — Она умолкла, а затем добавила шепотом: — Муж.
Это признание застало Квила врасплох. Он с трудом подавил желание подхватить ее на руки и вынести из комнаты.
Его трясло. Чтобы взять себя в руки, он несколько раз глубоко вздохнул. Вернув себе самообладание, он возобновил флирт, но попытка оказалась не вполне успешной.
— Габби, — шутливо начал он, — нет чтобы услаждать мой слух приятной беседой, так ты меня лишь еще больше распаляешь! Фу ты, черт! — Он брезгливо взглянул на свои панталоны. — Ты только посмотри, в каком я состоянии!
Габби посмотрела, но не заметила ничего необычного и нахмурилась, когда он захохотал.
— Не вижу ничего смешного, — заявила она с видом оскорбленной добродетели.
Квил внезапно наклонился и поцеловал ее губы. Он медленно смаковал их, чувствуя, как тело начинает саднить, Точно в него впиваются раскаленные шипы.
Он отодвинулся, и она посмотрела на него затуманенным взором. Теперь ее глаза были темно-желтые, цвета бренди. Он схватил ее руку и поцеловал ладонь. Габби вздрогнула. Он положил ее пальцы на свои панталоны, совсем рядом с пахом.
Она подскочила и отдернула руку.
— Ты помнишь, что я обещал с тобой делать? — Хриплый голос Квила подтверждал серьезность его намерений. Габби кивнула.
— А ты не хочешь делать то же со мной?
У нее округлились глаза. Он надеялся, что от удивления а не от ужаса. Наконец-то! Он отнял руку — и, к его несказанному удовольствию, Габби не отдернула свою. Она даже не пошевелилась! И это стало для него новой пыткой.
В конце концов он был вынужден сам убрать теплую руку жены. Он снова закрыл ей рот поцелуем, и не известно чем это могло закончиться — возможно даже, он усладил бы ее прямо на ячменных крошках, — если бы не появление леди Сильвии.
Она вплыла в сопровождении двух скулящих «граций» (Красоту временно поселили у слуг, так как переезд оказался слишком тяжелым для ее чувствительного мочевого пузыря). Квилу пришлось быстро сесть на свое место и съесть на пять лепешек больше, потому что в таком виде он не мог выйти из комнаты.
Габби не заметила, чтобы их поцелуи, не говоря уже о прикосновении ее руки, вызвали те расстройства, о которых он ей рассказывал.
Гроб установили на алтарь «Святой Маргариты» приходской церквушки, где усопший оставался до следующего утра.
На поминках подавали запеченное мясо. Проститься с виконтом съехалась высшая знать со всего графства и лондонский бомонд, присутствовавший у леди Фестер. Габби была немало удивлена, обнаружив, как много вокруг знакомых лиц, но более всего — как утомителен сам церемониал. Она не успевала приседать и кланяться. Все поздравляли ее с замужеством, хотя и не всегда искренне. Время от времени она ловила на себе недоумевающие взгляды. Или замечала, как люди, обсуждая что-то, вдруг предупреждающе сдвигают брови. Все прояснилось, когда она случайно подслушала разговор двух дам. Некая леди Скиффинг объясняла своей собеседнице, что Габби отвергла Питера, когда поняла, что его брат скоро станет виконтом. И хотя леди Скиффинг рассказывала об этом даже с некоторым восхищением, сам факт подобного толкования весьма ее огорчил.
Около полудня последние посетители, произнеся вполголоса слова соболезнования, наконец-то покинули дом, в черной гостиной, помимо родственников, остался только семейный адвокат, мистер Дженнингс из «Дженнингс и Конделл».
Вдова, осунувшаяся, бледная, в изнеможении опустилась на диван. Леди Сильвия в траурном одеянии, элегантная, как всегда, села напротив. Габби заняла место поодаль и крепко сцепила пальцы, стараясь не смотреть украдкой на Квила.
Дворецкий, известив, что легкий ленч будет подан через двадцать минут, поклонился и вышел из комнаты.
Китти передернулась и сказала слабым голосом:
— Я, пожалуй, пойду к себе.
— Мама, тебе следует поесть, — остановил ее Питер.
— Я не смогу. Просто не смогу,
— Китти, — вмешалась леди Сильвия, — время поговорить о будущем.
— Я зачитаю волю виконта Дьюленда после ленча? — встревожено посмотрел на них мистер Дженнингс.
— Да-да. — Леди Сильвия замахала рукой. — Я не имела в виду вас, Дженнингс. В завещании Терлоу наверняка нет ничего интересного. Мне хотелось бы знать, что ты собираешься делать, Китти?
— Делать? Сейчас? — Китти Дьюленд, казалось, с трудом осмысливала, о чем ее спрашивают. — Я… я пойду к себе в комнату. А потом мы поедем в Лондон.
— Когда умер Лайонел, — начала леди Сильвия скрипучим голосом, — я никуда не выходила и плакала целыми днями. Потом я подумала, что превращусь в фонтан, и перестала. Плач, безусловно, нужен и полезен, но не все время. Вообрази, что будет с тобой, если ты будешь сидеть в доме, где все напоминает о муже! Тебе нужно переменить обстановку.
— О, я не могу, — простонала Китти. Слезы полились из ее глаз ручьем.
— Можешь и должна! — строго осадила ее леди Сильвия. — Ты и в лучшие времена была предрасположена к меланхолии, а сейчас можешь и вовсе не справиться. И я не намерена сидеть и ждать, пока ты наплачешь воды на целый паровой котел. Мы уезжаем из Англии. А если тебе непременно нужно лить слезы, в Швейцарии это будет сделать не труднее, чем в Лондоне.
— Как ты можешь даже думать, что я покину этот дом? Мы с дорогим Терлоу были здесь так счастливы! — Китти зарыдала. — Раньше ты не была такой бесчувственной, Сильвия!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95