Не обломилось, но, впрочем, он не очень и настаивал. Любит, чтобы женщина к нему сама пришла, — а Регина вот не пришла. Не догадалась, что он этого ждет. А может, догадалась, но не сочла нужным откликнуться на запрос старшего товарища. Считает, видно, что профессиональной работой в отделе отплатила Подомацкину за поддержку при назначении — откуда только такие стервы непроходимые берутся?
Сергей от нее тащится — днями торчит у нее в кабинете. Или наоборот — из-за каждой мелочи вызывает ее к себе в президентский отсек: «А что мы планируем издать в июле? Мне тут из типографии звонили — ты срываешь график…» Особенно увлекся в последнее время — даже жену перестал бояться. А у Киры везде в издательском доме глаза и уши — ей все доносят.
Неохота с Региной говорить… "Почему я испытываю неловкость, когда приходится с ней общаться?
По виду она не заносчива, дружелюбна, не чувствует стесненности — вот-вот, не чувствует стесненности, держится на равных, чуть насмешливо. Каждый раз ощущаю себя каким-то червяком — а я вице-президент холдинга, между прочим, могла бы выказывать мне больше почтения, хотя бы притворного… Сука!"
Умытый и одетый Булыгин проследовал в столовую к накрытому столу. Элеонора в розовом пеньюаре (у нее их было много, но любимый — розовый) наливала ему в чашку кофе. Пока он завтракал, она сидела рядом, скромно отпивая из своей чашки и ловя его взгляд. Она уже уразумела, что муж ждет от нее уважения, и, на взгляд Булыгина, сносно научилась его изображать. Когда трапеза подходила к концу, а муж выглядел вполне удовлетворенным, она, томно прикоснувшись пальцами к виску, как бы невзначай обронила:
— Что-то плохо себя чувствую.
— Чего так? — поинтересовался Булыгин.
— Голова кружится, слабость… Миш, может, мне отдохнуть? У тебя все дела да дела. Даже и не замечаешь… А я так измоталась, еле хожу…
— Где же ты так измоталась? По магазинам? — криво усмехнулся Булыгин и продолжил:
— Ладно, говори толком…
— Миш, я на Кипр хочу. Я не могу, я чувствую, что без моря больше не выдержу. Посмотри на меня, посмотри на лицо, — Элеонора пододвинула к мужу крепкощекую, уже с утра накрашенную мордаху, — это ужас, как я выгляжу, перед людьми стыдно. А еще жена Булыгина! Что они про нас подумают!
— А Турция в апреле? — напомнил Булыгин для порядка. На самом деле он был совсем не против, чтобы жена уехала на какое-то время. Более того, ему пришло в голову, что эта ее отлучка может прийтись очень кстати…
— Когда это было? — ощетинилась Элеонора. — Сто лет назад!
Голос ее упал на тон ниже, а сила звука достигла уже пограничных величин. Еще немного — и она начнет базарную перепалку. Переходы от сюсюканья к трамвайному хамству у нее до сих пор были плохо отработаны — чересчур резкие. Сейчас начнется привычное — «тебе бы только по курортам таскаться, хоть бы раз поинтересовалась, как я деньги на них зарабатываю!», «вечно меня попрекаешь, уже отдохнуть нельзя, другой бы радовался, что жена хорошо выглядит — загорелая, веселая, нарядная!..», «да уж, что касается нарядов, это ты права! В таких нарядах на площадь Тяньаньмынь выйти не стыдно!», «что ты понимаешь в современной женской моде! Хочешь, чтобы я в какой-нибудь „Большевичке“ одевалась?».
Но Булыгин решил не начинать дискуссию:
— Ладно. Езжай на Кипр.
Элеонора взвизгнула и кинулась ему на шею. Булыгину стоило труда отодрать ее от себя — он опасался, что она замажет ему обильной своей косметикой всю рубашку.
— Ой, мне надо купить новый купальник, парео, шляпу!.. — щебетала Элеонора, решив ковать железо пока горячо.
Между прочим, Булыгин ее не баловал и денег на руки почти не давал, не расспросив основательно — зачем, на что, и не уточнив, сколько стоит то, на что она положила глаз. Как, спрашивается, она ухитрялась при этом припрятывать от него доллары? Секрет фирмы.
— Ладно, ладно, позвони мне на работу, когда соберешься за покупками, — благодушествовал Булыгин. — Отвали! Мне надо спешить.
Элеонора поскакала в холл к двери, чтобы проводить любимого на работу прощальным поцелуем.
Подол розового пеньюра развевался перед носом Булыгина.
Когда Губин наконец добрался до своего кабинета, мыслями он уже перенесся целиком в дела. Секретарша Мила, войдя к нему, доложила о намеченных на сегодня встречах, звонках и мероприятиях. Но кое о чем Губин помнил и сам — утром из типографии должны были привезти первую партию нового романа Фаулза. Он ждал роман из печати с нетерпением.
И первым делом спросил у Милы:
— В типографию посылали?
Услышав, что да, посылали, шутливо на нее обрушился:
— Так что же ты молчишь? Быстрее неси! — А сам по селектору позвонил Подомацкину:
— Эдик, зайди ко мне на минуту!
Мила удалилась, через несколько секунд принесла стопку экземпляров Фаулза и положила Губину на стол. Когда в кабинет вошел Эдик Подомацкин, Губин с видимым удовольствием вертел книгу, проверяя, все ли сделано, как договаривались. Этим изданием Губин гордился. Что касается Фаулза, то тут Губин был молодец, вне всяких сомнений, — права купили быстро, пока конкуренты не опомнились, переводчика взяли самого классного, дорогого. Губин презирал нынешнюю манеру книгоиздателей отдавать переводить роман зарубежного автора сразу десятку переводчиков — каждому по главе. Бригада работала одновременно и в самые сжатые сроки — как правило, через пару недель переведенный роман уже лежал на столе у заказчика.
Большая часть этих «переводчиков» были родственники, дружбаны или любовницы шефа издательства, едва владеющие языком, переводящие оригинальный авторский текст со словарем Миллера. Он насмотрелся этих корявых скороспелых переводов, в которых имя главного героя менялось от главы к главе — просто потому, что каждый из горе-переводчиков транскрибировал его по-своему, а на квалифицированного редактора пожалели денег. Тексты пестрели резавшими слух и глаз англицизмами вроде:
«Когда ты наконец сделаешь хоть немного денег?» Не говоря уже о ежестрочных корректорских ошибках, небрежностях в синтаксисе и прочем.
— Посмотри-ка! — обратился он к Подомацкину, показывая глянцевую обложку Фаулза.
— Здорово, Сереженька, здорово! Просто великолепно! — разахался Подомацкин.
И он точно так же, как несколько минут назад Губин, стал вертеть пахнувшую типографской краской книгу — поглаживал по суперобложке, изучал аннотацию и фотографию автора, любовался качеством бумаги и печатью. Нельзя сказать, что Губин и Подомацкин во всем ладили, но что касается книг… Губин знал, что среди высших руководителей холдинга только Подомацкин может разделить его восторг в отношении и творчества Фаулза, и, собственно, издания его нового романа.
— Художник постарался!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
Сергей от нее тащится — днями торчит у нее в кабинете. Или наоборот — из-за каждой мелочи вызывает ее к себе в президентский отсек: «А что мы планируем издать в июле? Мне тут из типографии звонили — ты срываешь график…» Особенно увлекся в последнее время — даже жену перестал бояться. А у Киры везде в издательском доме глаза и уши — ей все доносят.
Неохота с Региной говорить… "Почему я испытываю неловкость, когда приходится с ней общаться?
По виду она не заносчива, дружелюбна, не чувствует стесненности — вот-вот, не чувствует стесненности, держится на равных, чуть насмешливо. Каждый раз ощущаю себя каким-то червяком — а я вице-президент холдинга, между прочим, могла бы выказывать мне больше почтения, хотя бы притворного… Сука!"
Умытый и одетый Булыгин проследовал в столовую к накрытому столу. Элеонора в розовом пеньюаре (у нее их было много, но любимый — розовый) наливала ему в чашку кофе. Пока он завтракал, она сидела рядом, скромно отпивая из своей чашки и ловя его взгляд. Она уже уразумела, что муж ждет от нее уважения, и, на взгляд Булыгина, сносно научилась его изображать. Когда трапеза подходила к концу, а муж выглядел вполне удовлетворенным, она, томно прикоснувшись пальцами к виску, как бы невзначай обронила:
— Что-то плохо себя чувствую.
— Чего так? — поинтересовался Булыгин.
— Голова кружится, слабость… Миш, может, мне отдохнуть? У тебя все дела да дела. Даже и не замечаешь… А я так измоталась, еле хожу…
— Где же ты так измоталась? По магазинам? — криво усмехнулся Булыгин и продолжил:
— Ладно, говори толком…
— Миш, я на Кипр хочу. Я не могу, я чувствую, что без моря больше не выдержу. Посмотри на меня, посмотри на лицо, — Элеонора пододвинула к мужу крепкощекую, уже с утра накрашенную мордаху, — это ужас, как я выгляжу, перед людьми стыдно. А еще жена Булыгина! Что они про нас подумают!
— А Турция в апреле? — напомнил Булыгин для порядка. На самом деле он был совсем не против, чтобы жена уехала на какое-то время. Более того, ему пришло в голову, что эта ее отлучка может прийтись очень кстати…
— Когда это было? — ощетинилась Элеонора. — Сто лет назад!
Голос ее упал на тон ниже, а сила звука достигла уже пограничных величин. Еще немного — и она начнет базарную перепалку. Переходы от сюсюканья к трамвайному хамству у нее до сих пор были плохо отработаны — чересчур резкие. Сейчас начнется привычное — «тебе бы только по курортам таскаться, хоть бы раз поинтересовалась, как я деньги на них зарабатываю!», «вечно меня попрекаешь, уже отдохнуть нельзя, другой бы радовался, что жена хорошо выглядит — загорелая, веселая, нарядная!..», «да уж, что касается нарядов, это ты права! В таких нарядах на площадь Тяньаньмынь выйти не стыдно!», «что ты понимаешь в современной женской моде! Хочешь, чтобы я в какой-нибудь „Большевичке“ одевалась?».
Но Булыгин решил не начинать дискуссию:
— Ладно. Езжай на Кипр.
Элеонора взвизгнула и кинулась ему на шею. Булыгину стоило труда отодрать ее от себя — он опасался, что она замажет ему обильной своей косметикой всю рубашку.
— Ой, мне надо купить новый купальник, парео, шляпу!.. — щебетала Элеонора, решив ковать железо пока горячо.
Между прочим, Булыгин ее не баловал и денег на руки почти не давал, не расспросив основательно — зачем, на что, и не уточнив, сколько стоит то, на что она положила глаз. Как, спрашивается, она ухитрялась при этом припрятывать от него доллары? Секрет фирмы.
— Ладно, ладно, позвони мне на работу, когда соберешься за покупками, — благодушествовал Булыгин. — Отвали! Мне надо спешить.
Элеонора поскакала в холл к двери, чтобы проводить любимого на работу прощальным поцелуем.
Подол розового пеньюра развевался перед носом Булыгина.
Когда Губин наконец добрался до своего кабинета, мыслями он уже перенесся целиком в дела. Секретарша Мила, войдя к нему, доложила о намеченных на сегодня встречах, звонках и мероприятиях. Но кое о чем Губин помнил и сам — утром из типографии должны были привезти первую партию нового романа Фаулза. Он ждал роман из печати с нетерпением.
И первым делом спросил у Милы:
— В типографию посылали?
Услышав, что да, посылали, шутливо на нее обрушился:
— Так что же ты молчишь? Быстрее неси! — А сам по селектору позвонил Подомацкину:
— Эдик, зайди ко мне на минуту!
Мила удалилась, через несколько секунд принесла стопку экземпляров Фаулза и положила Губину на стол. Когда в кабинет вошел Эдик Подомацкин, Губин с видимым удовольствием вертел книгу, проверяя, все ли сделано, как договаривались. Этим изданием Губин гордился. Что касается Фаулза, то тут Губин был молодец, вне всяких сомнений, — права купили быстро, пока конкуренты не опомнились, переводчика взяли самого классного, дорогого. Губин презирал нынешнюю манеру книгоиздателей отдавать переводить роман зарубежного автора сразу десятку переводчиков — каждому по главе. Бригада работала одновременно и в самые сжатые сроки — как правило, через пару недель переведенный роман уже лежал на столе у заказчика.
Большая часть этих «переводчиков» были родственники, дружбаны или любовницы шефа издательства, едва владеющие языком, переводящие оригинальный авторский текст со словарем Миллера. Он насмотрелся этих корявых скороспелых переводов, в которых имя главного героя менялось от главы к главе — просто потому, что каждый из горе-переводчиков транскрибировал его по-своему, а на квалифицированного редактора пожалели денег. Тексты пестрели резавшими слух и глаз англицизмами вроде:
«Когда ты наконец сделаешь хоть немного денег?» Не говоря уже о ежестрочных корректорских ошибках, небрежностях в синтаксисе и прочем.
— Посмотри-ка! — обратился он к Подомацкину, показывая глянцевую обложку Фаулза.
— Здорово, Сереженька, здорово! Просто великолепно! — разахался Подомацкин.
И он точно так же, как несколько минут назад Губин, стал вертеть пахнувшую типографской краской книгу — поглаживал по суперобложке, изучал аннотацию и фотографию автора, любовался качеством бумаги и печатью. Нельзя сказать, что Губин и Подомацкин во всем ладили, но что касается книг… Губин знал, что среди высших руководителей холдинга только Подомацкин может разделить его восторг в отношении и творчества Фаулза, и, собственно, издания его нового романа.
— Художник постарался!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86