Моё отчество — Пахомович.
— Ну хорошо, хорошо, Пахомович, — смягчилась медсестра. — Вам назначено новое лекарство. — Она протянула старому художнику три крохотных таблетки в розовой оболочке и стаканчик с водой. — Выпейте прямо сейчас, при мне.
— Подождите! Мой врач сегодня сказал, что завтра утром я выписываюсь и все старые назначения сняты. А дома буду принимать другие лекарства.
— Мало ли что он вам сказал. А заведующий отделением назначил. Принимайте, больной, лекарство, я не могу на вас время тратить. Вас много, я одна.
— Ну хорошо, — проговорил, смиряясь, Алексей Пахомович и взял таблетки.
Сестра недоверчиво проследила, как он их запил, и только тогда отправилась со своим подносиком к лифту.
— Новая какая-то, — проворчал, как бы извиняясь за её грубость, художник.
— Первый раз её вижу в отделении. У нас тут все ласковые. Так на чем мы прервались?
Агния и сама забыла, на чем прервала их разговор медсестра, и поэтому спросила чуть невпопад:
— А в последний приезд он вам звонил?
— Не только звонил… Даже устроил для меня свой этот самый перформанс, короче, непотребство, с которого я ушёл. — «Неужели что-нибудь с Никой Самофракийской?» — испуганно подумала Агния. — Знаете, я человек хоть и верующий, но терпимый ко многому. Как сейчас говорят, толерантный. Однако то, что он мне показал, это разнузданное богохульство, этот иконостас из живых тел!. Я плюнул и ушёл.
— Неужели так бездарно? — вставила Агния, не понимая, что за иконостас может быть сделан из живых тел.
— Бездарно?! — удивился старый художник. — В том-то и дело, что у него нет и не было ни одной бездарной работы! С юных лет. С тех пор как я его увидел первый раз. Его поздние работы я, правда, знаю не все, их растащили по музеям, по частным коллекциям. И на этот раз все было выполнено гениально. Потому я так тогда и разъярился! Тоже мне — богомаз нашёлся! — художник поднялся с кресла. — Сейчас я вам покажу фотографию, и вы все поймёте, вы же искусствовед. Добро бы фрески писал, а то — на живых людях. Видите ли, двенадцать апостолов — это он парней подобрал и растатуировал, а посередине он сам — Иисус Христос! Перед зеркалом себя разукрасил! — Художник говорил это, решительно шагая по коридору, и, похоже, не Агнии, а самому себе. — Он мне снимок вручил на этом своём перформансе. Кстати, потом заявлялись некие… мутные люди, пытались его зачем-то выманить. Откуда они только узнали — вот вопрос! Но я им не дал. И даже не показал. Деньги предлагали, представляете? Столько, сколько я сейчас за книжку не получаю. Вот так! Я даже в больницу этот снимок с собой забрал вместе с документами, чтобы супружницу не тревожили…
Они почти дошли до шестой палаты, как вдруг художник приостановился, слегка покачнулся, удивлённо взглянул на Агнию и беспомощно взмахнул руками, будто пытаясь ухватиться за воздух.
— Алексей Пахомович, вам плохо? — успела растерянно выкрикнуть Агния.
Старик не ответил, ноги его подогнулись, и единственное, что успела Агния — подхватить тяжёлое тело, чтобы он не так сильно ударился об пол.
— Врача! Позовите быстрей врача! — крикнула она незнакомым пожилым людям, которые стояли вблизи висящего на стене телефона и с недоумением на них смотрели. Художник лежал на полу, вытянувшись во весь рост, с закрытыми глазами. Лицо его очень быстро сделалось белым, а потом стало синеть. Похожее Агния уже наблюдала — тогда в Париже… — Врача, зовите же скорее врача!
Она опустилась на колени, но не знала, что делать. Где-то. Агния слышала, что в таких случаях вдузают воздух «рот в рот», делают массаж сердца, но как все это происходит — понятия не имела. Она лишь продолжала стоять на коленях, держала художника за руку — за то место, где меряют пульс, и повторяла:
— Алексей Пахомович, миленький, не уходите! Алексей Пахомович, не уходите!
Слышите?!
Наконец прибежали врачи, двое молодых мужчин. Один, отбросив полу пижамы, стал сразу делать укол, в грудную клетку — туда, где сердце. Потом кто-то подвёз каталку. Тело художника подняли, положили на неё и бегом покатили в реанимацию.
Агния бежала рядом, на неё не смотрели, но она продолжала повторять:
— Он же только что шёл рядом со мной, разговаривал! Он совсем был здоровый!
Она села на старый качающийся стул, стоявший у стенл поблизости от двери, куда её не впустили, и сидела там, как ей показалось, очень долго. Наконец один из молодых врачей вышел и снова аккуратно прикрыл за собой дверь.
— Ну что? — Агния сразу вскочила и пыталась угадать ответ по его лицу.
— Что — «что»? — ответил врач почти злобно.
— Как он?
— А вы, собственно, ему кто? Дочь?
— Нет, я корреспондент… пришла для беседы.
— Какой ещё, к лешему, корреспондент?!
— Я пишу книгу про его ученика, тоже художника. Ну как, его можно увидеть?
— спросила с надеждой Агния. — Он разговаривать уже может?
— Разговаривать?! — переспросил врач, и по интонации, с которой он произнёс это слово, она все поняла. — Разговаривать?! — повторил врач. — Теперь уже только с Богом.
Агния отвернулась и неожиданно для себя тихо всхлипнула.
— У вас документы при себе есть? — спросил врач.
— Есть. А что? Они вам нужны? — Она продолжала всхлипывать и не скрывала этого.
— Дайте-ка мне, я перепишу ваши данные. На всякий случай… Все это очень странно…
СТРАШНАЯ НАХОДКА
Возвращалась домой Агния, как обычно, после полуночи — но так, чтобы успеть доехать на метро. Она привычно взглянула на окна, ставшие давно родными, словно в этом доме прошло её детство. Окна светились. Глеб ждал её, листая какой-нибудь очередной научный сборник. Едва она вышла из лифта, как услышала собачий лай, перемежающийся с повизгиванием — их семейный пудель Гера почувствовала хозяйку первой. От площадки, куда довозил лифт, до их двери полагалось подниматься ещё пролёт. В старом доме он был довольно высок, и Агния, преодолевая его, ощущала тяжесть в ногах. Задень ходьбы ноги у неё сильно уставали, а часто и слегка опухали, так что порой сапоги стягивал с неё муж. Причём с усилием.
Забавно, что где-то между шестнадцатью и двадцатью, обсуждая будущее замужество, она, как и её подружки, больше всего боялась привычности. Всем хотелось остроты, перца, качелей. И, только повзрослев, Агния поняла сладость надёжной жизни, когда, входя в дом, заранее знаешь, что муж встретит тебя с улыбкой и ты ему долго, во всех подробностях, станешь рассказывать о прошедшем дне. А он будет слушать, сначала поддакивая, удивляясь, а потом все чаще клюя носом.
Однако в этот раз жизнь предоставила ей некоторое разнообразие. Муж хотя и встретил её с улыбкой, но тут же тревожно сообщил:
— Трижды звонил какой-то капитан Майоров, требовал, чтобы я сообщил, где ты находишься.
— Майоров? — переспросила Агния, усаживаясь на стул в прихожей и подставляя мужу сапоги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
— Ну хорошо, хорошо, Пахомович, — смягчилась медсестра. — Вам назначено новое лекарство. — Она протянула старому художнику три крохотных таблетки в розовой оболочке и стаканчик с водой. — Выпейте прямо сейчас, при мне.
— Подождите! Мой врач сегодня сказал, что завтра утром я выписываюсь и все старые назначения сняты. А дома буду принимать другие лекарства.
— Мало ли что он вам сказал. А заведующий отделением назначил. Принимайте, больной, лекарство, я не могу на вас время тратить. Вас много, я одна.
— Ну хорошо, — проговорил, смиряясь, Алексей Пахомович и взял таблетки.
Сестра недоверчиво проследила, как он их запил, и только тогда отправилась со своим подносиком к лифту.
— Новая какая-то, — проворчал, как бы извиняясь за её грубость, художник.
— Первый раз её вижу в отделении. У нас тут все ласковые. Так на чем мы прервались?
Агния и сама забыла, на чем прервала их разговор медсестра, и поэтому спросила чуть невпопад:
— А в последний приезд он вам звонил?
— Не только звонил… Даже устроил для меня свой этот самый перформанс, короче, непотребство, с которого я ушёл. — «Неужели что-нибудь с Никой Самофракийской?» — испуганно подумала Агния. — Знаете, я человек хоть и верующий, но терпимый ко многому. Как сейчас говорят, толерантный. Однако то, что он мне показал, это разнузданное богохульство, этот иконостас из живых тел!. Я плюнул и ушёл.
— Неужели так бездарно? — вставила Агния, не понимая, что за иконостас может быть сделан из живых тел.
— Бездарно?! — удивился старый художник. — В том-то и дело, что у него нет и не было ни одной бездарной работы! С юных лет. С тех пор как я его увидел первый раз. Его поздние работы я, правда, знаю не все, их растащили по музеям, по частным коллекциям. И на этот раз все было выполнено гениально. Потому я так тогда и разъярился! Тоже мне — богомаз нашёлся! — художник поднялся с кресла. — Сейчас я вам покажу фотографию, и вы все поймёте, вы же искусствовед. Добро бы фрески писал, а то — на живых людях. Видите ли, двенадцать апостолов — это он парней подобрал и растатуировал, а посередине он сам — Иисус Христос! Перед зеркалом себя разукрасил! — Художник говорил это, решительно шагая по коридору, и, похоже, не Агнии, а самому себе. — Он мне снимок вручил на этом своём перформансе. Кстати, потом заявлялись некие… мутные люди, пытались его зачем-то выманить. Откуда они только узнали — вот вопрос! Но я им не дал. И даже не показал. Деньги предлагали, представляете? Столько, сколько я сейчас за книжку не получаю. Вот так! Я даже в больницу этот снимок с собой забрал вместе с документами, чтобы супружницу не тревожили…
Они почти дошли до шестой палаты, как вдруг художник приостановился, слегка покачнулся, удивлённо взглянул на Агнию и беспомощно взмахнул руками, будто пытаясь ухватиться за воздух.
— Алексей Пахомович, вам плохо? — успела растерянно выкрикнуть Агния.
Старик не ответил, ноги его подогнулись, и единственное, что успела Агния — подхватить тяжёлое тело, чтобы он не так сильно ударился об пол.
— Врача! Позовите быстрей врача! — крикнула она незнакомым пожилым людям, которые стояли вблизи висящего на стене телефона и с недоумением на них смотрели. Художник лежал на полу, вытянувшись во весь рост, с закрытыми глазами. Лицо его очень быстро сделалось белым, а потом стало синеть. Похожее Агния уже наблюдала — тогда в Париже… — Врача, зовите же скорее врача!
Она опустилась на колени, но не знала, что делать. Где-то. Агния слышала, что в таких случаях вдузают воздух «рот в рот», делают массаж сердца, но как все это происходит — понятия не имела. Она лишь продолжала стоять на коленях, держала художника за руку — за то место, где меряют пульс, и повторяла:
— Алексей Пахомович, миленький, не уходите! Алексей Пахомович, не уходите!
Слышите?!
Наконец прибежали врачи, двое молодых мужчин. Один, отбросив полу пижамы, стал сразу делать укол, в грудную клетку — туда, где сердце. Потом кто-то подвёз каталку. Тело художника подняли, положили на неё и бегом покатили в реанимацию.
Агния бежала рядом, на неё не смотрели, но она продолжала повторять:
— Он же только что шёл рядом со мной, разговаривал! Он совсем был здоровый!
Она села на старый качающийся стул, стоявший у стенл поблизости от двери, куда её не впустили, и сидела там, как ей показалось, очень долго. Наконец один из молодых врачей вышел и снова аккуратно прикрыл за собой дверь.
— Ну что? — Агния сразу вскочила и пыталась угадать ответ по его лицу.
— Что — «что»? — ответил врач почти злобно.
— Как он?
— А вы, собственно, ему кто? Дочь?
— Нет, я корреспондент… пришла для беседы.
— Какой ещё, к лешему, корреспондент?!
— Я пишу книгу про его ученика, тоже художника. Ну как, его можно увидеть?
— спросила с надеждой Агния. — Он разговаривать уже может?
— Разговаривать?! — переспросил врач, и по интонации, с которой он произнёс это слово, она все поняла. — Разговаривать?! — повторил врач. — Теперь уже только с Богом.
Агния отвернулась и неожиданно для себя тихо всхлипнула.
— У вас документы при себе есть? — спросил врач.
— Есть. А что? Они вам нужны? — Она продолжала всхлипывать и не скрывала этого.
— Дайте-ка мне, я перепишу ваши данные. На всякий случай… Все это очень странно…
СТРАШНАЯ НАХОДКА
Возвращалась домой Агния, как обычно, после полуночи — но так, чтобы успеть доехать на метро. Она привычно взглянула на окна, ставшие давно родными, словно в этом доме прошло её детство. Окна светились. Глеб ждал её, листая какой-нибудь очередной научный сборник. Едва она вышла из лифта, как услышала собачий лай, перемежающийся с повизгиванием — их семейный пудель Гера почувствовала хозяйку первой. От площадки, куда довозил лифт, до их двери полагалось подниматься ещё пролёт. В старом доме он был довольно высок, и Агния, преодолевая его, ощущала тяжесть в ногах. Задень ходьбы ноги у неё сильно уставали, а часто и слегка опухали, так что порой сапоги стягивал с неё муж. Причём с усилием.
Забавно, что где-то между шестнадцатью и двадцатью, обсуждая будущее замужество, она, как и её подружки, больше всего боялась привычности. Всем хотелось остроты, перца, качелей. И, только повзрослев, Агния поняла сладость надёжной жизни, когда, входя в дом, заранее знаешь, что муж встретит тебя с улыбкой и ты ему долго, во всех подробностях, станешь рассказывать о прошедшем дне. А он будет слушать, сначала поддакивая, удивляясь, а потом все чаще клюя носом.
Однако в этот раз жизнь предоставила ей некоторое разнообразие. Муж хотя и встретил её с улыбкой, но тут же тревожно сообщил:
— Трижды звонил какой-то капитан Майоров, требовал, чтобы я сообщил, где ты находишься.
— Майоров? — переспросила Агния, усаживаясь на стул в прихожей и подставляя мужу сапоги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105