Не было смысла передавать меню матери — на ленч Лилиан всегда ела салат с цыпленком и пила чай со льдом и лимоном, в который высыпала два пакетика искусственного подсластителя. На случай, если в ресторане подадут сахар или другой сорт подсластителя, она всегда носила в сумочке такой пакетик.
— Слава Богу, все позади, — вздохнула Одри. — Я уже не чаяла оттуда вырваться.
Лилиан порылась в сумочке и выудила со дна перламутровую бонбоньерку. Вытряхнув на ладонь таблетку аспирина, положила ее в рот, разжевала и запила глотком коктейля.
— Голова разболелась, ма?
— Ничего страшного, — ответила Лилиан, поморщившись. — Ужасное утро. Я там чуть не задохнулась. — Она грустно огляделась. — Все как будто разом изменилось. Словно вернулась домой после долгого отсутствия, а вокруг все незнакомое, чужое, и ничего прежнего не осталось. — Она вздохнула. — Выходит, часто дело не в окружающем, а в нас самих.
Слушая мать, Одри испытывала растущую тревогу за нее.
— Почему бы тебе не съездить куда-нибудь отдохнуть, сменить обстановку? — предложила она. — Вроде бы, никакой жизненно важной причины, чтобы оставаться здесь, у тебя нет.
— А работа?
— Возьми отпуск. Видит Бог, ты его заслужила. И кто станет возражать? Дедушка?
— Нет, конечно, но как раз потому, что я работаю у отца, я не имею права пользоваться преимуществами своего положения, — ответила Лилиан.
— Взять отпуск по семейным обстоятельствам не означает пользоваться преимуществами, — возразила Одри. — Ты могла бы съездить во Францию, ты ведь любишь бывать там. Помнишь, ты рассказывала о чудесном местечке возле Ниццы? Там раньше еще был собор.
— Не собор, а монастырь.
— Ну, неважно, одним словом, какая-то древняя развалина. Я помню, ты говорила, что здорово провела там время. И я тогда еще подумала, как жаль, что вам не удалось отправиться туда вместе с папой.
— Это был наш с тобой секрет. Я никому больше не рассказывала об этом месте. Все равно у твоего отца никогда не бывало времени на отдых.
— Да, — печально согласилась Одри. — А теперь поздно. — Она снова вспомнила о похоронах и провела рукой по лицу. — Боже, до чего все это ужасно. Выбирать гроб, справляться о ценах.
— Не стоит думать об этом, дорогая, — стала успокаивать ее Лилиан. — Все кончилось, и слава Богу. Считай, что мы выполняли тяжелую, но необходимую работу.
— Ты говоришь так, будто мы солдаты, вернувшиеся с войны, — озадаченно пробормотала Одри.
— В самом деле? — В голосе Лилиан прозвучало легкое удивление. — Ну, мы ведь в каком-то смысле и есть солдаты. Нам теперь следует руководствоваться долгом и набраться мужества. Твой отец тоже был человеком долга.
Одри заплакала. Все утро, до той самой минуты, когда владелец похоронного бюро проводил их через свой мрачный, с тремя аренами, цирк, она сдерживала слезы, прячась в спасительный кокон оцепенения.
«Твой отец — был...»
Она уронила лицо в ладони и зарыдала.
— Ну, будет, будет, — успокаивала ее мать, поглаживая по плечу. — Надо быть мужественной, дорогая. Отец, будь он с нами, сказал бы то же самое.
Но его нет, совсем нет! — думала Одри. О, как бы я хотела, чтобы он был здесь!
Неожиданно она разозлилась.
— Неужели ты до сих пор веришь во всю эту чепуху о долге и мужестве? Да я даже не знаю, что оно такое и с чем его едят, это мужество! А долг! Это просто пустой звук, который люди издают, когда хотят, но не способны объяснить ни себе, ни другим, почему они обязаны жертвовать чем-то своим, кровным, во имя того, что им, может быть, вовсе без надобности. — Одри отчаянно пыталась справиться с собой, чтобы совсем уж не впасть в ярость или в истерику. — С помощью таких вот слов он и подчинил тебя своему влиянию!
— Мы все находились под его влиянием, — напомнила ей мать. — И ты в том числе.
Как ни старалась Одри призвать на помощь силу воли, ей это не удавалось. Переживания, слезы и то самое чувство вины подняли все мутные осадки со дна души; все старые обиды выплеснулись из темного омута подсознания.
— Он не любил меня! — закричала она сквозь рыдания. — Он хотел двух сыновей и был недоволен тем, что произвел на свет девчонку. И я платила ему той же монетой! Да, да! Он много раз давал это понять. Много раз.
Лилиан ошарашенно смотрела на дочь.
— Да ты хоть когда-нибудь, хоть единственный раз слышала от него что-либо подобное?
— А зачем ему было говорить — и так было ясно. Всякий раз, когда он наблюдал, как я замахиваюсь битой или бью по мячу, я читала в его глазах разочарование.
— Твой отец гордился тобой, Одри. Поверь, он очень любил тебя.
— Неужели ты не понимаешь, мама? Я никогда по-настоящему не знала его! — Слезы против воли снова полились из ее глаз. — И теперь... никогда уже... не узнаю...
— Бедная моя девочка, — произнесла Лилиан, потянувшись к ней через стол. — Бедная, бедная девочка.
* * *
— Шпион, — невольно эхом откликнулся Майкл. Новость ошеломила его, и он больше ничего не произнес — ни пока они спускались по широкой лестнице клуба «Эллипс», ни когда забрали у привратника свои шляпы и уселись в лимузин Джоунаса. Всю недолгую дорогу до штаб-квартиры МЭТБ в Фэрфаксе Майкл безмолвно смотрел в густо затемненное пуленепробиваемое стекло и очнулся от задумчивости, лишь когда машина вкатилась за ограду территории Бюро.
— Наше Бюро — это разведывательная организация, созданная с целью противодействия угрозе Соединенным Штатам извне, — заговорил Джоунас Сэммартин.
— Значит, вы — шпион...
— Да, — сказал дядя Сэмми. — И твой отец тоже был шпионом. Дьявольски удачливым шпионом.
Майкл попытался глубоко вздохнуть, но у него не получилось. Все это не укладывалось в голове. Словно он в одно прекрасное утро проснулся в незнакомой комнате, в незнакомом доме, а снаружи — совершенно незнакомая местность. Словно мир разом изменился до неузнаваемости. Все вокруг сделалось каким-то ненастоящим, искаженным, как будто сон продолжался.
— Чем конкретно занимался отец? — спросил он наконец. Майкл с усилием выдавливал слова, рот был словно забит грязью.
— Выполнял оперативные задания, — ответил Джоунас. — Он никогда не мог усидеть за письменным столом, и не был бы счастлив, работая на одном месте. Выбрал себе оперативную кличку Сивит. На нашем жаргоне таких, как он, называют «котами». И, как всякий «кот», Филипп занимался мокрыми делами.
Дядя Сэмми не повел Майкла внутрь здания Бюро, они прогуливались по аллее внутри территории, обнесенной высокой железной оградой. Ограду по всему периметру опутывали электрические провода, тут и там из земли торчали железные столбики с электронными датчиками, и где-то в вольерах лаяли сторожевые псы.
— Это означает весьма специфический вид полевой работы, — продолжал дядя Сэмми. Становилось жарко, и они старались идти под сенью платанов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142
— Слава Богу, все позади, — вздохнула Одри. — Я уже не чаяла оттуда вырваться.
Лилиан порылась в сумочке и выудила со дна перламутровую бонбоньерку. Вытряхнув на ладонь таблетку аспирина, положила ее в рот, разжевала и запила глотком коктейля.
— Голова разболелась, ма?
— Ничего страшного, — ответила Лилиан, поморщившись. — Ужасное утро. Я там чуть не задохнулась. — Она грустно огляделась. — Все как будто разом изменилось. Словно вернулась домой после долгого отсутствия, а вокруг все незнакомое, чужое, и ничего прежнего не осталось. — Она вздохнула. — Выходит, часто дело не в окружающем, а в нас самих.
Слушая мать, Одри испытывала растущую тревогу за нее.
— Почему бы тебе не съездить куда-нибудь отдохнуть, сменить обстановку? — предложила она. — Вроде бы, никакой жизненно важной причины, чтобы оставаться здесь, у тебя нет.
— А работа?
— Возьми отпуск. Видит Бог, ты его заслужила. И кто станет возражать? Дедушка?
— Нет, конечно, но как раз потому, что я работаю у отца, я не имею права пользоваться преимуществами своего положения, — ответила Лилиан.
— Взять отпуск по семейным обстоятельствам не означает пользоваться преимуществами, — возразила Одри. — Ты могла бы съездить во Францию, ты ведь любишь бывать там. Помнишь, ты рассказывала о чудесном местечке возле Ниццы? Там раньше еще был собор.
— Не собор, а монастырь.
— Ну, неважно, одним словом, какая-то древняя развалина. Я помню, ты говорила, что здорово провела там время. И я тогда еще подумала, как жаль, что вам не удалось отправиться туда вместе с папой.
— Это был наш с тобой секрет. Я никому больше не рассказывала об этом месте. Все равно у твоего отца никогда не бывало времени на отдых.
— Да, — печально согласилась Одри. — А теперь поздно. — Она снова вспомнила о похоронах и провела рукой по лицу. — Боже, до чего все это ужасно. Выбирать гроб, справляться о ценах.
— Не стоит думать об этом, дорогая, — стала успокаивать ее Лилиан. — Все кончилось, и слава Богу. Считай, что мы выполняли тяжелую, но необходимую работу.
— Ты говоришь так, будто мы солдаты, вернувшиеся с войны, — озадаченно пробормотала Одри.
— В самом деле? — В голосе Лилиан прозвучало легкое удивление. — Ну, мы ведь в каком-то смысле и есть солдаты. Нам теперь следует руководствоваться долгом и набраться мужества. Твой отец тоже был человеком долга.
Одри заплакала. Все утро, до той самой минуты, когда владелец похоронного бюро проводил их через свой мрачный, с тремя аренами, цирк, она сдерживала слезы, прячась в спасительный кокон оцепенения.
«Твой отец — был...»
Она уронила лицо в ладони и зарыдала.
— Ну, будет, будет, — успокаивала ее мать, поглаживая по плечу. — Надо быть мужественной, дорогая. Отец, будь он с нами, сказал бы то же самое.
Но его нет, совсем нет! — думала Одри. О, как бы я хотела, чтобы он был здесь!
Неожиданно она разозлилась.
— Неужели ты до сих пор веришь во всю эту чепуху о долге и мужестве? Да я даже не знаю, что оно такое и с чем его едят, это мужество! А долг! Это просто пустой звук, который люди издают, когда хотят, но не способны объяснить ни себе, ни другим, почему они обязаны жертвовать чем-то своим, кровным, во имя того, что им, может быть, вовсе без надобности. — Одри отчаянно пыталась справиться с собой, чтобы совсем уж не впасть в ярость или в истерику. — С помощью таких вот слов он и подчинил тебя своему влиянию!
— Мы все находились под его влиянием, — напомнила ей мать. — И ты в том числе.
Как ни старалась Одри призвать на помощь силу воли, ей это не удавалось. Переживания, слезы и то самое чувство вины подняли все мутные осадки со дна души; все старые обиды выплеснулись из темного омута подсознания.
— Он не любил меня! — закричала она сквозь рыдания. — Он хотел двух сыновей и был недоволен тем, что произвел на свет девчонку. И я платила ему той же монетой! Да, да! Он много раз давал это понять. Много раз.
Лилиан ошарашенно смотрела на дочь.
— Да ты хоть когда-нибудь, хоть единственный раз слышала от него что-либо подобное?
— А зачем ему было говорить — и так было ясно. Всякий раз, когда он наблюдал, как я замахиваюсь битой или бью по мячу, я читала в его глазах разочарование.
— Твой отец гордился тобой, Одри. Поверь, он очень любил тебя.
— Неужели ты не понимаешь, мама? Я никогда по-настоящему не знала его! — Слезы против воли снова полились из ее глаз. — И теперь... никогда уже... не узнаю...
— Бедная моя девочка, — произнесла Лилиан, потянувшись к ней через стол. — Бедная, бедная девочка.
* * *
— Шпион, — невольно эхом откликнулся Майкл. Новость ошеломила его, и он больше ничего не произнес — ни пока они спускались по широкой лестнице клуба «Эллипс», ни когда забрали у привратника свои шляпы и уселись в лимузин Джоунаса. Всю недолгую дорогу до штаб-квартиры МЭТБ в Фэрфаксе Майкл безмолвно смотрел в густо затемненное пуленепробиваемое стекло и очнулся от задумчивости, лишь когда машина вкатилась за ограду территории Бюро.
— Наше Бюро — это разведывательная организация, созданная с целью противодействия угрозе Соединенным Штатам извне, — заговорил Джоунас Сэммартин.
— Значит, вы — шпион...
— Да, — сказал дядя Сэмми. — И твой отец тоже был шпионом. Дьявольски удачливым шпионом.
Майкл попытался глубоко вздохнуть, но у него не получилось. Все это не укладывалось в голове. Словно он в одно прекрасное утро проснулся в незнакомой комнате, в незнакомом доме, а снаружи — совершенно незнакомая местность. Словно мир разом изменился до неузнаваемости. Все вокруг сделалось каким-то ненастоящим, искаженным, как будто сон продолжался.
— Чем конкретно занимался отец? — спросил он наконец. Майкл с усилием выдавливал слова, рот был словно забит грязью.
— Выполнял оперативные задания, — ответил Джоунас. — Он никогда не мог усидеть за письменным столом, и не был бы счастлив, работая на одном месте. Выбрал себе оперативную кличку Сивит. На нашем жаргоне таких, как он, называют «котами». И, как всякий «кот», Филипп занимался мокрыми делами.
Дядя Сэмми не повел Майкла внутрь здания Бюро, они прогуливались по аллее внутри территории, обнесенной высокой железной оградой. Ограду по всему периметру опутывали электрические провода, тут и там из земли торчали железные столбики с электронными датчиками, и где-то в вольерах лаяли сторожевые псы.
— Это означает весьма специфический вид полевой работы, — продолжал дядя Сэмми. Становилось жарко, и они старались идти под сенью платанов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142