— Это серьезное дело. Иль деманде… как это… оно требует… ле ланг… долгого разговора, да? Беседы. Вот-вот! Беседы! Не соблаговолите ли вы… пройти авек муа… тут, неподалеку.
Шендерович подобрался.
— С кем имею честь? — чопорно вопросил он.
Человек хлопнул себя по бедрам.
— Ах, же не сюи па репрезенте муа… не предоставился. Ун моман!
Он вновь захлопал себя, на сей раз по груди и извлек из кармашка блестящий прямоугольничек.
— Ленуар, доктор археологии, — пояснил он, вручая карточку Гиви.
— Член-корреспондент… международной асассин… ассосьон… ассоциации археологов. — расшифровал Гиви, моргая на ярком свету.
— Вот-вот, — доброжелательно закивал незнакомец, — я занимаюсь… ансьен рарите… Это очень… тре интерессант… увлекательно, да? Раритеты. Древности по-русски. Мон мэр… мама была русская. БабУшка рефьюжи… бежала во Францию — революсьон руж, да? Сначала Стамбул — потом Париж… везде корни… марше господа, марше!
Он нетерпеливо притопнул лаковым ботинком.
— Мон апартман тут! Недалеко!
— Э нет, — хищно сказал Шендерович, — погоди! Тут у нас серьезное дело…
— Дело! Травай! О, но у меня тоже для вас есть большой травай! Гран травай!
Он вновь огляделся по сторонам, потом склонился к уху Шендеровича и негромко проговорил:
— Речь идет о деньгах, господа! Гран аржан! Тре гран аржан.
— Ну-ну? — с видимым равнодушием поторопил его Шендерович.
— Хотите, — Ленуар вновь нервно огляделся, — хотите найти стелу?
* * *
Воздух дрожал, сухой и раскаленный, точно в кузнице, и это впечатление еще усиливалось за счет стука крохотных молоточков — повсюду, вплоть до поросшего сухой травой обрыва, за которым, переливаясь, точно голубиная грудка, ярко синело море, трещали, скрипели и царапались миллионы кузнечиков. В колючем кусте над обрывом свистела какая-то птица.
— Эй, друг Гиви, ты спишь?
Гиви протер глаза, ослепленные блеском бесчисленных переливчатых зеркал.
— Так, понимаешь… — осторожно сказал он.
— Не спи, — озаботился Шендерович, — замерзнешь…
Волна кокетливо повернулась, подкинув яркий лучик света, который попал Гиви прямо в глаз.
— Эх! — сказал Гиви.
— Мы, между прочим, — с достоинством проговорил Шендерович, — ведем наблюдение.
Вилла укрылась в глубокой фиолетовой тени долины. Отсюда видна была лишь глухая стена, огораживающая дом по периметру, да черепичная крыша. Через стену перекинулись плети вьющейся розы.
— За кем? — тоскливо спросил Гиви, — за этими козами?
Бело— серые грязноватые клубки, лениво, сами собой бродящие по оврагам, были единственным подвижным элементом пейзажа.
— А хотя бы и так. Если бы древние греки лучше смотрели за своими козами, — угрожающе произнес Шендерович, — они бы до сих пор тут марафоны бегали. А то недоглядели, козы раз — и съели Элладу!
— Как, съели? — ужаснулся Гиви.
— Молча, — сухо сказал Шендерович — козлы, чего с них взять! Погубили древнюю культуру. Ты все понял, что он сказал?
— Да вроде бы, Миша…
— Проясни. Насчет собак. И охраны. А то мы туда — а на нас две овчарки! Три! И бугаи с автоматами «Узи».
— Он, Миша, сказал, что профессор боится собак. И он там до рассвета просидел. А на бугаев у него, Миша, денег нет. Этот Морис говорит, он всю свою коллекцию раритетов продал, только чтоб заплатить этим… курдам. Кого он на охрану поставит? Наемников? Так он их и сам боится — такие бабки! Он сам от них скрывается, про эту виллу только Морис и знает! Они ему только в грузовичок ее погрузили во дворе музея, а дальше он сам. И следы путал.
— А что, если они его вычислят?
— Тогда все, Миша. Тогда аллес. Этот Морис и говорил — вит, мол, вит! Типа, быстрей надо… а то уйдет драгоценный раритет в чужие темные руки.
Чело Шендеровича на миг омрачилось, но природная беспечность взяла верх, и он небрежно отмахнулся.
— Не боись, — сказал он, — прорвемся. Кстати, откуда ты так здорово по-французски лопочешь?
— Слушай, — с тоской проговорил Гиви, — не знаю! У нас в школе немецкий был. А в институте — английский. Я ни одного не учил.
— Может, чакры какие открылись? Под влиянием благоприятной геомагнитной обстановки?
— Может, Миша…
Молоточки и пилочки кузнечиков постепенно стихли, уступив место воплям цикад, заунывных, как муэдзины. На востоке появилась первая, зеленая нежно дрожащая звезда.
Гиви тихонько, чтобы не потревожить Шендеровича, вздохнул. Он думал об Алке. И где она теперь, тосковал он, может, плохо ей делают, и бьется она в чужих руках, и зовет — Гиви! Гиви! Не приходит на зов Гиви, продался за бонус…
Темнело.
— Гиви, а Гиви, — окликнул его Шендерович, который уютно лежал в жесткой траве, положив руки под голову. — Глянь-ка, там свет горит?
Гиви отчаянно тянул шею.
— Не-а…
— Вот странно. Что он в такой темнотище расшифровывать собирается?
— Да ничего не странно. Боится он, Миша.
Шендерович вздохнул.
— И правильно, — со значением проговорил он. — Заперся, небось, в кладовой, со свечой, закупорился, чтоб ни щелочки! Ладно. Пускай себе радуется, пока дают. А потом и мы порадуемся. А покамест тихий час, брат Гиви. Дави клопа…
— Какого клопа? — встревожился Гиви.
— Да так говорится просто. Мол, спи себе тихонечко. Только ты это… по сторонам все-таки поглядывай. Мало ли что…
— Что — мало ли? — не мог успокоиться Гиви.
— Все, что угодно, — зловеще произнес Шендерович. — Думаешь, мы одни такие умные? Эту штуку сейчас весь Истамбул-Константинополь ищет. И Серые Волки. И курды. И полиция. Все виллы прочесывают. И, может быть, даже… — голос его упал до шепота.
— Лысюк? — услужливо подхватил Гиви.
— Ш-шш! Не так громко, на ночь глядя, — он опять потянулся. — Ох, это ж надо! Скрипят, скрипят маховики фортуны, поворачиваются в нашу сторону…
— Как же, как же, — неуверенно подтвердил Гиви.
Цикады вопили как безумные. К зеленой звезде над морем прибежала подружка, потом еще одна… тонкий острый лучик света потянулся к темной воде, зашуршали, показав серебристую изнанку, узкие листья маслин, горячий ветер донес густой парфюмерный аромат роз и душную пыльцу степных трав.
Тучи затянули небо на том участке, где прежде мерцали звезды и лишь огоньки далеких судов, стоящих на рейде, издевательски подмигивали, передразнивая исчезнувшие с горизонта светила. В том месте, где полагалось быть месяцу, расплывалось смутное багровое пятно. Цикады взвизгнули все разом, как будто их кто режет, и смолкли.
Гиви осторожно повернул голову — вилла стояла в долине, погрузившись во мрак, ни звука не доносилось оттуда, впрочем, Гиви вдруг почудилось, что в одном из окон мелькнул смутный огонек. Мелькнул и пропал.
Багряное пятно в тучах переместилось по горизонту. Тусклая багряная тень на угольно-черных волнах медленно двинулась ему навстречу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
Шендерович подобрался.
— С кем имею честь? — чопорно вопросил он.
Человек хлопнул себя по бедрам.
— Ах, же не сюи па репрезенте муа… не предоставился. Ун моман!
Он вновь захлопал себя, на сей раз по груди и извлек из кармашка блестящий прямоугольничек.
— Ленуар, доктор археологии, — пояснил он, вручая карточку Гиви.
— Член-корреспондент… международной асассин… ассосьон… ассоциации археологов. — расшифровал Гиви, моргая на ярком свету.
— Вот-вот, — доброжелательно закивал незнакомец, — я занимаюсь… ансьен рарите… Это очень… тре интерессант… увлекательно, да? Раритеты. Древности по-русски. Мон мэр… мама была русская. БабУшка рефьюжи… бежала во Францию — революсьон руж, да? Сначала Стамбул — потом Париж… везде корни… марше господа, марше!
Он нетерпеливо притопнул лаковым ботинком.
— Мон апартман тут! Недалеко!
— Э нет, — хищно сказал Шендерович, — погоди! Тут у нас серьезное дело…
— Дело! Травай! О, но у меня тоже для вас есть большой травай! Гран травай!
Он вновь огляделся по сторонам, потом склонился к уху Шендеровича и негромко проговорил:
— Речь идет о деньгах, господа! Гран аржан! Тре гран аржан.
— Ну-ну? — с видимым равнодушием поторопил его Шендерович.
— Хотите, — Ленуар вновь нервно огляделся, — хотите найти стелу?
* * *
Воздух дрожал, сухой и раскаленный, точно в кузнице, и это впечатление еще усиливалось за счет стука крохотных молоточков — повсюду, вплоть до поросшего сухой травой обрыва, за которым, переливаясь, точно голубиная грудка, ярко синело море, трещали, скрипели и царапались миллионы кузнечиков. В колючем кусте над обрывом свистела какая-то птица.
— Эй, друг Гиви, ты спишь?
Гиви протер глаза, ослепленные блеском бесчисленных переливчатых зеркал.
— Так, понимаешь… — осторожно сказал он.
— Не спи, — озаботился Шендерович, — замерзнешь…
Волна кокетливо повернулась, подкинув яркий лучик света, который попал Гиви прямо в глаз.
— Эх! — сказал Гиви.
— Мы, между прочим, — с достоинством проговорил Шендерович, — ведем наблюдение.
Вилла укрылась в глубокой фиолетовой тени долины. Отсюда видна была лишь глухая стена, огораживающая дом по периметру, да черепичная крыша. Через стену перекинулись плети вьющейся розы.
— За кем? — тоскливо спросил Гиви, — за этими козами?
Бело— серые грязноватые клубки, лениво, сами собой бродящие по оврагам, были единственным подвижным элементом пейзажа.
— А хотя бы и так. Если бы древние греки лучше смотрели за своими козами, — угрожающе произнес Шендерович, — они бы до сих пор тут марафоны бегали. А то недоглядели, козы раз — и съели Элладу!
— Как, съели? — ужаснулся Гиви.
— Молча, — сухо сказал Шендерович — козлы, чего с них взять! Погубили древнюю культуру. Ты все понял, что он сказал?
— Да вроде бы, Миша…
— Проясни. Насчет собак. И охраны. А то мы туда — а на нас две овчарки! Три! И бугаи с автоматами «Узи».
— Он, Миша, сказал, что профессор боится собак. И он там до рассвета просидел. А на бугаев у него, Миша, денег нет. Этот Морис говорит, он всю свою коллекцию раритетов продал, только чтоб заплатить этим… курдам. Кого он на охрану поставит? Наемников? Так он их и сам боится — такие бабки! Он сам от них скрывается, про эту виллу только Морис и знает! Они ему только в грузовичок ее погрузили во дворе музея, а дальше он сам. И следы путал.
— А что, если они его вычислят?
— Тогда все, Миша. Тогда аллес. Этот Морис и говорил — вит, мол, вит! Типа, быстрей надо… а то уйдет драгоценный раритет в чужие темные руки.
Чело Шендеровича на миг омрачилось, но природная беспечность взяла верх, и он небрежно отмахнулся.
— Не боись, — сказал он, — прорвемся. Кстати, откуда ты так здорово по-французски лопочешь?
— Слушай, — с тоской проговорил Гиви, — не знаю! У нас в школе немецкий был. А в институте — английский. Я ни одного не учил.
— Может, чакры какие открылись? Под влиянием благоприятной геомагнитной обстановки?
— Может, Миша…
Молоточки и пилочки кузнечиков постепенно стихли, уступив место воплям цикад, заунывных, как муэдзины. На востоке появилась первая, зеленая нежно дрожащая звезда.
Гиви тихонько, чтобы не потревожить Шендеровича, вздохнул. Он думал об Алке. И где она теперь, тосковал он, может, плохо ей делают, и бьется она в чужих руках, и зовет — Гиви! Гиви! Не приходит на зов Гиви, продался за бонус…
Темнело.
— Гиви, а Гиви, — окликнул его Шендерович, который уютно лежал в жесткой траве, положив руки под голову. — Глянь-ка, там свет горит?
Гиви отчаянно тянул шею.
— Не-а…
— Вот странно. Что он в такой темнотище расшифровывать собирается?
— Да ничего не странно. Боится он, Миша.
Шендерович вздохнул.
— И правильно, — со значением проговорил он. — Заперся, небось, в кладовой, со свечой, закупорился, чтоб ни щелочки! Ладно. Пускай себе радуется, пока дают. А потом и мы порадуемся. А покамест тихий час, брат Гиви. Дави клопа…
— Какого клопа? — встревожился Гиви.
— Да так говорится просто. Мол, спи себе тихонечко. Только ты это… по сторонам все-таки поглядывай. Мало ли что…
— Что — мало ли? — не мог успокоиться Гиви.
— Все, что угодно, — зловеще произнес Шендерович. — Думаешь, мы одни такие умные? Эту штуку сейчас весь Истамбул-Константинополь ищет. И Серые Волки. И курды. И полиция. Все виллы прочесывают. И, может быть, даже… — голос его упал до шепота.
— Лысюк? — услужливо подхватил Гиви.
— Ш-шш! Не так громко, на ночь глядя, — он опять потянулся. — Ох, это ж надо! Скрипят, скрипят маховики фортуны, поворачиваются в нашу сторону…
— Как же, как же, — неуверенно подтвердил Гиви.
Цикады вопили как безумные. К зеленой звезде над морем прибежала подружка, потом еще одна… тонкий острый лучик света потянулся к темной воде, зашуршали, показав серебристую изнанку, узкие листья маслин, горячий ветер донес густой парфюмерный аромат роз и душную пыльцу степных трав.
Тучи затянули небо на том участке, где прежде мерцали звезды и лишь огоньки далеких судов, стоящих на рейде, издевательски подмигивали, передразнивая исчезнувшие с горизонта светила. В том месте, где полагалось быть месяцу, расплывалось смутное багровое пятно. Цикады взвизгнули все разом, как будто их кто режет, и смолкли.
Гиви осторожно повернул голову — вилла стояла в долине, погрузившись во мрак, ни звука не доносилось оттуда, впрочем, Гиви вдруг почудилось, что в одном из окон мелькнул смутный огонек. Мелькнул и пропал.
Багряное пятно в тучах переместилось по горизонту. Тусклая багряная тень на угольно-черных волнах медленно двинулась ему навстречу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103