Правда, потом дети и внуки тех самых крестьян, которым большой любитель народа русского, либеральный предок Агнии помог получить свободу, как раз и расстреляли его собственных детей и внуков. Но это уже — печальная деталь любой революции.
Бабушка показала тогда же и старинные документы, которые свидетельствовали о записи их рода в дворянские книги. И вот теперь этот рассказ из детства неожиданно материализовался. Выяснилось, что старший брат погибшего деда, Иван Андреевич Самарин, успел эмигрировать, прожил в Париже много лет и передал своей дочери записки той самой Катеньки Самариной, что вместе с великой княгиней Екатериной Алексеевной устраивала брак Екатерине Воронцовой-Дашковой.
А дочь успела завещать их перед недавней кончиной Дворянскому собранию Петербурга.
Сначала совпадению фамилий никто не придал значения. Но когда выяснилось, что Агния — не какая-нибудь случайная однофамилица, а наследница этого самого рода, то, само собой, она стала единственным кандидатом на поездку. И в результате её срочно отправили во французское консульство за визой.
Все же Агния колебалась: ей сказали, что у приглашающей стороны хватит средств только на оплату дороги туда и обратно. Поселить же её могут на квартире у кого-нибудь из соотечественников. Но Агния, которая всегда старалась заплатить за других, представить себя приживалкой, пусть даже кратковременной, не могла. С другой стороны, денег, чтоб снять в Париже гостиничный номер, у неё, естественно, не было. Колебания длились два дня.
— Немедленно в консульство! — сказал на третье утро Глеб, узнав, что она все ещё раздумывает. И, отодвинув чашку с кофе, выложил на стол пять бумажек по сто баксов. — Я узнавал, на дешёвый номер и дешёвый прокорм этого хватит. Не полетишь в Париж, будешь достойна всяческого сожаления!
За недолгую семейную жизнь Агния успела привыкнуть к этой привычке мужа: в моменты волнения он высказывался высокопарно.
— Глебушка, неужели ты их занял из-за меня?! — ужаснулась Агния, боясь прикоснуться к купюрам с портретами американского президента. — Нам же никогда не отдать!
— Допустим, филологи тоже иногда получают гранты… Фонд фундаментальных исследований.
Агния посомневалась в истинности его слов, но в конце концов деньги взяла, хотя про себя поклялась расходовать их лишь на краю голодной гибели. И поэтому в последние дни перед отлётом с благодарностью записывала в блокнот советы знакомых на тему «Как прожить неделю в центре Парижа почти без денег и не умереть с голоду». Тем более что слегка поголодать она стремилась давно и часто — ей казалось, что склонность к полноте уже переходит дозволенные границы.
Слегка поголодать Агния стремилась с шестнадцати лет, . правда, чаще дневное голодание у неё кончалось ночным съедением батона с могучим куском колбасы. Естественно, она не заглатывала их целиком, как удав, а делала из них бутерброды, но результат от этого не менялся.
И все же в те дни гораздо больше Агнию мучило иное: во что, собственно говоря, она там, в Париже, оденется? Все-таки представительнице петербургского дворянства нужно и, так сказать, прикид иметь соответствующий. А у неё вся одежда была из секонд-хэнда. В родном городе она выглядела вполне прилично и даже слегка попсово. Но забавно было бы, если какая-нибудь француженка или заезжая американская туристка признала на ней собственную блузку или юбку.
Однако и эта проблема рассосалась сама собой. Уже через два-три дня Штопка, жена брата, вместе со своими подругами навезла ей столько одежды, что Агния даже не все и примерить успела.
Выложив на стол свои доллары и заставив её принять решение, Глеб ещё и полюбопытствовал:
— Хотел бы я знать, на каком языке ты станешь там изъясняться?
Агния кончила французскую школу, в университете же учила английский и на экзаменах получала пятёрки. Ей даже когда-то казалось, что в обоих языках она достигла кое-каких высот. Потом поняла, что высоты эти — весьма мнимые. Простые тексты она, конечно, читала без словаря и при общении с иностранцами легко могла выговорить несколько фраз. Однако, когда эти самые иностранцы сами заговаривали с ней, она тут же растерянно умолкала. Или кивала головой с лёгкой улыбкой идиотки, потому что ни одного слова из их скороговорки понять не могла.
В отличие от брата. Вот у кого французский сидел в генах. Даже отслужив армию, он не только не забыл язык, а наоборот — стал говорить ещё уверенней. В своей милиции, или как там её, прокуратуре, он был, возможно, единственным, кто так свободно говорил по-французски. Не зря же, когда однажды прилетел парижский полицейский комиссар Симон Пернье, Димку заставили принять его в их родительской квартире. А ей, Агнии, тогда ещё незамужней сестре, пришлось изображать гостеприимную хозяйку дома. К стыду своему, она в те дни кроме идиотской улыбки и трех-пяти фраз так и не смогла из себя ничего выдавить. А всю непринуждённую беседу вёл за обоих Дмитрий.
— Попробую по-французски, Глебушка, — неуверенно ответила она мужу, — ты же сам говорил, что французы других языков не знают. Попрошу Дмитрия, может, он со мной позанимается.
— Ладно, поработаю с тобой. Детские знания — самые прочные, вряд ли они улетучились. — Глеб уже надевал ошейник на Геру, их семейного чёрного пуделя. — Через пятнадцать минут мы придём, и будь готова.
То, что её Глеб — лингвист, она узнала во время их неожиданного знакомства, когда вместе с Дмитрием, который уже тогда был следователем, спасала его на собственной даче от преступников-милиционеров после нескольких суток пыток, допросов и истязаний. Садистам из вокзального отделения милиции очень захотелось списать именно на интеллигента Глеба все те ужасные дела, которые совершал ненайденный маньяк. А Дмитрий сутками не спал, чтобы поймать подлинного преступника, и был уверен, что этот несчастный, почти ослепший после ментовских избиений интеллигент к преступлениям непричастен. В конце концов истина и добро восторжествовали: брату удалось поймать настоящего, а не подставного маньяка. Агния даже впервые зауважала его работу. С тех пор как она стала женой спасённого ими Глеба, Агния привыкла, что он время от времени показывает ей свои научные статьи, а она их наспех просматривает. Все эти лингво-структуралистские поиски были от неё далеки. Но то, что он — талантливый педагог, она ощутила только теперь, за десять дней до отлёта в Париж.
— В принципе, ты ведь многое знаешь, — уверял Глеб после первого часа занятий. — Тебе всего-то навсего надо сбросить свою зажатость. Убедить себя, что ты можешь говорить легко и свободно.
Муж, конечно, выжал из неё соки. Он пел с ней вместе детские французские песенки, играл в игры, рассказывал анекдоты, естественно на французском, и даже убедил читать по очереди вслух Мольера, опять же в подлиннике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
Бабушка показала тогда же и старинные документы, которые свидетельствовали о записи их рода в дворянские книги. И вот теперь этот рассказ из детства неожиданно материализовался. Выяснилось, что старший брат погибшего деда, Иван Андреевич Самарин, успел эмигрировать, прожил в Париже много лет и передал своей дочери записки той самой Катеньки Самариной, что вместе с великой княгиней Екатериной Алексеевной устраивала брак Екатерине Воронцовой-Дашковой.
А дочь успела завещать их перед недавней кончиной Дворянскому собранию Петербурга.
Сначала совпадению фамилий никто не придал значения. Но когда выяснилось, что Агния — не какая-нибудь случайная однофамилица, а наследница этого самого рода, то, само собой, она стала единственным кандидатом на поездку. И в результате её срочно отправили во французское консульство за визой.
Все же Агния колебалась: ей сказали, что у приглашающей стороны хватит средств только на оплату дороги туда и обратно. Поселить же её могут на квартире у кого-нибудь из соотечественников. Но Агния, которая всегда старалась заплатить за других, представить себя приживалкой, пусть даже кратковременной, не могла. С другой стороны, денег, чтоб снять в Париже гостиничный номер, у неё, естественно, не было. Колебания длились два дня.
— Немедленно в консульство! — сказал на третье утро Глеб, узнав, что она все ещё раздумывает. И, отодвинув чашку с кофе, выложил на стол пять бумажек по сто баксов. — Я узнавал, на дешёвый номер и дешёвый прокорм этого хватит. Не полетишь в Париж, будешь достойна всяческого сожаления!
За недолгую семейную жизнь Агния успела привыкнуть к этой привычке мужа: в моменты волнения он высказывался высокопарно.
— Глебушка, неужели ты их занял из-за меня?! — ужаснулась Агния, боясь прикоснуться к купюрам с портретами американского президента. — Нам же никогда не отдать!
— Допустим, филологи тоже иногда получают гранты… Фонд фундаментальных исследований.
Агния посомневалась в истинности его слов, но в конце концов деньги взяла, хотя про себя поклялась расходовать их лишь на краю голодной гибели. И поэтому в последние дни перед отлётом с благодарностью записывала в блокнот советы знакомых на тему «Как прожить неделю в центре Парижа почти без денег и не умереть с голоду». Тем более что слегка поголодать она стремилась давно и часто — ей казалось, что склонность к полноте уже переходит дозволенные границы.
Слегка поголодать Агния стремилась с шестнадцати лет, . правда, чаще дневное голодание у неё кончалось ночным съедением батона с могучим куском колбасы. Естественно, она не заглатывала их целиком, как удав, а делала из них бутерброды, но результат от этого не менялся.
И все же в те дни гораздо больше Агнию мучило иное: во что, собственно говоря, она там, в Париже, оденется? Все-таки представительнице петербургского дворянства нужно и, так сказать, прикид иметь соответствующий. А у неё вся одежда была из секонд-хэнда. В родном городе она выглядела вполне прилично и даже слегка попсово. Но забавно было бы, если какая-нибудь француженка или заезжая американская туристка признала на ней собственную блузку или юбку.
Однако и эта проблема рассосалась сама собой. Уже через два-три дня Штопка, жена брата, вместе со своими подругами навезла ей столько одежды, что Агния даже не все и примерить успела.
Выложив на стол свои доллары и заставив её принять решение, Глеб ещё и полюбопытствовал:
— Хотел бы я знать, на каком языке ты станешь там изъясняться?
Агния кончила французскую школу, в университете же учила английский и на экзаменах получала пятёрки. Ей даже когда-то казалось, что в обоих языках она достигла кое-каких высот. Потом поняла, что высоты эти — весьма мнимые. Простые тексты она, конечно, читала без словаря и при общении с иностранцами легко могла выговорить несколько фраз. Однако, когда эти самые иностранцы сами заговаривали с ней, она тут же растерянно умолкала. Или кивала головой с лёгкой улыбкой идиотки, потому что ни одного слова из их скороговорки понять не могла.
В отличие от брата. Вот у кого французский сидел в генах. Даже отслужив армию, он не только не забыл язык, а наоборот — стал говорить ещё уверенней. В своей милиции, или как там её, прокуратуре, он был, возможно, единственным, кто так свободно говорил по-французски. Не зря же, когда однажды прилетел парижский полицейский комиссар Симон Пернье, Димку заставили принять его в их родительской квартире. А ей, Агнии, тогда ещё незамужней сестре, пришлось изображать гостеприимную хозяйку дома. К стыду своему, она в те дни кроме идиотской улыбки и трех-пяти фраз так и не смогла из себя ничего выдавить. А всю непринуждённую беседу вёл за обоих Дмитрий.
— Попробую по-французски, Глебушка, — неуверенно ответила она мужу, — ты же сам говорил, что французы других языков не знают. Попрошу Дмитрия, может, он со мной позанимается.
— Ладно, поработаю с тобой. Детские знания — самые прочные, вряд ли они улетучились. — Глеб уже надевал ошейник на Геру, их семейного чёрного пуделя. — Через пятнадцать минут мы придём, и будь готова.
То, что её Глеб — лингвист, она узнала во время их неожиданного знакомства, когда вместе с Дмитрием, который уже тогда был следователем, спасала его на собственной даче от преступников-милиционеров после нескольких суток пыток, допросов и истязаний. Садистам из вокзального отделения милиции очень захотелось списать именно на интеллигента Глеба все те ужасные дела, которые совершал ненайденный маньяк. А Дмитрий сутками не спал, чтобы поймать подлинного преступника, и был уверен, что этот несчастный, почти ослепший после ментовских избиений интеллигент к преступлениям непричастен. В конце концов истина и добро восторжествовали: брату удалось поймать настоящего, а не подставного маньяка. Агния даже впервые зауважала его работу. С тех пор как она стала женой спасённого ими Глеба, Агния привыкла, что он время от времени показывает ей свои научные статьи, а она их наспех просматривает. Все эти лингво-структуралистские поиски были от неё далеки. Но то, что он — талантливый педагог, она ощутила только теперь, за десять дней до отлёта в Париж.
— В принципе, ты ведь многое знаешь, — уверял Глеб после первого часа занятий. — Тебе всего-то навсего надо сбросить свою зажатость. Убедить себя, что ты можешь говорить легко и свободно.
Муж, конечно, выжал из неё соки. Он пел с ней вместе детские французские песенки, играл в игры, рассказывал анекдоты, естественно на французском, и даже убедил читать по очереди вслух Мольера, опять же в подлиннике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105