Ведь что есть муж Востока? Полная противоположность дочери Евы! Ибо если женщина говорит «нет», подразумевая «быть может», а «быть может», подразумевая «да», то мужи Востока говорят «да» подразумевая «быть может», и «быть может», подразумевая «нет». И если женщина способна сорок лет прятать от чужих глаз свою любовь, но даже на миг не способна скрыть ненависть и отвращение, то мужи Востока, не стыдясь любви, сорок лет будут прятать от чужих глаз ненависть, чтобы в нужный миг поразить ей врага, точно клинком.
— И о чем же на деле повествует сия история, о, рассказчик?
— Ты так и не понял? Она повествует о двух царях, — отвечал узник, — оба из которых не ложные, но лишь один — праведный.
— Так ты это… призывал к свержению самодержавия?
— Глупость ты сказал, о, Гиви! Самодержавие невозможно свергнуть. Цари могут удалиться на некий срок, однако же, они всегда возвращаются, ибо таков порядок вещей. Я призывал к воцарению царя сущностного и необходимого. А вот является ли нынешний царь Ирама таковым, это еще вопрос!
— Да, — печально сказал Гиви, — Миша и вправду очень изменился. Впрочем, должно быть, мои глаза затуманены, о, мудрый, ибо я вижу его таким, каким он был прежде. Но ведь он — могучий муж, герой…
— Должен сказать тебе, о, Гиви, что, ежели бы мир спасали герои, — сказал голос из тьмы, — мир не продержался бы и дня.
— А мир нужно спасать? — вежливо поинтересовался Гиви.
— Мир нужно спасать ежедневно и ежечасно.
— Ну, Миша, по крайней мере, старается! Вот, джиннов изгнал!
— Верно, — задумчиво проговорил Мюршид. — Царь изгнал джиннов одним своим словом. Но разумно ли он поступил? Каждый поступок имеет двоякое толкование…
— По-моему, удалить джиннов во благо. Они не пропускали караваны, губили путников.
— Предположим, о, Гиви, что некто помогущественней, чем даже сам царь Ирама поставил их туда — ибо там, в горах Мрака, не только караванные тропы! Быть может, джинны были меньшим злом, сдерживающим большее зло — а теперь путь большему злу открыт!
— Какому злу? — насторожился Гиви, — я был там, я видел… там, о, Мюршид, творится нечто, от чего трясется земля!
— Это еще не есть зло, — произнес из темноты голос, — страшнее будет, ежели она перестанет трястись. Однако, дела это давние, а у тебя есть заботы и поважнее.
— Да уж, — угрюмо согласился Гиви, — это уже не моя забота. Я обречен сгинуть во мраке, где нет пути.
— Не тревожься, о, сомневающийся. Выход есть всегда, нужно лишь уповать на милость Божию. Ибо даже если закроет Он перед тобой все пути и проходы, Он покажет скрытый путь, неизвестный никому.
— Эх! — сказал Гиви, — из темницы еще никто не выбирался сквозь стены…
— Как знать. Сорок один атрибут есть у Бога, из которых двадцать атрибутов необходимости, двадцать — невозможности и один — возможности. И, если предназначение твое угодно Всевышнему, он охотно предоставляет тебе последний атрибут!
— Хотел бы я узреть этот самый атрибут в предлежащей тьме…
— Спасение грядет, — сурово сказал Мюршид, — но учти, о, Гиви, что само по себе спасение тоже есть испытание!
— Лучше испытание спасением, чем испытание темницей, — резонно возразил Гиви.
— Как знать, — загадочно повторил Мюршид.
Гиви хотел сказать еще что-то, но тяжкий скрип отверзающихся запоров заглушил его слова.
* * *
Интересно, подумал Гиви с поразившим его самого безразличием, это за мной? Или за тем беднягой? И если за мной, то с какой целью?
В душе у него шевельнулась робкая надежда: неужто Миша все-таки одумался… да нет, маловероятно.
— Что это, о, Мюршид? — спросил он шепотом.
— Последний атрибут, — так же шепотом ответил Мюршид, — смотри!
По стенкам запрыгало пламя факелов, освещающих коридор — с непривычки оно показалось Гиви прямо-таки ослепительным. Он моргал, привыкая к свету, и, когда привык, то увидел, как пламя просачивается сквозь приоткрытую дверь, и в нем маячат темные силуэты.
Миша, — думал он, слыша, как торопливо заколотилось сердце, — эх, нет, не Миша!
Ни один из новоприбывших не был похож на Шендеровича — один слишком маленький, двое других — слишком большие.
Он вновь зажмурил глаза.
— Господин, — произнес кто-то свистящим шепотом, — господин мой! Ты здесь?
Гиви оглянулся во мрак, где скрывался его собрат по несчастью, полагая, что обращение могло адресоваться и к нему, но из угла не донеслось ни звука.
— Господин мой Гиви! Отзовись, о, скрытый во тьме!
— Это э… я, — произнес Гиви вовсе не с той готовностью, как, казалось бы, должен, — а это кто?
— Везирь Джамаль, твой слуга…
— О! — обрадовался Гиви, — это Миша тебя послал за мной? Так он передумал?
Шендерович, конечно, бросил его сюда под горячую руку, как последняя скотина, но в принципе, он человек незлой, широкая натура, мог и одуматься… Это все Престол…
Джамаль грустно покачал головой, увитой пышным тюрбаном.
— Ежели бы он послал меня за тобой, — пояснил он, — то не иначе как с холодной сталью в руке или же с чашей, полной яда… Ты, мой господин, у него как бельмо на глазу!
— Тогда зачем пришел? — поинтересовался Гиви, испуганно подбирая под себя ноги, насколько позволяли колодки.
— Я пришел исключительно по велению собственного своего сердца, — с достоинством пояснил Джамаль, — ибо не дело, когда неправедный казнит праведного.
— Э… — нерешительно проговорил Гиви, — очень мило с твоей стороны. Я принимаю твои соболезнования и все такое…
— Не соболезнования предлагаю я, но помощь, — возразил Джамаль, — ибо от пустых сокрушений нет никакого проку.
— Ну… — затруднился Гиви, которому Джамаль, в общем, не слишком нравился. — Ежели ты, друг мой хочешь принести цыпленка или же блюдо с рисом…
Он замялся, поскольку его тревожили слова Джамаля насчет яда.
— В узилище самый жирный кусок встанет поперек горла, — твердо произнес Джамаль, — и не пристало благородному поглощать трапезу в столь унылом месте.
Гиви вздохнул. Похоже, Джамаль кормить его не собирался. Даже ядом.
На всякий случай он печально возразил:
— Благородный облагораживает любое место. Даже подобное сему.
— Ты мудр и велик, о, господин мой! — всплеснул Джамаль пухлыми руками, — однако ж позволь, я выведу тебя отсюда, чтобы воздать все почести, которые полагаются по праву.
— Ты хочешь сказать, — осторожно переспросил Гиви, — что выведешь меня из темницы?
— О да! Я выведу тебя на свет, о, друг и повелитель! И укрою тебя от нечестивых взоров! И рука тирана не коснется тебя!
— Какого тирана? А-а, Миши! И, э… куда же мы пойдем?
— Позволь малому позаботиться о большом, — уклончиво произнес Джамаль и загремел чем-то, вероятное всего, связкой ключей.
Гиви колебался. Теперь, когда глаза его окончательно привыкли и к мраку, и к свету, он окончательно разглядел, что массивные фигуры за спиной Джамаля смотрятся весьма грозно — по всей вероятности, везиря сопровождали воины из личной охраны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
— И о чем же на деле повествует сия история, о, рассказчик?
— Ты так и не понял? Она повествует о двух царях, — отвечал узник, — оба из которых не ложные, но лишь один — праведный.
— Так ты это… призывал к свержению самодержавия?
— Глупость ты сказал, о, Гиви! Самодержавие невозможно свергнуть. Цари могут удалиться на некий срок, однако же, они всегда возвращаются, ибо таков порядок вещей. Я призывал к воцарению царя сущностного и необходимого. А вот является ли нынешний царь Ирама таковым, это еще вопрос!
— Да, — печально сказал Гиви, — Миша и вправду очень изменился. Впрочем, должно быть, мои глаза затуманены, о, мудрый, ибо я вижу его таким, каким он был прежде. Но ведь он — могучий муж, герой…
— Должен сказать тебе, о, Гиви, что, ежели бы мир спасали герои, — сказал голос из тьмы, — мир не продержался бы и дня.
— А мир нужно спасать? — вежливо поинтересовался Гиви.
— Мир нужно спасать ежедневно и ежечасно.
— Ну, Миша, по крайней мере, старается! Вот, джиннов изгнал!
— Верно, — задумчиво проговорил Мюршид. — Царь изгнал джиннов одним своим словом. Но разумно ли он поступил? Каждый поступок имеет двоякое толкование…
— По-моему, удалить джиннов во благо. Они не пропускали караваны, губили путников.
— Предположим, о, Гиви, что некто помогущественней, чем даже сам царь Ирама поставил их туда — ибо там, в горах Мрака, не только караванные тропы! Быть может, джинны были меньшим злом, сдерживающим большее зло — а теперь путь большему злу открыт!
— Какому злу? — насторожился Гиви, — я был там, я видел… там, о, Мюршид, творится нечто, от чего трясется земля!
— Это еще не есть зло, — произнес из темноты голос, — страшнее будет, ежели она перестанет трястись. Однако, дела это давние, а у тебя есть заботы и поважнее.
— Да уж, — угрюмо согласился Гиви, — это уже не моя забота. Я обречен сгинуть во мраке, где нет пути.
— Не тревожься, о, сомневающийся. Выход есть всегда, нужно лишь уповать на милость Божию. Ибо даже если закроет Он перед тобой все пути и проходы, Он покажет скрытый путь, неизвестный никому.
— Эх! — сказал Гиви, — из темницы еще никто не выбирался сквозь стены…
— Как знать. Сорок один атрибут есть у Бога, из которых двадцать атрибутов необходимости, двадцать — невозможности и один — возможности. И, если предназначение твое угодно Всевышнему, он охотно предоставляет тебе последний атрибут!
— Хотел бы я узреть этот самый атрибут в предлежащей тьме…
— Спасение грядет, — сурово сказал Мюршид, — но учти, о, Гиви, что само по себе спасение тоже есть испытание!
— Лучше испытание спасением, чем испытание темницей, — резонно возразил Гиви.
— Как знать, — загадочно повторил Мюршид.
Гиви хотел сказать еще что-то, но тяжкий скрип отверзающихся запоров заглушил его слова.
* * *
Интересно, подумал Гиви с поразившим его самого безразличием, это за мной? Или за тем беднягой? И если за мной, то с какой целью?
В душе у него шевельнулась робкая надежда: неужто Миша все-таки одумался… да нет, маловероятно.
— Что это, о, Мюршид? — спросил он шепотом.
— Последний атрибут, — так же шепотом ответил Мюршид, — смотри!
По стенкам запрыгало пламя факелов, освещающих коридор — с непривычки оно показалось Гиви прямо-таки ослепительным. Он моргал, привыкая к свету, и, когда привык, то увидел, как пламя просачивается сквозь приоткрытую дверь, и в нем маячат темные силуэты.
Миша, — думал он, слыша, как торопливо заколотилось сердце, — эх, нет, не Миша!
Ни один из новоприбывших не был похож на Шендеровича — один слишком маленький, двое других — слишком большие.
Он вновь зажмурил глаза.
— Господин, — произнес кто-то свистящим шепотом, — господин мой! Ты здесь?
Гиви оглянулся во мрак, где скрывался его собрат по несчастью, полагая, что обращение могло адресоваться и к нему, но из угла не донеслось ни звука.
— Господин мой Гиви! Отзовись, о, скрытый во тьме!
— Это э… я, — произнес Гиви вовсе не с той готовностью, как, казалось бы, должен, — а это кто?
— Везирь Джамаль, твой слуга…
— О! — обрадовался Гиви, — это Миша тебя послал за мной? Так он передумал?
Шендерович, конечно, бросил его сюда под горячую руку, как последняя скотина, но в принципе, он человек незлой, широкая натура, мог и одуматься… Это все Престол…
Джамаль грустно покачал головой, увитой пышным тюрбаном.
— Ежели бы он послал меня за тобой, — пояснил он, — то не иначе как с холодной сталью в руке или же с чашей, полной яда… Ты, мой господин, у него как бельмо на глазу!
— Тогда зачем пришел? — поинтересовался Гиви, испуганно подбирая под себя ноги, насколько позволяли колодки.
— Я пришел исключительно по велению собственного своего сердца, — с достоинством пояснил Джамаль, — ибо не дело, когда неправедный казнит праведного.
— Э… — нерешительно проговорил Гиви, — очень мило с твоей стороны. Я принимаю твои соболезнования и все такое…
— Не соболезнования предлагаю я, но помощь, — возразил Джамаль, — ибо от пустых сокрушений нет никакого проку.
— Ну… — затруднился Гиви, которому Джамаль, в общем, не слишком нравился. — Ежели ты, друг мой хочешь принести цыпленка или же блюдо с рисом…
Он замялся, поскольку его тревожили слова Джамаля насчет яда.
— В узилище самый жирный кусок встанет поперек горла, — твердо произнес Джамаль, — и не пристало благородному поглощать трапезу в столь унылом месте.
Гиви вздохнул. Похоже, Джамаль кормить его не собирался. Даже ядом.
На всякий случай он печально возразил:
— Благородный облагораживает любое место. Даже подобное сему.
— Ты мудр и велик, о, господин мой! — всплеснул Джамаль пухлыми руками, — однако ж позволь, я выведу тебя отсюда, чтобы воздать все почести, которые полагаются по праву.
— Ты хочешь сказать, — осторожно переспросил Гиви, — что выведешь меня из темницы?
— О да! Я выведу тебя на свет, о, друг и повелитель! И укрою тебя от нечестивых взоров! И рука тирана не коснется тебя!
— Какого тирана? А-а, Миши! И, э… куда же мы пойдем?
— Позволь малому позаботиться о большом, — уклончиво произнес Джамаль и загремел чем-то, вероятное всего, связкой ключей.
Гиви колебался. Теперь, когда глаза его окончательно привыкли и к мраку, и к свету, он окончательно разглядел, что массивные фигуры за спиной Джамаля смотрятся весьма грозно — по всей вероятности, везиря сопровождали воины из личной охраны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103