Были у него основания рассчитывать на это — от знакомых он узнал, что недавно магнаты вроде бы столкнулись лбами, пытаясь установить контроль над одним полиграфическим комбинатом. В итоге Изяславский задействовал свои связи в Генеральной прокуратуре, напустил на конкурента финансовую проверку, потом налоговую полицию и пересилил…
Губин не мог не задавать себе вопроса, чем покровительство одного бандита для него лучше, чем покровительство другого, — тот, соперник Изяславского, некий Мейер («Не некий, — поправил себя Губин, — а именно Валерий Мейер, оба слова с очень большой буквы».) тоже ведь не благотворительностью занимается. Ничего лучше того, что предлагал ему Изяславский, он от Мейера не получит. Губин это прекрасно осознавал, но ему уже было плевать.
Он готов был жизнь положить на то, чтобы Изяславскому ничегошеньки не досталось из его бизнеса.
Чтобы ни одной копейки не обломилось ни Изяславскому, ни Булыгину, ни суке Козлову.
Губин вспомнил разговор в «Москоу-плаза», и желваки заиграли у него на скулах. Все последние дни он старался не вспоминать, но в голову постоянно лезли терзающие его самолюбие картинки той унизительной, постыдной встречи… Невозмутимые спины бросающих его Козлова и бугаев, брезгливый палец Изяславского. О своем стыде он помнил всегда. Даже тогда, когда вроде бы забывал. Он по-прежнему уверенно входил в офис, улыбался Миле, обнимал за шею Регину в ее кабинете и целовал ее в зеленые глаза, разговаривал с подчиненными и клиентами Но жгучий мучительный стыд дремал в нем, постоянно напоминая о себе, и с ним надо было что-то делать, жить с ним как ни в чем не бывало Губин не мог.
Он не мог позволить, чтобы все стало так, как хочет Изяславский. Стыд породил в нем неистребимый и нерациональный дух противоречия и противодействия, заглушавший даже чувство самосохранения. Он превратился в его чуть ли не первую в жизни черную тайну, которая тщательно скрывалась от других. Вряд ли он решится рассказать о той встрече кому-нибудь, даже Регине. Особенно Регине.
Губин аж зажмурился и потряс головой, чтобы отделаться от мыслей об этом гнусе Изяславском. «Ладно, хватит», — намеренно грубо приказал он себе.
Губин взглянул на часы — без четверти восемь, пора отправляться в офис. Он выглянул в окно — машина ждала его у подъезда. Олег уже направлялся к подъезду — сейчас поднимется, по дороге проверив лифт, лестницу и лестничную площадку, позвонит в дверь и, когда Губин глянет в дверной «глазок», помашет рукой и скажет: «Сергей Борисович, я здесь».
Выслушав приветствие Олега, Губин сказал, что готов и спустится через пять минут. Олег вернулся к машине. Губин бросил последний взгляд в зеркало, заметил, что по привычке оставил кофе в термосе для Киры, хотя Киры нет вот уже три недели… Никак не привыкнет. Губин подумал о том, что так и не успел купить новую роскошную квартиру или даже построить загородный дом, как планировал, — все было некогда, все казалось, заработаю еще немного, вот тогда заживу… Так он и жил в этой выменянной еще в советские времена и тогда казавшейся просторной трехкомнатной квартире.
Он взял кейс, перекинул плащ через руку и вышел.
Пока он спускался по лестнице, думал, как найти подступы к Мейеру, — нельзя же просто прийти и сказать, мол, предлагаю вам сделать подлость Изяславскому и готов вам в этом всемерно помочь, жизни не жалко, лишь бы прищемить этой сволочи одно место… Так к серьезным людям не подходят. Надо, чтобы подвел кто-нибудь, кому Мейер доверяет.
Иначе еще подумает, что провокатор, засланец Изяславского. А кто может его подвести к Мейеру — вопрос…
Губин вышел из подъезда, погруженный в свои мысли. Подъезд Губина единственный в доме выходил не во двор, а на улицу — впрочем, маленькую и тихую. В такой час народу на ней всегда было мало.
Утро было чудесное: солнечно и безмятежно. И, как всякий чувствительный и темпераментный человек, Губин вдруг подумал, что это хорошая примета. Такое начало дня — это к лучшему. Все сегодня выгорит.
Редкие прохожие тем не менее на улице попадались. Навстречу Губину шел молодой парень в джинсах и кожаной куртке. Губин был погружен в себя и парня почти не увидел, лишь скользнул по нему глазами и вяло, краешком сознания подумал, что парень выглядит как наемный убийца — молодой, высокий, в черных джинсах и черной куртке, на голове черная вязаная шапочка. Еще бы черные очки… Прохожий между тем уже был у Губина за спиной. Сергей вздрогнул, остановился и стал оборачиваться — вдруг захотелось посмотреть парню вслед. «Как наемный убийца?!» — раздался в голове Губина собственный беззвучный вопль. Обернуться Губин не успел…
…Когда Занозин, Сбирский и Карапетян прибыли к месту происшествия, оперы из районного управления уже были там и принимали меры к тому, чтобы держать зевак на расстоянии. Зевак, впрочем, было не так много — в основном жители того же подъезда, которые спешили на работу, но при виде распростертого на мостовой тела замедляли шаг и цепенели.
Губин лежал ничком на середине улицы, в затылке — пулевое отверстие в запекшейся крови, руки и ноги раскинуты в разные стороны. Кейс и плащ валялись слева и справа от тела.
Занозин с коллегами, обменявшись кивками со знакомым милиционером, подошли к трупу вплотную. Занозин присел на корточки, внимательно осмотрел след от пули в затылке Губина, потом окинул взглядом все тело.
— Стреляли один раз? — спросил он у местного коллеги.
— Один, зато наверняка, с расстояния двадцать сантиметров, — ответил тот. — Классно сделано.
Убийца спокойно зашел жертве за спину, развернулся и выстрелил в упор.
— Но ведь Губин ходил с телохранителем… — задумчиво проговорил Вадим, все еще на корточках оглядывая труп.
— Был телохранитель, — усмехнулся опер. — Но получилось так, что, когда убийца зашел за спину жертвы, Губин, как вы его называете, оказался как раз между ним и телохранителем, на линии пальбы.
Не очень-то у них охрана была профессионально поставлена. А может, расслабились или просто небрежничали по привычке. Когда убитый упал, киллер, не опуская руки, всадил две пули и в телохранителя — тот потянулся рукой под мышку, к кобуре… Две пули — одна в левом плече, другая в правой кисти.
— Так он жив? Я имею в виду телохранителя.
— Жив. Увезли на «Скорой».
— Значит, свидетель есть… — проговорил Занозин.
— Да свидетелей полно, — пожал плечами коллега из управления, — только не думаю, что нам это много даст. Его и консьержка видела — правда, со спины.
Она выбежала на крыльцо на выстрелы — жертва лежала на асфальте, а убийца удалялся — между прочим, неторопливо. Телохранитель корчился тут же рядом, у машины. Ну, описали они его — молодой человек, высокий, одет в черные джинсы, черные ботинки и черную кожаную куртку, на голове черная вязаная шапочка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
Губин не мог не задавать себе вопроса, чем покровительство одного бандита для него лучше, чем покровительство другого, — тот, соперник Изяславского, некий Мейер («Не некий, — поправил себя Губин, — а именно Валерий Мейер, оба слова с очень большой буквы».) тоже ведь не благотворительностью занимается. Ничего лучше того, что предлагал ему Изяславский, он от Мейера не получит. Губин это прекрасно осознавал, но ему уже было плевать.
Он готов был жизнь положить на то, чтобы Изяславскому ничегошеньки не досталось из его бизнеса.
Чтобы ни одной копейки не обломилось ни Изяславскому, ни Булыгину, ни суке Козлову.
Губин вспомнил разговор в «Москоу-плаза», и желваки заиграли у него на скулах. Все последние дни он старался не вспоминать, но в голову постоянно лезли терзающие его самолюбие картинки той унизительной, постыдной встречи… Невозмутимые спины бросающих его Козлова и бугаев, брезгливый палец Изяславского. О своем стыде он помнил всегда. Даже тогда, когда вроде бы забывал. Он по-прежнему уверенно входил в офис, улыбался Миле, обнимал за шею Регину в ее кабинете и целовал ее в зеленые глаза, разговаривал с подчиненными и клиентами Но жгучий мучительный стыд дремал в нем, постоянно напоминая о себе, и с ним надо было что-то делать, жить с ним как ни в чем не бывало Губин не мог.
Он не мог позволить, чтобы все стало так, как хочет Изяславский. Стыд породил в нем неистребимый и нерациональный дух противоречия и противодействия, заглушавший даже чувство самосохранения. Он превратился в его чуть ли не первую в жизни черную тайну, которая тщательно скрывалась от других. Вряд ли он решится рассказать о той встрече кому-нибудь, даже Регине. Особенно Регине.
Губин аж зажмурился и потряс головой, чтобы отделаться от мыслей об этом гнусе Изяславском. «Ладно, хватит», — намеренно грубо приказал он себе.
Губин взглянул на часы — без четверти восемь, пора отправляться в офис. Он выглянул в окно — машина ждала его у подъезда. Олег уже направлялся к подъезду — сейчас поднимется, по дороге проверив лифт, лестницу и лестничную площадку, позвонит в дверь и, когда Губин глянет в дверной «глазок», помашет рукой и скажет: «Сергей Борисович, я здесь».
Выслушав приветствие Олега, Губин сказал, что готов и спустится через пять минут. Олег вернулся к машине. Губин бросил последний взгляд в зеркало, заметил, что по привычке оставил кофе в термосе для Киры, хотя Киры нет вот уже три недели… Никак не привыкнет. Губин подумал о том, что так и не успел купить новую роскошную квартиру или даже построить загородный дом, как планировал, — все было некогда, все казалось, заработаю еще немного, вот тогда заживу… Так он и жил в этой выменянной еще в советские времена и тогда казавшейся просторной трехкомнатной квартире.
Он взял кейс, перекинул плащ через руку и вышел.
Пока он спускался по лестнице, думал, как найти подступы к Мейеру, — нельзя же просто прийти и сказать, мол, предлагаю вам сделать подлость Изяславскому и готов вам в этом всемерно помочь, жизни не жалко, лишь бы прищемить этой сволочи одно место… Так к серьезным людям не подходят. Надо, чтобы подвел кто-нибудь, кому Мейер доверяет.
Иначе еще подумает, что провокатор, засланец Изяславского. А кто может его подвести к Мейеру — вопрос…
Губин вышел из подъезда, погруженный в свои мысли. Подъезд Губина единственный в доме выходил не во двор, а на улицу — впрочем, маленькую и тихую. В такой час народу на ней всегда было мало.
Утро было чудесное: солнечно и безмятежно. И, как всякий чувствительный и темпераментный человек, Губин вдруг подумал, что это хорошая примета. Такое начало дня — это к лучшему. Все сегодня выгорит.
Редкие прохожие тем не менее на улице попадались. Навстречу Губину шел молодой парень в джинсах и кожаной куртке. Губин был погружен в себя и парня почти не увидел, лишь скользнул по нему глазами и вяло, краешком сознания подумал, что парень выглядит как наемный убийца — молодой, высокий, в черных джинсах и черной куртке, на голове черная вязаная шапочка. Еще бы черные очки… Прохожий между тем уже был у Губина за спиной. Сергей вздрогнул, остановился и стал оборачиваться — вдруг захотелось посмотреть парню вслед. «Как наемный убийца?!» — раздался в голове Губина собственный беззвучный вопль. Обернуться Губин не успел…
…Когда Занозин, Сбирский и Карапетян прибыли к месту происшествия, оперы из районного управления уже были там и принимали меры к тому, чтобы держать зевак на расстоянии. Зевак, впрочем, было не так много — в основном жители того же подъезда, которые спешили на работу, но при виде распростертого на мостовой тела замедляли шаг и цепенели.
Губин лежал ничком на середине улицы, в затылке — пулевое отверстие в запекшейся крови, руки и ноги раскинуты в разные стороны. Кейс и плащ валялись слева и справа от тела.
Занозин с коллегами, обменявшись кивками со знакомым милиционером, подошли к трупу вплотную. Занозин присел на корточки, внимательно осмотрел след от пули в затылке Губина, потом окинул взглядом все тело.
— Стреляли один раз? — спросил он у местного коллеги.
— Один, зато наверняка, с расстояния двадцать сантиметров, — ответил тот. — Классно сделано.
Убийца спокойно зашел жертве за спину, развернулся и выстрелил в упор.
— Но ведь Губин ходил с телохранителем… — задумчиво проговорил Вадим, все еще на корточках оглядывая труп.
— Был телохранитель, — усмехнулся опер. — Но получилось так, что, когда убийца зашел за спину жертвы, Губин, как вы его называете, оказался как раз между ним и телохранителем, на линии пальбы.
Не очень-то у них охрана была профессионально поставлена. А может, расслабились или просто небрежничали по привычке. Когда убитый упал, киллер, не опуская руки, всадил две пули и в телохранителя — тот потянулся рукой под мышку, к кобуре… Две пули — одна в левом плече, другая в правой кисти.
— Так он жив? Я имею в виду телохранителя.
— Жив. Увезли на «Скорой».
— Значит, свидетель есть… — проговорил Занозин.
— Да свидетелей полно, — пожал плечами коллега из управления, — только не думаю, что нам это много даст. Его и консьержка видела — правда, со спины.
Она выбежала на крыльцо на выстрелы — жертва лежала на асфальте, а убийца удалялся — между прочим, неторопливо. Телохранитель корчился тут же рядом, у машины. Ну, описали они его — молодой человек, высокий, одет в черные джинсы, черные ботинки и черную кожаную куртку, на голове черная вязаная шапочка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86