Рассмотрение всех аспектов антропогенетического процесса требует большого объема, поэтому многие звенья, образующие собой его контур, могут быть очерчены здесь только в самом конспективном виде. Но как бы то ни было ключевые перемены, которые вызываются вхождением орудий, должны быть обозначены здесь. Уже хотя бы потому, что в контексте антропогенеза они, как правило, вообще не замечаются нами.
К числу необходимых условий окончательного расставания человека со своим животным прошлым должно быть отнесено и формирование новой системы потребностей, и разрушение внутренней структуры инстинктивной деятельности, и становление в исходном сообществе начал отчуждения и последующего распределения продукта совместного производства. Без всего этого ни о каком становлении человека, ни о каком зарождении социальности не может быть и речи. Между тем традиционный взгляд на вещи, говоря о решающей роли орудийного фактора в эволюции, по преимуществу сводит его влияние к чисто морфологическим изменениям, к модификации анатомического строения тела биологического предшественника человека. Поэтому профессиональная ориентация автора и здесь играет эвристическую роль, ибо для любого специалиста, непосредственно занимающегося анализом орудийных процессов и поиском оптимальной их организации, очевидно, что не менее (если не более) фундаментальным следствием использования орудий является другое.
Так закрепление в практической деятельности формирующегося социума уже первого орудия, которое не находится готовым в окружающей среде, но самостоятельно изготавливается из какого-то подручного материала, влечет за собой необходимость становления задельного производства. То есть производства вещей впрок, «про запас», который может быть использован на практике отнюдь не сразу по их изготовлении, но, лишь по истечении значительного промежутка времени. Вот только необходимо повторить: речь идет именно о закреплении орудийного характера деятельного акта, иначе говоря, о систематическом, регулярном, а вовсе не случайном применении в нем искусственно изготовленного предмета.
В самом деле, совершенно невозможно представить, чтобы изготовление орудий, которое, к слову, требует весьма существенных интеллектуальных затрат, физических усилий, а самое главное – времени, каждый раз начиналось только по непосредственному велению желудка. Любой вид попросту вымрет, если утоление таких повелений будет обусловлено сначала поиском всего необходимого для производства орудия, затем собственно изготовления нужного средства и уже только потом – к производству (добыче) предмета непосредственного потребления. Ясно, что там, где обязательным условием удовлетворения какой-то потребности становится выполнение целой цепи предшествующих операций, животное должно иметь возможность использовать уже наличествующее, то есть задолго до того произведенное им самим или вообще кем-то другим средство. Без этого дальнейший прогресс как технологии, так и самого сообщества, вступающего на путь социализации, решительно невозможен.
Но если «про запас» начинают производиться орудия, то и соответствующие сегменты единой сферы потребления становятся доступными только благодаря формированию определенного задела. Ведь занятое изготовлением орудия (которое в неопределенной перспективе может послужить удовлетворению каких-то будущих потребностей) животное вынуждено пренебрегать голосом своей собственной физиологии. Однако подобная жертвенность не свойственна биологической особи. Поэтому задельное производство орудий невозможно представить без образования известных запасов еды, которые к тому же должны отчуждаться от тех, кто их производит, и становиться общим достоянием группы.
Формирование новой системы потребностей.
Становление задельного производства – это лишь самое начало преобразований организации совместной жизни, которому должны следовать более глубокие перемены. Заметим, любое животное, как правило, способно повиноваться лишь сиюминутно различимому голосу своей собственной плоти, поэтому там, где он еще не слышен, изготовление орудий впрок на основе чисто биологических механизмов мотивации просто немыслимо. Субъект же развитой орудийной деятельности тем более должен действовать в свободном от физиологической потребности состоянии. Уже хотя бы потому, что эволюционирующий вид окажется на грани вымирания, если не научится этому. Конечно, это не означает, что животное может производить орудие, лишь будучи сытым, но ведь и голодный поэт слагает свои стихи, повинуясь отнюдь не чувству голода, но голосу какого-то иного, нередко куда более властного начала. Вот так и переход к задельному производству искусственных предметов, которые могут быть использованы на практике лишь по стечении строго определенных условий, требует формирования каких-то новых побудительных начал, альтернативных тем физиологическим стимулам, которые ранее пробуждали животное от спячки и понуждали его к активности.
Иначе говоря, вхождение уже самых первых орудий дает старт долгому пути последовательного освобождения субъекта от непосредственного диктата биологической потребности и подчинения его деятельности принципиально новой, вообще не свойственной никакому организму, структуре мотиваций. Речь идет о том, что уже не только прямое добывание средств к существованию, но сама деятельность как неподвластное голосу плоти начало становится главенствующим смыслом его бытия. Потребность в деятельности как таковой, деятельности, отвлеченной от самых настоятельных позывов физиологии, становится основным побудительным началом. В конечном счете именно она через тысячелетия порождает неодолимую ничем страсть познания и чудо творчества, иными словами, полагает начало тому самому процессу, который и завершается взрывоподобным формированием первых цивилизаций.
Впрочем, дело не только в формировании принципиально иной структуры потребностей. Несколько утрируя, можно сказать, что сытое животное спит. Разумеется, это положение никоим образом нельзя абсолютизировать. Ведь в природе ничто не рождается на совершенно пустом месте, какие-то зачатки нового всегда формируются еще на предшествующих ступенях развития, и чем ближе к любой промежуточной вершине, тем явственней их проявление. Но все же становление объективной потребности живого существа в самой деятельности, в чем-то отвлеченном от непосредственного жизнеобеспечения, от сиюминутного, хоть и имеет известные основания в прошлом, все же является новым, и это новое меняет очень многое. С превращением этой потребности в основной мотивационный импульс сама жизнь как планетарное, даже космическое начало начинает подчиняться каким-то иным законам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28