— Понимаю, — сказал я.
— У меня есть знакомая девушка в Лондоне. Она из нашей породы. — Он подмигнул. — Очаровательнейшая чертовка. Я напишу ей. Она будет тебя сопровождать, я надеюсь.
Он снова поцеловал меня.
— Она будет наставлять тебя, пока меня не будет рядом. — Он улыбнулся. — Не задерживайся, Байрон. Я потратил слишком много времени на поиски такого приятного товарища, как ты. Черт возьми, сэр, какую оргию мы закатим, когда снова будем вместе. А теперь, — он поклонился, — с Богом. Встретимся в Италии.
С этими словами он оставил меня, а спустя неделю я и сам покинул Афины. Путешествие, как вы сами можете представить, было не из приятных. Ни один день не прошел без того, чтобы я не думал о том, чтобы сойти с корабля, поселиться в каком-нибудь городе и никогда не возвращаться в Англию вновь. Но я нуждался в деньгах и испытывал тоску по моим друзьям, по моему дому и по последней возможности увидеть родину. Я испытывал также тоску по матери, по Августе, своей сестре, но мысли о них я старался изгнать из головы. Наконец после путешествия, длившегося месяц, и двух лет, проведенных за границей, после того как полностью преобразилась моя жизнь, я вновь вступил на берег Англии.
Глава 9
Среди рассеяний, обыкновенно сопровождающих, лондонскую зиму, между различными партиями законодателей хорошего тона, появился один человек, более заметный по необыкновенным качествам, нежели по высокому состоянию. Он равнодушно смотрел на веселье, его окружавшее, и, казалось, не мог его разделять. По-видимому, его внимание привлекал один только звонкий хохот красавиц, который мгновенно умолкал от одного его взгляда, и внезапный страх наполнял тогда сердца, прежде предававшиеся беспечной радости. Никто не мог объяснить причины этого таинственного чувства: некоторые приписывали оное его мертвым глазам, которые, устремляясь на лицо особы, перед ним находящейся, казалось, не проходили во глубину, не проникали во внутренность сердца одним быстрым взглядом, — но бросали какой-то свинцовый луч, тяготевший на поверхности, не имея силы проникнуть далее. Странность характера открыла ему вход во все дома; все его желали видеть, и те, которые привыкли к сильным впечатлениям и теперь чувствовали тягость скуки, радовались, имея перед собой предмет, способный привлечь их внимание. Несмотря на мертвенный цвет его лица, коего черты и очерк были прекрасны, но которое никогда не разогревалось ни румянцем скромности, ни пламенем сильных страстей, многие из самолюбивых красавиц старались привлечь его внимание и выиграть хотя что-нибудь, похожее на привязанность. Леди Мерсер, известная слабым поведением со времени замужества, захотела расставить ему сети и только что не одевалась в арлекинское платье, желая им быть замеченною…
Дж. Полидори. «Вампир» (пер. П. Е. Киреевского )

Я должен был посетить Англию до того, как сбудется проклятие, висевшее надо мной. Я был один у матери, два этих года она прожила в Ньюстеде, нашем родовом гнезде. Я знал, с каким нетерпением она ждет моего возвращения. Но я не должен был встречаться с ней. Драгоценный аромат крови, который я впервые почувствовал в Афинах, мог бы оказаться роковым для нас обоих. Поэтому я остался в Лондоне, чтобы решить свои дела и повидать друзей. Один мой знакомый спросил, не написал ли я что-нибудь во время путешествия. Я показал ему рукопись «Паломничества Чайльд-Гарольда». Он пришел на следующий день, полный восторга и удивления.
— Пожалуйста, не обижайся, — сказал он, — но мне показалось, что в Чайльд-Гарольде ты изобразил себя. — Он прищурился, словно изучая меня. — Бледный прекрасный странник, погруженный в мрачные раздумья о смерти и тленности этого мира, приносящий несчастье своим близким. Да, это произведение обязательно должно быть опубликовано. — Он снова изучающе посмотрел на меня и нахмурился. — Ты знаешь, Байрон, в тебе есть что-то странное, необычное. Я раньше этого никогда не замечал. — Он усмехнулся и похлопал меня по плечу. — Обязательно опубликуй свою поэму. Она прославит тебя.
Когда он ушел, я рассмеялся его неведению, затем накинул пальто и выскользнул на улицу. Почти каждую ночь я совершал подобные прогулки. Моя жажда становилась все сильнее. Она разгоралась с каждой минутой, предвещая невиданные наслаждения и превращая все остальные радости жизни в ничто. Однако, даже когда я утолял жажду, я знал, что уничтожаю себя, и все же испытывал огромную радость. С ростом луны усиливалась моя жажда крови матери. Иногда я приказывал закладывать экипаж в Ньюстед, но в последний момент менял решение и шел на поиски новой жертвы. Но я знал, что когда-нибудь поддамся искушению. Почти через месяц после моего приезда пришло известие о болезни матери. Я сразу же сел в экипаж и выехал. Ужас и желание, которые я испытывал, невозможно было описать словами. Я сгорал от нетерпения, представляя, как убью мать, как ее кровь золотым потоком разольется по моим венам. Я сделаю это. Меня лихорадило. Когда я проезжал по лондонскому предместью, меня настиг слуга с сообщением о ее смерти.
Я был сражен горем. Всю поездку до Ньюстеда я ничего не чувствовал. Я рыдал и смеялся у трупа матери, целовал ее лицо. К своему удивлению, я не отчаивался, словно вместе со смертью матери исчезла и жажда крови. Я оплакивал ее как сын оплакивает мать, в течение нескольких дней наслаждаясь забытым удовольствием от печали, испытываемой простыми смертными. Я был совершенно один на всем белом свете. Была еще сестра Августа, которую я совсем не знал. Она прислала в письме свои соболезнования, но в Ньюстед не явилась, и я, к своему облегчению, был рад тому, что не испытываю к ней «кровной тяги». Если бы я почуял ее кровь, то вскоре был бы охвачен жаждой, но я не чувствовал искушения найти ее, я страдал по матери. Я поклялся, что наши пути с Августой никогда не пересекутся. Неделю спустя после смерти матери я отправился на охоту в лес аббатства. Такого наслаждения я не испытывал с тех пор, как повстречал в Афинах своего ребенка. Возможно ли, что со смертью матери померкнут и воспоминания об этом? Я молился, чтобы это было так, и по истечении месяца начал верить в это.
И все же все было не так, как прежде. На Востоке я был свободным существом, упоенным новизной преступления, но здесь, в Англии, я стал другим, моя жажда стала более мучительной и нетерпеливой, а мир был слишком туп, чтобы понять это. Я оградил себя стеной холодности от несведущей толпы смертных, рыская в ней как неутомимый охотник. Все более и более я понимал, что значит быть чужим — духом среди плоти, пришельцем на земле, которая когда-то была его домом. Я упивался своим одиночеством и жаждал воспарить, как дикий сокол, высоко и свободно над бренной землей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87