.. Два месяца спустя он умер у меня на руках... Отец после этого заболел, сударь, и если бы мы не поддерживали друг друга, думаю, оба пошли бы да утопились...
Все еще взбудораженная своим рассказом, с мокрыми от слез глазами, она снова вернулась к дверям лавочки, бросила на улицу полный ожидания взгляд, но, никого не увидев, возвратилась к Матье.
— Представляете себе, что мы пережили, как волновались, когда два года назад, в тридцать семь лет с лишним, я снова разрешилась мальчиком. Мы чуть с ума не сошли от радости, словно молодожены. Но сколько навалилось забот, сколько хлопот! Пришлось и его тоже отправить на воспитание к кормилице, так как мы не могли оставить ребенка при себе. И хоть мы поклялись не посылать его в Ружмон, мы все же в конце концов решили, что место это нам знакомо, что ему там будет не хуже, чем в любом другом. Только я поместила его у тетушки Виме, так как слышать не могла о тетушке Луазо, которая вернула мне моего Пьера полуживым. Но на сей раз, когда малютке исполнилось два года, я не стала слушать никаких обещаний, никаких предложений, а потребовала, чтобы мне его привезли, хотя не знаю даже, где я его помещу... Я жду его вот уже целый час и прямо дрожу, как бы не случилось какого несчастья.
Ей не сиделось в лавочке, и, подбежав к порогу, она уставилась на угол улицы, даже шею вытянула. Вдруг она пронзительно вскрикнула:
— Ой! Вот они!
В лавочку не спеша вошла тетушка Куто с хмурым и усталым лицом и, положив спящего ребенка на руки г-жи Мену, сказала:
— Уж он-то, ваш Жорж, весит немало, за это я отвечаю! Про этого уж вы не скаяжете, что вам его вернули отощавшим.
Госпоже Мену, у которой от радости подкосились ноги, пришлось сесть. Она целовала и разглядывала ребенка, лежавшего у нее на коленях, расспрашивала, хорошо ли он себя чувствует, будет ли жить. У него было полное бледноватое личико, хотя он производил впечатление откормленного малыша. Но когда мать раздела его дрожащими от волнения руками, оказалось, что у малыша тоненькие ножки и ручки и вздутый живот.
— Уж очень у него животик большой, — прошептала она, и сияющее лицо ее омрачилось в предчувствии новых бед.
— Опять вы жалуетесь! — прикрикнула на нее тетушка Куто. — На вас не угодишь! Тот был слишком худой, а этот, оказывается, слишком толстый... Никогда мамаши не бывают довольны.
С первого же взгляда Матье догадался, что этого малыша, как и всех таких ребятишек, вскармливали супом, пичкали экономии ради хлебом и водой, с самого детства обрекая на всевозможные желудочные заболевания. При виде этого жалкого существа в памяти его всплыли все те ужасы, о которых он знал из рассказов о Ружмоне. Там была тетушка Луазо, омерзительная грязнуха, и малыши, отданные ей на воспитание, буквально заживо гнили, валяясь в нечистотах; там была тетушка Виме, которая не покупала детям молока, а собирала по всей деревне хлебные корки и готовила для них похлебку из отрубей, как для поросят; там была тетушка Гаветт, которая по целым дням работала в поле, оставляя детишек под присмотром старого деда-паралитика, и однажды один из ее питомцев угодил прямо в горящую печь; там была тетушка Гошуа, которая оставляла детей без присмотра, привязывая их к люльке, и куры, беспрепятственно входя в дом, набрасывались на беззащитных младенцев и выклевывали им глаза, облепленные мухами. Смерть косила их десятками, проникая сквозь широко открытые двери прямо к стоявшим в ряд люлькам, чтобы поскорее освободить место для новой партии новорожденных, которых, как пакеты, беспрерывно отправлял Париж. Однако не все умирали: ведь этот младенец вернулся домой. Но даже те из них, кого привозили оттуда живыми, несли на себе печать смерти, — такова была щедрая дань, приносимая чудовищному идолу общественного эгоизма.
— Я еле на ногах стою, — продолжала тетушка Куто, усаживаясь на узкой скамейке за прилавком. — Ну и проклятое ремесло! Да еще встречают нас, словно мы какие-то бездушные преступницы и воровки!
За эти годы и она тоже словно усохла, лицо ее задубело, обветрилось, в нем появилось что-то птичье. Только глаза, полные злобной жестокости, сохранили прежний живой блеск. Видать, не очень-то легко давались ей деньги, раз она, как всегда, причитала, жаловалась на трудности своего ремесла, на родителей, которые становятся все скупее, на придирчивость администрации, на то, что всех комиссионерш встречают нынче в штыки, будто настоящую войну им объявили. Вот уж действительно работа, надо быть проклятой богом, чтобы в сорок пять лет тянуть лямку, не скопив ни гроша про черный день.
— Хоть разорвись, все равно на старость ничего, кроме нескольких жалких грошей, не отложишь, а уж брани наслушаешься! Полюбуйтесь, какая неблагодарность: я привожу вам великолепного ребенка, а вы гримасы строите. И впрямь закаешься людям добро делать!
Возможно, ее сетования были рассчитаны на то, чтобы вытянуть у лавочницы подарок посущественнее. Г-жа Мену все еще не оправилась от первого волнения. Мальчик проснулся и начал громко плакать. Ему дали немного теплого молока. Когда подвели итог, тетушка Куто повеселела, увидев, что ей останется десять франков на чай.
Она ужо собралась уходить, но тут г-жа Мену, указав на Матье, сказала:
— Этот господин дожидался вас по делу.
Хотя они и не виделись много лет, тетушка Куто, конечно, сразу узнала Матье. Но она даже не повернулась в его сторону: она знала, что сам он причастен к слишком многому, и понимала, что он вынужден хранить молчание в собственных интересах. И поэтому она сказала только:
— Пусть мосье объяснит, в чем дело, я к его услугам.
— Я провожу вас, — ответил Матье, — мы потолкуем по дороге.
— Вот и хорошо, меня это вполне устраивает, я спешу.
Выйдя на улицу, Матье решил не хитрить с ней: лучше сразу выложить все, как есть, а затем купить ее молчание. С первых же слов тетушка Куто поняла все. Она прекрасно помнила ребенка Норины, хотя дюжинами отвозила детей в воспитательный дом, однако особые обстоятельства, слова, сказанные тогда Матье, их поездка в фиакре сохранились у нее в памяти. К тому же этого ребенка пять дней спустя она обнаружила в Ружмоне; она даже помнила, что ее приятельница, сиделка, привезла его и поместила у тетушки Луазо. Но больше она им не интересовалась, считая, что он, как и многие другие, давно уже умер. Когда же она услышала о деревушке Сен-Пьер, о каретнике Монтуаре, об этом пятнадцатилетнем Александре-Оноре, который, очевидно, находится у него в качестве ученика, она крайне удивилась.
— Ох, сударь! Да вы ошибаетесь. Я хорошо знаю Монтуара из деревни Сен-Пьер. У него действительно живет мальчишка из воспитательного дома такого возраста, как вы говорите. Но он поступил к нему от тетушки Гошуа. Долговязый такой, рыжий малый по имени Ричард, его привезли в Ружмон несколькими днями раньше, чем вы говорите.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196
Все еще взбудораженная своим рассказом, с мокрыми от слез глазами, она снова вернулась к дверям лавочки, бросила на улицу полный ожидания взгляд, но, никого не увидев, возвратилась к Матье.
— Представляете себе, что мы пережили, как волновались, когда два года назад, в тридцать семь лет с лишним, я снова разрешилась мальчиком. Мы чуть с ума не сошли от радости, словно молодожены. Но сколько навалилось забот, сколько хлопот! Пришлось и его тоже отправить на воспитание к кормилице, так как мы не могли оставить ребенка при себе. И хоть мы поклялись не посылать его в Ружмон, мы все же в конце концов решили, что место это нам знакомо, что ему там будет не хуже, чем в любом другом. Только я поместила его у тетушки Виме, так как слышать не могла о тетушке Луазо, которая вернула мне моего Пьера полуживым. Но на сей раз, когда малютке исполнилось два года, я не стала слушать никаких обещаний, никаких предложений, а потребовала, чтобы мне его привезли, хотя не знаю даже, где я его помещу... Я жду его вот уже целый час и прямо дрожу, как бы не случилось какого несчастья.
Ей не сиделось в лавочке, и, подбежав к порогу, она уставилась на угол улицы, даже шею вытянула. Вдруг она пронзительно вскрикнула:
— Ой! Вот они!
В лавочку не спеша вошла тетушка Куто с хмурым и усталым лицом и, положив спящего ребенка на руки г-жи Мену, сказала:
— Уж он-то, ваш Жорж, весит немало, за это я отвечаю! Про этого уж вы не скаяжете, что вам его вернули отощавшим.
Госпоже Мену, у которой от радости подкосились ноги, пришлось сесть. Она целовала и разглядывала ребенка, лежавшего у нее на коленях, расспрашивала, хорошо ли он себя чувствует, будет ли жить. У него было полное бледноватое личико, хотя он производил впечатление откормленного малыша. Но когда мать раздела его дрожащими от волнения руками, оказалось, что у малыша тоненькие ножки и ручки и вздутый живот.
— Уж очень у него животик большой, — прошептала она, и сияющее лицо ее омрачилось в предчувствии новых бед.
— Опять вы жалуетесь! — прикрикнула на нее тетушка Куто. — На вас не угодишь! Тот был слишком худой, а этот, оказывается, слишком толстый... Никогда мамаши не бывают довольны.
С первого же взгляда Матье догадался, что этого малыша, как и всех таких ребятишек, вскармливали супом, пичкали экономии ради хлебом и водой, с самого детства обрекая на всевозможные желудочные заболевания. При виде этого жалкого существа в памяти его всплыли все те ужасы, о которых он знал из рассказов о Ружмоне. Там была тетушка Луазо, омерзительная грязнуха, и малыши, отданные ей на воспитание, буквально заживо гнили, валяясь в нечистотах; там была тетушка Виме, которая не покупала детям молока, а собирала по всей деревне хлебные корки и готовила для них похлебку из отрубей, как для поросят; там была тетушка Гаветт, которая по целым дням работала в поле, оставляя детишек под присмотром старого деда-паралитика, и однажды один из ее питомцев угодил прямо в горящую печь; там была тетушка Гошуа, которая оставляла детей без присмотра, привязывая их к люльке, и куры, беспрепятственно входя в дом, набрасывались на беззащитных младенцев и выклевывали им глаза, облепленные мухами. Смерть косила их десятками, проникая сквозь широко открытые двери прямо к стоявшим в ряд люлькам, чтобы поскорее освободить место для новой партии новорожденных, которых, как пакеты, беспрерывно отправлял Париж. Однако не все умирали: ведь этот младенец вернулся домой. Но даже те из них, кого привозили оттуда живыми, несли на себе печать смерти, — такова была щедрая дань, приносимая чудовищному идолу общественного эгоизма.
— Я еле на ногах стою, — продолжала тетушка Куто, усаживаясь на узкой скамейке за прилавком. — Ну и проклятое ремесло! Да еще встречают нас, словно мы какие-то бездушные преступницы и воровки!
За эти годы и она тоже словно усохла, лицо ее задубело, обветрилось, в нем появилось что-то птичье. Только глаза, полные злобной жестокости, сохранили прежний живой блеск. Видать, не очень-то легко давались ей деньги, раз она, как всегда, причитала, жаловалась на трудности своего ремесла, на родителей, которые становятся все скупее, на придирчивость администрации, на то, что всех комиссионерш встречают нынче в штыки, будто настоящую войну им объявили. Вот уж действительно работа, надо быть проклятой богом, чтобы в сорок пять лет тянуть лямку, не скопив ни гроша про черный день.
— Хоть разорвись, все равно на старость ничего, кроме нескольких жалких грошей, не отложишь, а уж брани наслушаешься! Полюбуйтесь, какая неблагодарность: я привожу вам великолепного ребенка, а вы гримасы строите. И впрямь закаешься людям добро делать!
Возможно, ее сетования были рассчитаны на то, чтобы вытянуть у лавочницы подарок посущественнее. Г-жа Мену все еще не оправилась от первого волнения. Мальчик проснулся и начал громко плакать. Ему дали немного теплого молока. Когда подвели итог, тетушка Куто повеселела, увидев, что ей останется десять франков на чай.
Она ужо собралась уходить, но тут г-жа Мену, указав на Матье, сказала:
— Этот господин дожидался вас по делу.
Хотя они и не виделись много лет, тетушка Куто, конечно, сразу узнала Матье. Но она даже не повернулась в его сторону: она знала, что сам он причастен к слишком многому, и понимала, что он вынужден хранить молчание в собственных интересах. И поэтому она сказала только:
— Пусть мосье объяснит, в чем дело, я к его услугам.
— Я провожу вас, — ответил Матье, — мы потолкуем по дороге.
— Вот и хорошо, меня это вполне устраивает, я спешу.
Выйдя на улицу, Матье решил не хитрить с ней: лучше сразу выложить все, как есть, а затем купить ее молчание. С первых же слов тетушка Куто поняла все. Она прекрасно помнила ребенка Норины, хотя дюжинами отвозила детей в воспитательный дом, однако особые обстоятельства, слова, сказанные тогда Матье, их поездка в фиакре сохранились у нее в памяти. К тому же этого ребенка пять дней спустя она обнаружила в Ружмоне; она даже помнила, что ее приятельница, сиделка, привезла его и поместила у тетушки Луазо. Но больше она им не интересовалась, считая, что он, как и многие другие, давно уже умер. Когда же она услышала о деревушке Сен-Пьер, о каретнике Монтуаре, об этом пятнадцатилетнем Александре-Оноре, который, очевидно, находится у него в качестве ученика, она крайне удивилась.
— Ох, сударь! Да вы ошибаетесь. Я хорошо знаю Монтуара из деревни Сен-Пьер. У него действительно живет мальчишка из воспитательного дома такого возраста, как вы говорите. Но он поступил к нему от тетушки Гошуа. Долговязый такой, рыжий малый по имени Ричард, его привезли в Ружмон несколькими днями раньше, чем вы говорите.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196