— Я сам не пойму, как такое могло случиться. Все было сделано железно. Дай мне время, я раскопаю, что к чему. Я этого… (мат) из-под земли достану и за кишки на дерево подвешу. Я все исправлю… Еще ничего не потеряно, — бормотал он тихо, чтобы не слышали с соседних столиков.
— Чего ты исправишь? — громко вырвалось у Губина. Он прикусил язык, огляделся и снова зашипел. — Что ты, сука, теперь исправишь? Да его теперь пальцем нельзя тронуть! Вонять будет так, что мы все передохнем! (Мат.) По крайней мере не раньше чем через полгода… Пока он снова не расслабится и не потеряет осторожность.
Официантка принесла горячее, и мужчины опять прервали свою беседу. На этот раз Губин даже через силу улыбнулся девушке, чтобы соблюсти приличия.
Когда она ушла, он не стал возобновлять свою тираду. Первый пар выпущен, дальше самовыражаться, попусту сотрясать воздух бессмысленно. Губин обратился к тарелке и энергично зашевелил челюстями.
В его глазах сохранялось отсутствующее выражение, но лицо время от времени все еще передергивалось от злобы, а на скулах играли желваки. В эти секунды он бросал вилку, откидывался на спинку стула и пытался успокоиться. «Что теперь делать, спрашивается? Самому за это дело браться? Е-ка-лэ-мэ-нэ! Дожил Серега Губин! Из тебя такой Джеймс Бонд… Лучше пусть каждый своим делом занимается. Нет, ну как подставили, а? Из-за этих недоносков я не знал, что сказать этой гниде Булыгину — экал-мекал, как имбецил какой-то. А Мишка-то куражился, Мишка куражился . Свел счеты друг закадычный… Придушить их мало! Какого дьявола я все это время Козлову такие деньги платил?»
— Сергей, успокойся. Я все исправлю. Это реально. Того, первого, надо убрать — я это собственноручно сделаю. Моя промашка — мне и исправлять.
После этого все записи, все рассказы э-э-э… — Козлов замялся, не зная, как обозначить Булыгина, — нашего подопечного теряют всякий смысл и ценность. Трупы, — он понизил голос так, что слово «трупы» Губин даже не услышал, а прочитал по губам, — показаний не дают. Даже если он отошлет все-таки пленку в прокуратуру — ерунда, наветы, бездоказательно, тень на плетень… Я займусь этим сегодня же. Не думаю, что э-э-э… наш подопечный спрятал его так, что я найти не смогу.
— Да, ты уж, Коля, постарайся, найди, — с нажимом сказал Губин, угрожающе глядя Козлову в глаза — в руках вилка с повисшим на ней куском осетрины. — Ты очень усложнил мне жизнь своим проколом. Очень, понимаешь ли. Так что найди. Даю тебе пять дней — больше у меня времени нет. Докладывать будешь каждый день. И вот еще что. Сегодня же на четвереньках исползай мой кабинет и приемную — нет ли где «жучков» и закладок. И все машины, которыми я пользуюсь. От услуг шоферов с сегодняшнего дня я отказываюсь — кроме Володи. Возить меня будут он и Олег. Мне надо, чтобы все было чисто.
Губин отправил осетрину в рот, поднял бокал с вином, пригубил и как бы беззаботно огляделся, откинувшись на спинку стула.
— Толково. Очень толково. Я все сделаю, — отозвался Козлов. — Мои ребята всю Москву перевернут, а суку эту найдут. А потом можно будет и главную ошибку исправить. Никому не буду передоверять — сам все проверну, Сергей. Больше глупостей не будет. Не беспокойся, он никто, он слишком много на себя берет, а на самом деле он никто, зарвавшаяся вошь… За ним никого нет, он блефует, я проверял. Ничтожество, возомнившее себя крутым. Комсомолец наш пламенный, вечнозеленый!
Последнее слово Козлов выплюнул сквозь зубы с презрением.
Козлов видел, что, хотя Губин сохраняет на лице подозрительное и сумрачное выражение, его слова действуют на него успокаивающе. Он знал своего нынешнего хозяина со студенческих лет, изучал его специально еще в те годы — вдруг пригодится. Вот и пригодилось. Козлов по лицу читал мысли Губина — сейчас он видел, Губину очень хотелось поверить, что ничего непоправимого не произошло, что все еще можно уладить и что не так страшен Булыгин, как он сам себя малюет. Хотелось услышать подтверждение от него, от Козлова — и Козлов спешил сказать то, что от него ждали. Ничего страшного не произошло, маленький сбой, незначительная накладка, простая глупость, она не может повредить Губину. Ведь не может быть, чтобы все было зря — все эти годы борьбы за собственный бизнес, все прорывы и успехи, все неудачи и проколы, все уже реализованные идеи и новые, еще не воплощенные, а в итоге — собственное дело, которое только-только начинает разворачиваться… Не может быть.
В ресторан ввалилась уже порядочно развеселившаяся свадьба. Невеста в белом платье со шлейфом и жених в смокинге с бабочкой вместе с толпой помятых несвежих гостей смотрелись нелепо — настолько их манеры и поведение не подходили к претенциозному и очень дорогому облачению. Невеста, блестя улыбкой до ушей, первым делом кинулась к микрофону и, размахивая букетом, стала петь, поражая Губина полным отсутствием не только голоса, но даже обыкновенного слуха. Гости, к удивлению Губина, не бросились к накрытому столу — возможно, этот ресторан был уже не первым на их пути, — а, гогоча, с готовностью пустились в пляс. Некоторые из мужчин пошли вприсядку, не выпуская из рук прихваченные со стола бутылки. Ресторанный зал, еще недавно казавшийся пустынным, тотчас наполнился шумом и гамом и стал походить на табор.
Губин смотрел на происходящее как завороженный. Зрелище было одновременно и отталкивающим, и притягательным. От свадебной толпы веяло такой неэстетичной, такой пошлой, такой неряшливой радостью жизни. Безбожно перевирающая мотив песни невеста, ее самозабвенно пляшущие пожилые родственницы — их взвивающиеся вверх подолы обнажали края трикотажных панталон, друзья жениха — какие-то разболтанные, дергающиеся в танце, с блуждающими на лицах улыбками, заставляющими думать о похмельном синдроме, который настигнет их завтра… Но эта уродливая радость жизни была и настолько сильной, неистребимой как птица Феникс, такой всепобеждающей, что вызывала жгучую зависть.
— Ты понял? — Губин очнулся и снова обратился к Козлову. — Из-под земли достань этого своего киллера. Я сдаваться не намерен.
Глава 6
ОТ НЕКОТОРЫХ ПРИГЛАШЕНИЙ НЕ ОТКАЗЫВАЮТСЯ
Губин чувствовал себя так, будто почва под ним колебалась и уходила из-под ног. Отвратительное ощущение неустойчивости и невозможности ни на что решиться.
Он не знал, как поступить с Булыгиным. Его то одолевала жажда боя и решимость вести борьбу не на жизнь, а на смерть, до конца. И взыгрывало самолюбие — да кто он такой, этот Булыгин, лимитчик, вдоволь нализавшийся задниц комсомольских бонз для того, чтобы остаться в Москве! Я не могу допустить, чтобы эта сволочь меня шантажировала! То овладевала апатия — мол, ничего не попишешь, пусть подавится Мишка, все равно чужой бизнес ему ни счастья, ни денег не принесет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
— Чего ты исправишь? — громко вырвалось у Губина. Он прикусил язык, огляделся и снова зашипел. — Что ты, сука, теперь исправишь? Да его теперь пальцем нельзя тронуть! Вонять будет так, что мы все передохнем! (Мат.) По крайней мере не раньше чем через полгода… Пока он снова не расслабится и не потеряет осторожность.
Официантка принесла горячее, и мужчины опять прервали свою беседу. На этот раз Губин даже через силу улыбнулся девушке, чтобы соблюсти приличия.
Когда она ушла, он не стал возобновлять свою тираду. Первый пар выпущен, дальше самовыражаться, попусту сотрясать воздух бессмысленно. Губин обратился к тарелке и энергично зашевелил челюстями.
В его глазах сохранялось отсутствующее выражение, но лицо время от времени все еще передергивалось от злобы, а на скулах играли желваки. В эти секунды он бросал вилку, откидывался на спинку стула и пытался успокоиться. «Что теперь делать, спрашивается? Самому за это дело браться? Е-ка-лэ-мэ-нэ! Дожил Серега Губин! Из тебя такой Джеймс Бонд… Лучше пусть каждый своим делом занимается. Нет, ну как подставили, а? Из-за этих недоносков я не знал, что сказать этой гниде Булыгину — экал-мекал, как имбецил какой-то. А Мишка-то куражился, Мишка куражился . Свел счеты друг закадычный… Придушить их мало! Какого дьявола я все это время Козлову такие деньги платил?»
— Сергей, успокойся. Я все исправлю. Это реально. Того, первого, надо убрать — я это собственноручно сделаю. Моя промашка — мне и исправлять.
После этого все записи, все рассказы э-э-э… — Козлов замялся, не зная, как обозначить Булыгина, — нашего подопечного теряют всякий смысл и ценность. Трупы, — он понизил голос так, что слово «трупы» Губин даже не услышал, а прочитал по губам, — показаний не дают. Даже если он отошлет все-таки пленку в прокуратуру — ерунда, наветы, бездоказательно, тень на плетень… Я займусь этим сегодня же. Не думаю, что э-э-э… наш подопечный спрятал его так, что я найти не смогу.
— Да, ты уж, Коля, постарайся, найди, — с нажимом сказал Губин, угрожающе глядя Козлову в глаза — в руках вилка с повисшим на ней куском осетрины. — Ты очень усложнил мне жизнь своим проколом. Очень, понимаешь ли. Так что найди. Даю тебе пять дней — больше у меня времени нет. Докладывать будешь каждый день. И вот еще что. Сегодня же на четвереньках исползай мой кабинет и приемную — нет ли где «жучков» и закладок. И все машины, которыми я пользуюсь. От услуг шоферов с сегодняшнего дня я отказываюсь — кроме Володи. Возить меня будут он и Олег. Мне надо, чтобы все было чисто.
Губин отправил осетрину в рот, поднял бокал с вином, пригубил и как бы беззаботно огляделся, откинувшись на спинку стула.
— Толково. Очень толково. Я все сделаю, — отозвался Козлов. — Мои ребята всю Москву перевернут, а суку эту найдут. А потом можно будет и главную ошибку исправить. Никому не буду передоверять — сам все проверну, Сергей. Больше глупостей не будет. Не беспокойся, он никто, он слишком много на себя берет, а на самом деле он никто, зарвавшаяся вошь… За ним никого нет, он блефует, я проверял. Ничтожество, возомнившее себя крутым. Комсомолец наш пламенный, вечнозеленый!
Последнее слово Козлов выплюнул сквозь зубы с презрением.
Козлов видел, что, хотя Губин сохраняет на лице подозрительное и сумрачное выражение, его слова действуют на него успокаивающе. Он знал своего нынешнего хозяина со студенческих лет, изучал его специально еще в те годы — вдруг пригодится. Вот и пригодилось. Козлов по лицу читал мысли Губина — сейчас он видел, Губину очень хотелось поверить, что ничего непоправимого не произошло, что все еще можно уладить и что не так страшен Булыгин, как он сам себя малюет. Хотелось услышать подтверждение от него, от Козлова — и Козлов спешил сказать то, что от него ждали. Ничего страшного не произошло, маленький сбой, незначительная накладка, простая глупость, она не может повредить Губину. Ведь не может быть, чтобы все было зря — все эти годы борьбы за собственный бизнес, все прорывы и успехи, все неудачи и проколы, все уже реализованные идеи и новые, еще не воплощенные, а в итоге — собственное дело, которое только-только начинает разворачиваться… Не может быть.
В ресторан ввалилась уже порядочно развеселившаяся свадьба. Невеста в белом платье со шлейфом и жених в смокинге с бабочкой вместе с толпой помятых несвежих гостей смотрелись нелепо — настолько их манеры и поведение не подходили к претенциозному и очень дорогому облачению. Невеста, блестя улыбкой до ушей, первым делом кинулась к микрофону и, размахивая букетом, стала петь, поражая Губина полным отсутствием не только голоса, но даже обыкновенного слуха. Гости, к удивлению Губина, не бросились к накрытому столу — возможно, этот ресторан был уже не первым на их пути, — а, гогоча, с готовностью пустились в пляс. Некоторые из мужчин пошли вприсядку, не выпуская из рук прихваченные со стола бутылки. Ресторанный зал, еще недавно казавшийся пустынным, тотчас наполнился шумом и гамом и стал походить на табор.
Губин смотрел на происходящее как завороженный. Зрелище было одновременно и отталкивающим, и притягательным. От свадебной толпы веяло такой неэстетичной, такой пошлой, такой неряшливой радостью жизни. Безбожно перевирающая мотив песни невеста, ее самозабвенно пляшущие пожилые родственницы — их взвивающиеся вверх подолы обнажали края трикотажных панталон, друзья жениха — какие-то разболтанные, дергающиеся в танце, с блуждающими на лицах улыбками, заставляющими думать о похмельном синдроме, который настигнет их завтра… Но эта уродливая радость жизни была и настолько сильной, неистребимой как птица Феникс, такой всепобеждающей, что вызывала жгучую зависть.
— Ты понял? — Губин очнулся и снова обратился к Козлову. — Из-под земли достань этого своего киллера. Я сдаваться не намерен.
Глава 6
ОТ НЕКОТОРЫХ ПРИГЛАШЕНИЙ НЕ ОТКАЗЫВАЮТСЯ
Губин чувствовал себя так, будто почва под ним колебалась и уходила из-под ног. Отвратительное ощущение неустойчивости и невозможности ни на что решиться.
Он не знал, как поступить с Булыгиным. Его то одолевала жажда боя и решимость вести борьбу не на жизнь, а на смерть, до конца. И взыгрывало самолюбие — да кто он такой, этот Булыгин, лимитчик, вдоволь нализавшийся задниц комсомольских бонз для того, чтобы остаться в Москве! Я не могу допустить, чтобы эта сволочь меня шантажировала! То овладевала апатия — мол, ничего не попишешь, пусть подавится Мишка, все равно чужой бизнес ему ни счастья, ни денег не принесет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86