— Ты смотришь на меня с таким вожделением, — сказала она однажды ночью, — но в твоих глазах нет любви.
Я улыбнулся и внимательно посмотрел на ее живот, пытаясь представить под одеждой, в глубине тела, золотой спеющий плод.
Белл посмотрела на меня и нахмурилась.
— Твое лицо, Байрон, оно ставит меня в тупик. Я поднял глаза.
— Правда? — спросил я.
Белл кивнула. Она вновь изучающе посмотрела на меня.
— Как может столь красивое лицо быть таким злым и грубым? Ты смотришь на меня или, скорее… — она обхватила свой живот, — ты смотришь на это так же, как ты обычно смотрел на Августу. Я помню, какими глазами ты провожал ее. Мое лицо было бесстрастно.
— Но почему это озадачивает тебя, Белл?
— Это приводит меня в замешательство, — сказала она, — потому что пугает меня.
Она прищурилась. Ее глаза сверкнули холодно и сурово.
— Я боюсь, Байрон, я тревожусь о том, что ты сделаешь с моим ребенком.
— С нашим ребенком? — рассмеялся я. — Но что я могу с ним сделать?
Мое лицо вдруг стало холодным.
— Или ты думаешь, что я могу задушить его при рождении и выпить его кровь?
Белл внимательно посмотрела на меня. Ее лицо казалось таким искаженным, каким я раньше никогда его не видел. Она поднялась, обхватила живот и, не говоря ни слова, вышла из комнаты.
На следующей неделе Августа приехала к нам погостить. Она получила приглашение Аннабеллы. Это меня смутило. Я желал знать, догадывается ли Белл. Конечно, запах крови Августы привел меня в замешательство; я вновь стал впадать в дикое состояние; раздираемый желаниями, я настоял на том, чтобы она уехала. На все это Аннабелла смотрела холодными подозрительными глазами — она обхватывала руками свой живот, словно желая защитить его от меня. С этого времени я старался быть осторожным. Как предупреждала леди Мельбурн: «Не лишись своей жены до того момента, как получишь ребенка!» Я стал ночами оставлять Белл одну. Я ужинал, выпивал, посещал театр — и затем, полный черной и яростной жестокости, отправлялся на поиски жертв в самые скверные городские притоны. Я поглощал кровь до тех пор, пока моя кожа не становилась розовой и гладкой, пока полностью не насыщался. Только тогда я возвращался на Пикадилли. Я ложился к Белл в кровать, обнимал ее, чувствуя вздувшийся овал ее живота. Мое ухо улавливало неясное, но настойчивое биение крохотного сердца. Злясь на самого себя, я сжимал живот моей жены; казалось, в нем что-то шевелится и журчит от моего прикосновения. Я представлял, что достаточно лишь надавить — и кожа и тело расступятся как вода. Я рисовал плод, липкий и голубой, с его невыносимо тонкой сетью вен и артерий, ожидающий моего прикосновения, ожидающий, когда я попробую его кровь. Я прокусывал его осторожно и сосал кровь, словно из губки. Эти страстные желания становились такими сильными, что меня начинало трясти. Я представлял, как убиваю свою жену, которая лежит здесь, разрезаю ее живот, отделяя мышцы и органы, и там я нахожу — свернувшегося в клубок и ожидающего — моего ребенка, мое создание. Я часто вспоминал свои сны о замке паши. Я тосковал по его ножу и операционному столу.
Я пробуждался от этих снов, содрогаясь от отвращения. Я пробовал забывать их, не придавать им значения. Но все было напрасно. Ничто не могло избавить меня от этих фантазий, почти реальных, ничто, ведь они были частью того яда, который находился в моей крови, — взрывная смесь ощущений и мыслей. Я не мог убежать от подобной мерзости, как не мог убежать от самого себя. Паша был мертв, но как сифилис живет в зараженной проститутке, так и его дьявольская жизнь продолжалась, пожирая мои вены и все, что я любил.
— Как я желаю, чтобы ребенок родился мертвым! — вскрикивал я, когда его кровь с золотистым ароматом стучала в моих ушах и мои фантазии, казалось, растворяли меня в себе.
Белл смотрела на меня с ужасом. Я старался сам себя успокоить.
— О Белл, — всхлипывал я, — дорогая Белл…
Я гладил ее волосы. Испуганная, она отступала и затем нерешительно тянулась к моей руке. Иногда она брала мою руку и сжимала ею свой живот. Она поднимала глаза и недоверчиво улыбалась, стараясь найти в моем лице отца ее ребенка, но никогда не находила его. Она отворачивалась с потухшими глазами.
Однажды ночью, когда уже подходил срок, она содрогнулась от моего взгляда и начала тяжело дышать.
— Белл, — сказал я, опускаясь рядом с ней на колени, — что с тобой? Белл!
Я попытался обнять ее, но она оттолкнула меня. Она продолжала тяжело дышать, и запах моего ребенка внезапным золотистым приливом вскружил мне голову и наполнил комнату. Белл застонала. Я потянулся к ее руке, но она оттолкнула меня. Я поднялся и позвал слуг. Войдя, они отпрянули от меня, настолько жестокой и холодной была темнота моих глаз.
Белл подняли с пола и уложили в постель. Я остался внизу. Запах крови моего ребенка тяжело висел в воздухе. За ночь и утро этот запах стал еще более прекрасным.
В час пополудни ко мне спустилась повитуха.
— Он умер, — спросил я, — мой ребенок. Я рассмеялся, увидев шок на ее лице. Я не нуждался в ответе. Я должен был только вдохнуть запах этой живительной крови. Дом был полон богатых цветов. Шатаясь, я поднялся по лестнице, подобно Еве, приближающейся к запретному плоду. Я весь дрожал, задыхался, ощущал слабость от глубокой экстатической жажды. Я вошел в комнату, в которой рожала моя жена. Няня преградила мне дорогу.
— Милорд, — сказала она, держа в руках маленький белый сверток, — наши поздравления! У вас родилась дочь.
Я опустил глаза на сверток.
— Да, — произнес я, задыхаясь.
Запах крови, казалось, жег мне глаза. Я едва ли мог разглядеть своего ребенка, а когда увидел его, то смог уловить лишь золотистый туман, исходящий от него.
— Да, — вновь выдохнул я.
Я заморгал и только теперь смог увидеть лицо своей дочери.
— О Боже, — прошептал я, — о Боже. — Я слабо улыбнулся. — Какое орудие пытки приобрел я с твоим появлением на свет!
Няня отпрянула от меня. Я смотрел, как она положила моего ребенка обратно в люльку.
— Убирайтесь! — выкрикнул вдруг я, обводя взглядом комнату. — убирайтесь!
Слуги в испуге уставились на меня, затем склонили головы и выбежали вон. Я подошел к моей дочери. Она, казалось, была окружена ореолом огня. Я склонился над ней. В этот момент все чувства, мысли, ощущения покинули меня, растворившись в сверкающем тумане радости. Богатство крови моего ребенка, казалось, подступало к моим губам, искрясь золотом, как хвост кометы. Я поцеловал ее, затем взял на руки и вновь склонился над ней. Нежно я поднес свои губы к ее горлу.
— Байрон!
Я остановился и медленно обернулся. Белл усиленно пыталась встать с кровати.
— Байрон!
Ее голос был хриплым и отчаянным. Она скатилась с кровати, пытаясь подползти ко мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87