– Стараюсь сохранить этого ублюдка в форме, – объяснил я. – Небольшая мануальная терапия должна замедлить окоченение, и нам будет легче втаскивать его в машину и вытаскивать оттуда. – Я нажал посильнее на его затылок, тяжело дыша от напряжения, а затем толкнул его назад на измазанную рвотой подушку. – Этому дяде, видно, выдавали дополнительные продуктовые талоны, – выдохнул я, – весит больше ста килограммов. Хорошо, что с нами Белински, самим бы нам не справиться.
– Он полицейский? – настороженно спросила она.
– Вроде того, – уклончиво ответил я, – но не волнуйся, он не из тех полицейских, которых очень заботит отчетность о преступности. У Белински есть другая рыбка для жарки: он охотится за военными преступниками – нацистами.
Я начал сгибать руки и ноги мертвеца.
– Что ты сделаешь с ним? – спросила она, едва сдерживая тошноту.
– Брошу его на рельсы. Так как он голый, все будет выглядеть, будто иваны устроили ему вечеринку, а затем сбросили с поезда. К тому же его переедет экспресс и хорошенько изменит внешность.
– Пожалуйста, не надо, – попыталась слабо возразить Вероника, – он был очень добр ко мне.
Закончив с телом, я встал и поправил галстук.
– Тяжеленько так работать после обильного возлияния. Но куда, к черту, подевался Белински? – Заметив одежду мужчины, аккуратно развешанную на спинке стула рядом с замызганными тюлевыми занавесями, я сказал: – Ты уже обыскала его карманы?
– Нет, конечно нет.
– Ты новичок в этой игре, так, что ли?
– Ты совсем не понимаешь – он был моим хорошим приятелем.
– Очевидно, – сказал Белински, входя в дверь с куском белого материала в руках. – Боюсь, это все, что мне удалось найти.
– Что это?
– Думаю, алтарная скатерть. Нашел в шкафу в соборе. Кажется, ею еще не пользовались.
Я приказал Веронике помочь Белински завернуть ее дружка в скатерть, пока я обыскиваю его карманы.
– В этом он мастер, – поведал ей Белински. – Однажды он обыскивал мои карманы, когда я еще дышал. Скажи мне, лапочка, ты и твой жирный мальчик действительно занимались этим, когда его скосило?
– Оставь девушку в покое, Белински.
– Благословенны умирающие во Христе, – засмеялся он. – А что до меня, то надеюсь умереть у приличной женщины.
Я открыл бумажник мужчины и бросил свернутые долларовые и шиллинговые банкноты на туалетный столик.
– Что ты ищешь? – спросила Вероника.
– Если я собираюсь избавиться от тела человека, мне, по крайней мере, хочется знать несколько больше, нежели только цвет его белья.
– Его звали Карл Хайм, – тихо сказала она.
Я нашел визитку.
– Доктор Карл Хайм, – прочитал я. – Дантист, да? Это он доставал тебе пенициллин?
– Да.
– Человек, который любил принимать меры предосторожности, да? – пробормотал Белински. – Глядя на эту комнату, можно понять почему. – Он показал на деньги на туалетном столике. – Тебе лучше взять эти деньги, дорогуша. Найми себе нового декоратора.
– В бумажнике Хайма есть еще одна визитка, Белински, – сказал я. – Ты когда-нибудь слышал о майоре Джесси П. Брине? Из какого-то Проекта защиты перемещенных лиц.
– Конечно, слышал, – сказал он, подошел и взял карточку из моих пальцев: – ПЗПЛ – это специальное отделение четыреста тридцатого: Брин – местный офицер связи службы контрразведки с Организацией. Если у кого-нибудь из людей Организации возникнут неприятности с американской военной полицией, Брин обязан помочь им выпутаться. Конечно, когда дело не дошло ни до чего действительно серьезного, например до убийства. И я ни за что бы не доверил ему этого, особенно если жертва не американец и не англичанин. Наш толстый приятель, похоже, один из твоих старых товарищей, Берни.
Пока Белински говорил, я быстро обыскал карманы брюк Хайма и нашел связку ключей.
– Возможно, придется осмотреть кабинет доброго доктора, – поил я – Я нутром чую: там найдется что-нибудь интересное. Мы свалили обнаженное тело Хайма на одну из тихих железнодорожных линий недалеко от Восточного вокзала в русском секторе города. Мне хотелось убраться оттуда как можно скорее, но Белински настоял, чтобы мы посидели в машине и подождали, пока поезд не завершит дело. Примерно через пятнадцать минут товарняк, направляющийся в Будапешт и дальше на восток, прогрохотал мимо, и труп Хайма затерялся под сотнями колесных пар.
– Ибо плоть есть трава, – нараспев проговорил Белински, – и потому красота – как цветок в поле. Трава высыхает, а цветок увядает.
– Прекрати, слышишь? – сказал я. – Твой цинизм действует мне на нервы.
– Но души праведных в руках Божьих, и не коснутся их мучения.
Ладно, как скажешь, капустник.
– Поехали, – сказал я. – Давай-ка убираться отсюда.
Мы поехали на север, в Вэринг, что в восемнадцатом округе. Элегантное трехэтажное здание на Тюркешенцплац расположилось рядом с обширным парком, перерезанным небольшой железнодорожной веткой пополам.
– Эх, могли бы выгрузить нашего пассажира прямо здесь, – посетовал Белински, – на пороге его дома. И не пришлось бы тащиться в русский сектор.
– Это американский сектор, – напомнил я ему. – И единственный способ быть выброшенным с поезда – путешествовать без билета. Однако они ждут, пока поезд остановится.
– Так-то ты представляешь дядю Сэма, да? Впрочем, ты прав, Берни. Ему будет лучше у Иванов – там не первый случай, когда наших людей выбрасывают из поездов. Не хотелось бы мне, признаюсь, служить у них путевым обходчиком. Чертовски опасно, я бы сказал.
Мы вышли из машины и направились к дому. Понаблюдали: ни малейшего признака присутствия в доме кого бы то ни было. Поверх широкой зубастой усмешки невысокого деревянного заборчика на нас, словно пустые глазницы огромного черепа, смотрели затемненные окна дома, с белой штукатуркой на стенах.
Тусклая металлическая пластинка на столбе ворот, на которой с типично венским размахом были обозначены имя доктора Карла Хайма и его титулы – хирург, консультант по ортодонтии, – помимо всего прочего, указывала на два отдельных входа: один – в дом Хайма, другой – в его врачебный кабинет.
– Ты посмотри в доме, – сказал я Белински, отпирая ключом входную дверь, – а я зайду сбоку и проверю кабинет.
– Как скажешь. – Белински вытащил фонарик из кармана пальто. Поймав на нем мой взгляд, он спросил: – В чем дело? Ты что, боишься темноты? – И засмеялся. – На, возьми его. Я способен видеть в темноте. При моей работе и не тому научишься.
Я пожал плечами и забрал у него фонарик. Тогда он полез под куртку и вытащил пистолет.
– Кроме того, – сказал он, прикручивая глушитель, – мне бы хотелось иметь одну руку свободной, чтобы поворачивать дверные ручки.
– Не забудь смотреть, в кого стреляешь, – сказал я и направился к входу в приемную покойного доктора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86