Без этого никакое одухотворение входящего в наш мир человека невозможно.
В этом плане было бы любопытным обратиться к опыту воспитания слепоглухонемых детей. До шестидесятых годов прошлого столетия они, как правило, оставались вне цивилизации, но происходило это совсем не потому, что дети не были в состоянии сформировать канал речевой связи, но вследствие того, что врожденный дефект ребенка препятствует формированию и калибровке свойственного данной цивилизации этотипа. Именно отсутствие психофизиологического консонанса с подобными себе исключает всякую возможность взаимопонимания. Опыт загорской школы воспитания слепоглухонемых, одним из духовных отцов которой был (до сих пор не понятый отечеством пророк) русский философ Э.В. Ильенков, показывает, что формирование необходимого минимума каких-то базисных двигательных структур и ритмов через усвоение элементарных форм свойственной именно данному обществу деятельности (а именно этот процесс является начальным шагом всей работы) открывает дорогу в мир сознания и речи даже для таких, еще недавно рассматривавшихся как абсолютно безнадежных, детей. Больше того, благодаря уникальной для того времени методике, подвижничеству педагогов и, конечно же, собственным талантам и труду, воспитанники этой школы давно уже получают высшие ученые степени…
6. Становление этноса
Суммируя сказанное, можно утверждать, что складывавшиеся еще на стадии антропегенезиса, то есть еще на предисторическом этапе развития механизмы ритуальной коммуникации и по сию пору остаются чем-то первичным по отношению к сознанию и речи современного человека. Необходимо лишь понимать, что это не однопорядковые, но разные по уровню организации живой материи начала, – пусть и не столь расходящиеся друг с другом, как биохимический процесс со стихосложением. Ритуал, повторимся, образует собой что-то вроде переходного промежуточного образования, коммуникационной системы между собственно сознанием и предшествующими ему формами психики. Но именно здесь, на этой таинственной грани, разделившей сознание и «биологию», и совершаются те едва ли не мистические процессы преображения физического в метафизическое и обратной трансформации идеального образа в физическое действие, раскрывать которые человеку предстоит, вероятно, еще не одно столетие.
Понятая таким образом первичность заставляет сделать вывод о том, что ритуал должен быть не только константным началом, которое как бы сквозит и через весь генезис отдельно взятой личности, и через всю историю человеческого общества, но и атрибутивным элементом жизнедеятельности и того, и другого. Существование ритуала оказывается строго обязательным как для индивида, так и для всего социума в целом, ибо без него становится невозможным развитие ни человека, ни создаваемой его гением цивилизации. Но в жизни человека ритуал не может сохраняться как нечто низменное и бездуховное, как нечто, связующее с темным пещерным прошлым далеких его предков. Живущий и в самом деле не хлебом единым, человек одухотворяет все, что существенно для него. Поэтому с развитием культуры мифологизации подвергается и ритуал, и фиксируемое сегодня положение, когда он предстает образованием, моделирующим собой некоторый – знаковый – факт общественного сознания, является именно ее результатом.
Таким образом, действительная полярность отношений между ритуалом и его мифологемой должна быть прямо противоположной той, какой она предстает на первый некритический взгляд. Первичен собственно ритуал, его мифологема – всегда вторична и часто (чаще всего?) не имеет ничего общего со своим подлинным основанием.
При этом мифологема, образуюшая идеологический стержень ритуала, может быть едва ли не любой. Больше того, один и тот же ритуал может украшаться даже прямо противоположными идеологическими орнаментами. Так, в мифологеме сегодняшнего обряда крашения пасхальных яиц этнографическая мысль выявляет как христианские мотивы, так и языческие отголоски древних культов солнца и плодородия. Нужно ли говорить, что с позиций ортодоксального вероучения одно категорически исключает другое, если на протяжении столетий вера в Одного каленым железом выжигала всякую память о многих. Между тем рядовому обывателю решительно безразлична любая легенда любого ритуала, ибо, как правило, он ее просто не знает… но это нисколько не мешает ему исправно совершать уходящий вглубь истекших тысячелетий общий для всех обряд.
Мир египетских богов и культов даже после расшифровки иероглифов долгое время оставался таинственным и непонятным. Великий Шампольон, посвятивший Египту в сущности всю свою жизнь, отнюдь не всему дал правильное объяснение; не выдержали проверки временем и труды многих его преемников. Между тем никто из исследователей Древнего Египта не мог пожаловаться на отсутствие информации, страдать приходилось скорее от ее переизбытка: ведь значительная часть древних иероглифов остается непрочитанной и по сию пору, при этом известно, что подавляющее большинство письменных памятников – это религиозные тексты. Нужно ли говорить, что если даже отточенная решениями сложнейших задач филологическая мысль долгое время была не в состоянии разобраться в таинственном их содержании, то не обремененному образованием простому обывателю сакральная сущность древних ритуалов тем более оставалась неведомой. Добавим сюда и концептуальные разногласия: мемфисские жрецы считали верховным богом, творцом других богов, людей и вещей, Птаха, фиванские провозглашали верховным существом Амона, жрецы из Она (Гелиополя) творцом всего сущего видели Атума… Но, как нашим соотечественникам, для которых долгое время даже попытка проникновения в тайну православных обрядов была сопряжена с риском государственных репрессий, незнание не мешало исправно выполнять то, что выполняли их деды и прадеды, так незнание всех тонкостей мифологем, освящавших древние ритуалы, нисколько не препятствовало создателям первых цивилизаций из века в век повиноваться их таинственным ритмам.
Сегодняшние мифологемы древних ритуалов – это своеобразная попытка объяснить нечто, уходящее в самую глубь предысторических процессов, когда человек еще даже не был человеком, ибо подлинный их смысл теряется именно там. Последняя тайна ритуала состоит в самом действии, в особым образом структурированном движении, импульс которому дает отнюдь не сиюминутное давление физиологической потребности, но что-то новое, вообще неведомое ранее живой материи. Но если в исходной точке своего развития ритуал представлял собой точный двигательный эквивалент, модель какого-то целевого процесса, то с постепенным овладением восходящим по эволюционной лестнице предшественником человека технологическими формами движения его функция претерпевает радикальное изменение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
В этом плане было бы любопытным обратиться к опыту воспитания слепоглухонемых детей. До шестидесятых годов прошлого столетия они, как правило, оставались вне цивилизации, но происходило это совсем не потому, что дети не были в состоянии сформировать канал речевой связи, но вследствие того, что врожденный дефект ребенка препятствует формированию и калибровке свойственного данной цивилизации этотипа. Именно отсутствие психофизиологического консонанса с подобными себе исключает всякую возможность взаимопонимания. Опыт загорской школы воспитания слепоглухонемых, одним из духовных отцов которой был (до сих пор не понятый отечеством пророк) русский философ Э.В. Ильенков, показывает, что формирование необходимого минимума каких-то базисных двигательных структур и ритмов через усвоение элементарных форм свойственной именно данному обществу деятельности (а именно этот процесс является начальным шагом всей работы) открывает дорогу в мир сознания и речи даже для таких, еще недавно рассматривавшихся как абсолютно безнадежных, детей. Больше того, благодаря уникальной для того времени методике, подвижничеству педагогов и, конечно же, собственным талантам и труду, воспитанники этой школы давно уже получают высшие ученые степени…
6. Становление этноса
Суммируя сказанное, можно утверждать, что складывавшиеся еще на стадии антропегенезиса, то есть еще на предисторическом этапе развития механизмы ритуальной коммуникации и по сию пору остаются чем-то первичным по отношению к сознанию и речи современного человека. Необходимо лишь понимать, что это не однопорядковые, но разные по уровню организации живой материи начала, – пусть и не столь расходящиеся друг с другом, как биохимический процесс со стихосложением. Ритуал, повторимся, образует собой что-то вроде переходного промежуточного образования, коммуникационной системы между собственно сознанием и предшествующими ему формами психики. Но именно здесь, на этой таинственной грани, разделившей сознание и «биологию», и совершаются те едва ли не мистические процессы преображения физического в метафизическое и обратной трансформации идеального образа в физическое действие, раскрывать которые человеку предстоит, вероятно, еще не одно столетие.
Понятая таким образом первичность заставляет сделать вывод о том, что ритуал должен быть не только константным началом, которое как бы сквозит и через весь генезис отдельно взятой личности, и через всю историю человеческого общества, но и атрибутивным элементом жизнедеятельности и того, и другого. Существование ритуала оказывается строго обязательным как для индивида, так и для всего социума в целом, ибо без него становится невозможным развитие ни человека, ни создаваемой его гением цивилизации. Но в жизни человека ритуал не может сохраняться как нечто низменное и бездуховное, как нечто, связующее с темным пещерным прошлым далеких его предков. Живущий и в самом деле не хлебом единым, человек одухотворяет все, что существенно для него. Поэтому с развитием культуры мифологизации подвергается и ритуал, и фиксируемое сегодня положение, когда он предстает образованием, моделирующим собой некоторый – знаковый – факт общественного сознания, является именно ее результатом.
Таким образом, действительная полярность отношений между ритуалом и его мифологемой должна быть прямо противоположной той, какой она предстает на первый некритический взгляд. Первичен собственно ритуал, его мифологема – всегда вторична и часто (чаще всего?) не имеет ничего общего со своим подлинным основанием.
При этом мифологема, образуюшая идеологический стержень ритуала, может быть едва ли не любой. Больше того, один и тот же ритуал может украшаться даже прямо противоположными идеологическими орнаментами. Так, в мифологеме сегодняшнего обряда крашения пасхальных яиц этнографическая мысль выявляет как христианские мотивы, так и языческие отголоски древних культов солнца и плодородия. Нужно ли говорить, что с позиций ортодоксального вероучения одно категорически исключает другое, если на протяжении столетий вера в Одного каленым железом выжигала всякую память о многих. Между тем рядовому обывателю решительно безразлична любая легенда любого ритуала, ибо, как правило, он ее просто не знает… но это нисколько не мешает ему исправно совершать уходящий вглубь истекших тысячелетий общий для всех обряд.
Мир египетских богов и культов даже после расшифровки иероглифов долгое время оставался таинственным и непонятным. Великий Шампольон, посвятивший Египту в сущности всю свою жизнь, отнюдь не всему дал правильное объяснение; не выдержали проверки временем и труды многих его преемников. Между тем никто из исследователей Древнего Египта не мог пожаловаться на отсутствие информации, страдать приходилось скорее от ее переизбытка: ведь значительная часть древних иероглифов остается непрочитанной и по сию пору, при этом известно, что подавляющее большинство письменных памятников – это религиозные тексты. Нужно ли говорить, что если даже отточенная решениями сложнейших задач филологическая мысль долгое время была не в состоянии разобраться в таинственном их содержании, то не обремененному образованием простому обывателю сакральная сущность древних ритуалов тем более оставалась неведомой. Добавим сюда и концептуальные разногласия: мемфисские жрецы считали верховным богом, творцом других богов, людей и вещей, Птаха, фиванские провозглашали верховным существом Амона, жрецы из Она (Гелиополя) творцом всего сущего видели Атума… Но, как нашим соотечественникам, для которых долгое время даже попытка проникновения в тайну православных обрядов была сопряжена с риском государственных репрессий, незнание не мешало исправно выполнять то, что выполняли их деды и прадеды, так незнание всех тонкостей мифологем, освящавших древние ритуалы, нисколько не препятствовало создателям первых цивилизаций из века в век повиноваться их таинственным ритмам.
Сегодняшние мифологемы древних ритуалов – это своеобразная попытка объяснить нечто, уходящее в самую глубь предысторических процессов, когда человек еще даже не был человеком, ибо подлинный их смысл теряется именно там. Последняя тайна ритуала состоит в самом действии, в особым образом структурированном движении, импульс которому дает отнюдь не сиюминутное давление физиологической потребности, но что-то новое, вообще неведомое ранее живой материи. Но если в исходной точке своего развития ритуал представлял собой точный двигательный эквивалент, модель какого-то целевого процесса, то с постепенным овладением восходящим по эволюционной лестнице предшественником человека технологическими формами движения его функция претерпевает радикальное изменение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28