..
— Ребенок чахленький, -- вяло повторила Куто.
— Ну в этом я не сомневаюсь. Однако хотелось бы мне взглянуть на все эти рецепты, на мыло да на сахар... Ты же знаешь, мне плевать! С Мену у меня отношения простые: здравствуйте, до свидания, и ничего больше. У нее свои заботы, у меня свои... Ведь у тебя тоже есть заботы, и слава богу, если тебе удается выкручиваться.
Однако тетушка Куто переменила разговор, попросив чего-нибудь выпить, потому что, по ее словам, после ночной поездки у нее все внутренности вывернуло. Посмеиваясь, Селестина вытащила из нижнего ящика шкафа початую бутылку малаги и коробку печенья. Тут находился ее тайник, куда она припрятывала украденные в буфетной сласти. Тетка Куто выразила опасение, как бы их не накрыла хозяйка, но Селестина лишь пренебрежительно отмахнулась, — ну этой только и дела, что до своих притираний! Можно сидеть спокойно, она не кликнет горничную, пока не намажется и не наведет красоту.
— Опасаться следует только детей, Гастона и Люси. Эти вечно хвостом за мной ходят, родители-то ими не занимаются, оставляют по целым дням в одиночестве, вот они и приходят играть то сюда, то в кухню... Потому я и не запираю дверь, а то начнут, чего доброго, барабанить в нее ногами и кулаками.
Выглянув на всякий случай в коридор, Селестина усадила Куто за стол, уселась сама, и обе они пропустили по стаканчику, потом по второму и, разгорячившись, пустились в откровенности. Обе постепенно дошли до того состояния, когда человек, возможно и бессознательно, с гнусным бесстыдством, подчиняясь потребности открыть свою душу другому, показывает себя с самой неприглядной стороны. Потягивая малагу, Селестина расспрашивала про родную деревню, а тетушка Куто, которой незачем было сейчас лгать, сообщала, уплетая печенье, только правду, чудовищную и неприглядную. Последний ребенок горничной, тот, которого чересчур поздно предупрежденная Руш не успела сделать мертворожденным, скончался в Ружмоне через две недели после водворения его у тетки Виме. А семья Виме, дальняя родня Селестины, шлет ей приветы и сообщает, что они выдают замуж дочку. У Гаветт старик, который смотрит за детьми, пока семья в поле, упал в огонь с малышом на руках, их оттуда вытащили, но обгорел лишь младенец. Тетка Гошуа вообще-то довольна, но побаивается, как бы ее не привлекли к ответу за то, что у нее разом скончалось четверо отданных на вскармливание младенцев из Парижа — двое от акушерки г-жи Бурдье, а двое из воспитательного дома: по недосмотру она забыла закрыть на ночь окно. С начала этого года все пошло кувырком. Сколько привозят, столько и хоронят. Даже мэр уже начал поговаривать о том, не слишком ли много умирает младенцев, так, мол, недолго и всю округу опозорить. Надо думать, жандармы первым делом явятся к тетке Куяр, если она не позаботится время от времени оставлять хоть одного младенца в живых.
— Ох, уж эта мне тетка Куяр!.. Представь себе, милочка, принесла я ей одного, ну прямо херувимчик, сын красивой барышни, которую, как рассказывают, чересчур горячо приласкал родной папаша. Четыреста франков за воспитание до конфирмации. А прожил он всего пять дней... Это уж, ей-богу, слишком. Я даже из себя вышла! Прямо так и спросила у тетки Куяр: ты что же, говорю, ославить меня вздумала... Уж если что меня сгубит, так это моя доброта! Не могу отказать, когда меня просят об услуге, один бог знает, до чего я люблю этих ребятишек! Только для них и живу. Вот, например, ты... если у тебя еще один будет...
— Тоже выдумаешь! — возмутилась Селестина. — Хватит, два раза я уже попалась, а теперь я ученая.
— Да ведь я просто так сказала. Если у тебя родится еще один, я прямо скажу: дочка, не отдавай
его тетке Куяр, не надо искушать господа бога. В конце концов, мы с тобой женщины честные, мое дело сторона: я только отвожу этих херувимчиков, а вскармливают их другие. А когда у человека совесть чиста, он может спать спокойно.
— Безусловно, — убежденным тоном подтвердила Селестина.
И пока Селестина и Куто, растрогавшись, допивали малагу, за их спиной, казалось, вставало кровавое видение страшного Ружмона: деревенское кладбище, сплошь усеянное могилками маленьких парижан, деревня, превращенная в бойню, и церковная колокольня, мирно и четко вырисовывающаяся среди необъятных просторов, осеняет эту бойню, где творятся мерзкие убийства. Но в коридоре послышались топот и беготня, горничная быстро выскочила из комнаты, чтобы спровадить прибежавших Гастона и Люси.
— Сейчас же убирайтесь прочь! Мамаша не велит вам сюда ходить.
Она вернулась к приятельнице, еще не отдышавшись от гнева.
— Вот уж действительно напасть! Невозможно слова сказать, невозможно шагу ступить, — вечно под ногами путаются! Пусть бы попробовали сунуться к кормилице!
— Да, кстати, — вставила Куто, — а знаешь, ведь он тоже помер, младенчик Марии Лебле! Наверное, ей об этом написали. А до чего хорош был! Прямо поветрие какое-то, что тут будешь делать? Да и то сказать, ребенок кормилицы — наверняка обречен.
— Она мне говорила, что ей написали, только умоляла ничего не рассказывать хозяйке, потому что той невесть что померещится. По правде сказать, Марии на это плевать, молоко ведь при ней осталось. Хуже другое: если кормилицын ребенок умер, то и хозяйкин тоже на ладан дышит.
Комиссионерша навострила уши.
— Так, значит, не сладилось?
— Да как сказать! Дело тут не в молоке, молока у Марии хоть отбавляй, и оно хорошее. Только характер у нее невыносимый, вечно злится, грубиянка, дерзкая, наглее ее нету: хлопает дверями и, чуть что, грозится все разнести в пух и прах. К тому же она пьет, как сапожник... Я не говорю, что нельзя выпить, но надо же знать меру,
Бесцветные глазки тетушки Куто весело заблестели, она закивала головой, подтверждая, что все заранее предвидела и знала. В их уголке Нормандии и в особенности в Ружмоне все женщины выпивают, — еще девчонками они, отправляясь в школу, прячут в корзинку с завтраком маленькую бутылочку водки. Но Мария Лебле даже и там прославилась как первая из пьяниц. А во время последней беременности ее ни разу не видели трезвой. Тут уж не приходится ждать от женщины здоровья или надеяться, что ребенок, которого она кормит, будет крепким.
— Я ее, милочка, вот как знаю, — сладу с ней нет. Ведь доктор, который ее выбрал, не спросил у меня совета. Да и мне что за дело. Я ее привезла, увезла обратно ребенка — вот и весь разговор. А господа пусть сами кашу расхлебывают.
Селестина восторженно захихикала:
— Нет, ты и представить себе не можешь, какой она здесь ад устроила! Чуть ли не с кулаками на всех лезет: швырнула графин в голову кучеру, разбила дорогую хозяйкину вазу; все трясутся от страха, как бы она чего похуже ни выкинула. Поглядела бы, что она вытворяет, когда ей придет охота выпить!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196
— Ребенок чахленький, -- вяло повторила Куто.
— Ну в этом я не сомневаюсь. Однако хотелось бы мне взглянуть на все эти рецепты, на мыло да на сахар... Ты же знаешь, мне плевать! С Мену у меня отношения простые: здравствуйте, до свидания, и ничего больше. У нее свои заботы, у меня свои... Ведь у тебя тоже есть заботы, и слава богу, если тебе удается выкручиваться.
Однако тетушка Куто переменила разговор, попросив чего-нибудь выпить, потому что, по ее словам, после ночной поездки у нее все внутренности вывернуло. Посмеиваясь, Селестина вытащила из нижнего ящика шкафа початую бутылку малаги и коробку печенья. Тут находился ее тайник, куда она припрятывала украденные в буфетной сласти. Тетка Куто выразила опасение, как бы их не накрыла хозяйка, но Селестина лишь пренебрежительно отмахнулась, — ну этой только и дела, что до своих притираний! Можно сидеть спокойно, она не кликнет горничную, пока не намажется и не наведет красоту.
— Опасаться следует только детей, Гастона и Люси. Эти вечно хвостом за мной ходят, родители-то ими не занимаются, оставляют по целым дням в одиночестве, вот они и приходят играть то сюда, то в кухню... Потому я и не запираю дверь, а то начнут, чего доброго, барабанить в нее ногами и кулаками.
Выглянув на всякий случай в коридор, Селестина усадила Куто за стол, уселась сама, и обе они пропустили по стаканчику, потом по второму и, разгорячившись, пустились в откровенности. Обе постепенно дошли до того состояния, когда человек, возможно и бессознательно, с гнусным бесстыдством, подчиняясь потребности открыть свою душу другому, показывает себя с самой неприглядной стороны. Потягивая малагу, Селестина расспрашивала про родную деревню, а тетушка Куто, которой незачем было сейчас лгать, сообщала, уплетая печенье, только правду, чудовищную и неприглядную. Последний ребенок горничной, тот, которого чересчур поздно предупрежденная Руш не успела сделать мертворожденным, скончался в Ружмоне через две недели после водворения его у тетки Виме. А семья Виме, дальняя родня Селестины, шлет ей приветы и сообщает, что они выдают замуж дочку. У Гаветт старик, который смотрит за детьми, пока семья в поле, упал в огонь с малышом на руках, их оттуда вытащили, но обгорел лишь младенец. Тетка Гошуа вообще-то довольна, но побаивается, как бы ее не привлекли к ответу за то, что у нее разом скончалось четверо отданных на вскармливание младенцев из Парижа — двое от акушерки г-жи Бурдье, а двое из воспитательного дома: по недосмотру она забыла закрыть на ночь окно. С начала этого года все пошло кувырком. Сколько привозят, столько и хоронят. Даже мэр уже начал поговаривать о том, не слишком ли много умирает младенцев, так, мол, недолго и всю округу опозорить. Надо думать, жандармы первым делом явятся к тетке Куяр, если она не позаботится время от времени оставлять хоть одного младенца в живых.
— Ох, уж эта мне тетка Куяр!.. Представь себе, милочка, принесла я ей одного, ну прямо херувимчик, сын красивой барышни, которую, как рассказывают, чересчур горячо приласкал родной папаша. Четыреста франков за воспитание до конфирмации. А прожил он всего пять дней... Это уж, ей-богу, слишком. Я даже из себя вышла! Прямо так и спросила у тетки Куяр: ты что же, говорю, ославить меня вздумала... Уж если что меня сгубит, так это моя доброта! Не могу отказать, когда меня просят об услуге, один бог знает, до чего я люблю этих ребятишек! Только для них и живу. Вот, например, ты... если у тебя еще один будет...
— Тоже выдумаешь! — возмутилась Селестина. — Хватит, два раза я уже попалась, а теперь я ученая.
— Да ведь я просто так сказала. Если у тебя родится еще один, я прямо скажу: дочка, не отдавай
его тетке Куяр, не надо искушать господа бога. В конце концов, мы с тобой женщины честные, мое дело сторона: я только отвожу этих херувимчиков, а вскармливают их другие. А когда у человека совесть чиста, он может спать спокойно.
— Безусловно, — убежденным тоном подтвердила Селестина.
И пока Селестина и Куто, растрогавшись, допивали малагу, за их спиной, казалось, вставало кровавое видение страшного Ружмона: деревенское кладбище, сплошь усеянное могилками маленьких парижан, деревня, превращенная в бойню, и церковная колокольня, мирно и четко вырисовывающаяся среди необъятных просторов, осеняет эту бойню, где творятся мерзкие убийства. Но в коридоре послышались топот и беготня, горничная быстро выскочила из комнаты, чтобы спровадить прибежавших Гастона и Люси.
— Сейчас же убирайтесь прочь! Мамаша не велит вам сюда ходить.
Она вернулась к приятельнице, еще не отдышавшись от гнева.
— Вот уж действительно напасть! Невозможно слова сказать, невозможно шагу ступить, — вечно под ногами путаются! Пусть бы попробовали сунуться к кормилице!
— Да, кстати, — вставила Куто, — а знаешь, ведь он тоже помер, младенчик Марии Лебле! Наверное, ей об этом написали. А до чего хорош был! Прямо поветрие какое-то, что тут будешь делать? Да и то сказать, ребенок кормилицы — наверняка обречен.
— Она мне говорила, что ей написали, только умоляла ничего не рассказывать хозяйке, потому что той невесть что померещится. По правде сказать, Марии на это плевать, молоко ведь при ней осталось. Хуже другое: если кормилицын ребенок умер, то и хозяйкин тоже на ладан дышит.
Комиссионерша навострила уши.
— Так, значит, не сладилось?
— Да как сказать! Дело тут не в молоке, молока у Марии хоть отбавляй, и оно хорошее. Только характер у нее невыносимый, вечно злится, грубиянка, дерзкая, наглее ее нету: хлопает дверями и, чуть что, грозится все разнести в пух и прах. К тому же она пьет, как сапожник... Я не говорю, что нельзя выпить, но надо же знать меру,
Бесцветные глазки тетушки Куто весело заблестели, она закивала головой, подтверждая, что все заранее предвидела и знала. В их уголке Нормандии и в особенности в Ружмоне все женщины выпивают, — еще девчонками они, отправляясь в школу, прячут в корзинку с завтраком маленькую бутылочку водки. Но Мария Лебле даже и там прославилась как первая из пьяниц. А во время последней беременности ее ни разу не видели трезвой. Тут уж не приходится ждать от женщины здоровья или надеяться, что ребенок, которого она кормит, будет крепким.
— Я ее, милочка, вот как знаю, — сладу с ней нет. Ведь доктор, который ее выбрал, не спросил у меня совета. Да и мне что за дело. Я ее привезла, увезла обратно ребенка — вот и весь разговор. А господа пусть сами кашу расхлебывают.
Селестина восторженно захихикала:
— Нет, ты и представить себе не можешь, какой она здесь ад устроила! Чуть ли не с кулаками на всех лезет: швырнула графин в голову кучеру, разбила дорогую хозяйкину вазу; все трясутся от страха, как бы она чего похуже ни выкинула. Поглядела бы, что она вытворяет, когда ей придет охота выпить!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196