– Благодарю вас, – повторила Мэдлин, поворачиваясь к двери и взглядом давая понять домоправительнице, что та свободна. – Мы обсудим это утром, миссис Кокинз. Но прошу вас ничего не предпринимать. Моей горничной разрешается одеваться и причесываться так, как я считаю нужным.
– Примите мои заверения в глубочайшем почтении, миледи, – сказала домоправительница, – но я полагаю, что его милость будет тверд касательно этого пункта. Вероятно…
– Благодарю, миссис Кокинз, – решительно проговорила Мэдлин и направилась в туалетную комнату.
Если ее настроение ухудшалось в течение двух последних дней, думала она, окуная лицо в холодную воду, налитую горничной, теперь оно опустилось прямо до самых подошв.
Единственное утешение, подумала она с мрачным юмором, так это то, что дальше ему падать уже некуда.
Глава 15
Джеймс чувствовал себя так, словно он живет затаив дыхание. Он прожил в Данстейбл-Холле почти две недели, и за все это время ни разу не случилось каких-либо неприятных инцидентов ни в доме, ни по соседству, ни с его женой. Неужели можно надеяться, что в жизни его воцарятся мир и покой?
Но покой этот давался непросто.
Чета Кокинз была недовольна. Нет, их настроение было угадать нелегко, это так; ни разу за все годы, что он их знал, он не видел, чтобы кто-то из них улыбался, хмурился или как-то иначе выражал свои чувства.
Кокинз маячил у него под рукой в день приезда, после того как домоправительница проводила Мэдлин в ее апартаменты. Среди прочего дворецкий сообщил своему хозяину, что взял на себя смелость устроить так, чтобы молитвы в этот вечер читались в главном холле, а не в кухне, как это бывало, когда хозяин не жил дома.
Полчаса чтения Библии и молитв вечером и пятнадцать минут утром – таково неизменное правило в Данстейбл-Холле.
Джеймс ничего не сказал, но позволил слугам собраться после обеда. И взял с собой Мэдлин. И сообщил, глядя на их молчаливые ряды, что отныне никаких обязательных молитв не будет.
– Однако, – добавил он, – у вас будет полчаса по вечерам и пятнадцать минут по утрам, в течение которых вы можете заниматься чем вам угодно. Те из вас, кто хочет молиться, могут делать это в одиночку либо группами, которые вы можете организовать между собой по вашему усмотрению.
Раздался шепот, быстро стихнувший под взглядами Кокинза и его супруги.
– Кажется, у вас еще осталось двадцать минут, – продолжал Джеймс, – идите и проведите это время, как вам хочется.
– Смею заверить вашу милость в своем глубочайшем уважении, – проговорил Кокинз, когда растерянные слуги разошлись, – лорд Бэкворт был очень строг касательно молитв.
Джеймс ничего не сказал, только перевел взгляд на стоящего перед ним человека.
Кокинз чопорно поклонился.
– Будет сделано, как вам угодно, милорд, – сказал он.
– Работы всегда больше, чем времени, – заявила миссис Кокинз. – Я прослежу, милорд, чтобы каждый из слуг был занят как следует.
– Вероятно, я неточно выразился, – спохватился Джеймс. – Я хотел сказать, что у каждого слуги в этом доме, в том числе и у вас, миссис Кокинз, будет немного свободного времени и утром, и вечером.
– Да, милорд, – ответила та, склоняя голову. Но Джеймс понял, что Кокинзы недовольны.
Когда они вернулись в гостиную, Мэдлин рассмеялась.
– Ах, Джеймс, – сказала она, – это было замечательно. Вы видели их лица? И вы держались так сурово! Наверное, сам герцог Веллингтон дрогнул бы перед вами.
Джеймс стоял лицом к камину и усмехался. Он еле сдерживал смех. Но и вспомнить ему было о чем. О том, как болели ноги, о скуке. О многочисленных наказаниях, если он или Алекс пошевелятся за эти полчаса либо зевнут; о часах, когда они стояли на коленях в классной комнате, читая Библию и пропуская трапезы.
Много лет тому назад он отверг отцовского Бога. И только после пребывания среди безлюдных просторов Канады он стал задаваться вопросом, существует ли Бог вообще. И если он существует, то должен быть совершенно не похож на отцовского Бога. Ему не нужен был отцовский Бог, даже если бы он существовал. Он боролся бы с таким Богом до самой смерти.
Когда он отвернулся от камина, было уже поздно присоединяться к смеху Мэдлин. То, что он сказал, удивило и ее; и его самого.
– Я буду проводить это время – и утром, и вечером – в личных размышлениях, – сказал он. То не было шуткой. Ему было любопытно самому прочесть Библию. Является ли библейский Бог действительно Богом гнева? Воспоминания подсказывали, что это, возможно, не так, хотя вырос он именно с таким давящим впечатлением. – Вы же, Мэдлин, можете проводить это время, как вам угодно.
Смех замер у нее на устах. Она словно бы не знала, что ему ответить. А он был смущен своими словами. Он стоял и сурово смотрел на нее, стиснув руки за спиной, до тех пор, пока она, вспыхнув, не подошла к фортепьяно, за которым и провела последующий час.
Кажется, он совершенно не в состоянии разговаривать с ней. И чем больше он велел себе расслабиться и сказать ей то, что ему хочется ей сказать, тем менее возможным представлялось ему держаться с ней хоть сколько-нибудь естественно.
Даже еще до случая с молитвами у него была возможность установить с ней более нежные отношения. Когда они вышли к обеду, он усадил ее в конце длинного стола, а сам уселся напротив.
– Разве необходимо, – спросила она, едва заметно улыбаясь, – сидеть так далеко друг от друга, Джеймс?
Ему и в голову не пришло размышлять над этим. Они просто сели так, как всегда сидели его мать и отец.
– Кокинз, – сказал он, – поставьте, пожалуйста, прибор ее милости справа от меня. И делайте так всегда.
Когда она села на новое место, весело улыбаясь ему, он посмотрел на нее и спросил:
– Вам здесь удобнее?
Он не совсем понял, почему ее улыбка тут же исчезла, а в глазах появилась враждебность.
– Благодарю, здесь отлично, – откликнулась она; голос ее звучал холодно, спина была прямой, и она сидела, не касаясь ею спинки стула. – Мне сообщили, что вы потребуете от моей горничной носить эту отвратительную форму, в которую одеты все в доме, и стягивать волосы сзади тугим узлом, как это делают все служанки. Да будет вам известно, я этого не желаю. Я не стану терпеть такую мелочную тиранию.
– Господи, Мэдлин, – проговорил он, раздражаясь оттого, что она подумала, будто подобное указание может исходить от него, – неужели вы думаете, что меня заботит, как одета ваша горничная? Это просто смешно.
И они молча принялись за суп.
– Я полагаю, что домашняя прислуга, за исключением дворецкого и моего лакея, – это ваша сфера, – продолжал он, сознавая, что в этом доме подобные слова произведут полный переворот. Его мать никогда ни во что не вмешивалась. – Вы можете произвести любые перемены, какие вам заблагорассудится, Мэдлин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87