Лещ же бросился в наши едва уловимые отношения с головой, похоже, это было в его натуре: я никогда не открываюсь, но если уж открываюсь, то до конца. Я была для него закрытой книгой, которую ему хотелось прочитать, максимально оттягивая финальную часть. Он же был для меня конспектом с многочисленными пометками, таблицами и диаграммами не до конца изученным, но вполне понятным.
Многое из того, что мне рассказывал Лещ, я уже знала из его досье: скелет его жизни был собран достаточно скрупулезно. Но сейчас он обрастал мышцами, кожей, плотью, в его оживших венах струилась настоящая горячая кровь: невозможно было не подпасть под обаяние этого человека. Мне с трудом удавалось сохранить отстраненный взгляд на Михаила Меньших, здесь уже приходилось бороться не с ним, а с собой. В конце концов, я только женщина, черт возьми… Язык Леща оставался таким же терпким и образным, как язык его университетских рассказов, разве что за прошедшие годы приобрел известную лаконичность.
Наверное, он пытался понравиться мне, наверное, но в этом не было и следа от дешевого обольщения, от тетеревиных токовищ. Он просто стал собой, он даже мог позволить себе маленькие слабости, те слабости, которые задвигаются в дальний угол сильной души и без которых человек обязательно что-то теряет.
Анна, Анна, если бы не твоя сучья натура, если бы не весь этот кошмар с Егором, благодаря которому ты проникла в дом Леща, ты вполне могла бы встать рядом с ним. И попробуй сказать, что это не понравилось бы тебе…
Я все еще боролась с собой, хотя понимала, что ничего нельзя изменить. Дверь в мир Леща закрыта для тебя навсегда, ты остаешься в гнусном хлеву Лапицкого…
Хотя он не такой уж гнусный, этот хлев, если разобраться.
Если абстрагироваться от обстоятельств.
Если абстрагироваться от обстоятельств – это лучшее воскресенье в моей жизни. В той части жизни, которую я помню. Я чувствовала себя достаточно хорошо, и это немного, в самой глубине души, огорчало Леша: у него больше не было повода накрыть мою руку своей. А ему смертельно хотелось этого, я видела, каких сил ему стоит не поддаться минутному порыву. Ты, ко всему, и деликатен, Лешарик, ты слишком хорошо помнишь обстоятельства нашего знакомства, рана только-только начала затягиваться, тело Егора еще не предано земле. Потерпи, милый, я вознагражу тебя, но и от тебя потребуется награда: докажи мне, что ты не так хорош, как кажешься, и я буду почти счастлива…
Лещ снова заказал еду в ресторане: теперь это был не ужин, а обед. И не французская кухня, а мексиканская. Само по себе неплохо, только очень много перца и пряностей.
– Может быть, позвать Андрея? – невинно спросила я. – Он, должно быть, голоден?
– Он не придет, – помолчав, сказал Лещ, и снова я услышала в его голосе нотки плохо скрытой ревности, – в вашем-то возрасте, Лещарик, с вашим-то положением, и ревновать к несчастному спецназовцу? Просто несолидно, даже если учесть, что ревность – совершенно мальчишеское чувство.
– Почему?
– Я его хорошо знаю. Он придет в понедельник, потому что ему сказано прийти в понедельник. Он никого не будет обременять.
– Тогда, может быть, хотя бы вынести еды?
– Нет. Скорее всего он просто не хочет, чтобы его видели здесь, иначе он бы поднялся. Пусть все остается, как остается.
И снова – ревность, которую он даже не пытается скрыть. Пожалуй, мне хватит понедельника и вторника, чтобы ты, добрейшей души Лещ, сильно пожалел, что вывез Андрея из Югославии. Почему нет?
– Что ж, вы знаете его лучше.
– Теперь я в этом сомневаюсь. Во всяком случае, вы тоже теперь знаете его едва ли не лучше, чем я. Да и он сам. Или я ошибаюсь?
– Ошибаетесь, Миша. – Зафиксируй момент, Анюта: ты назвала его совершенно именем, и он потянулся навстречу ему; теперь главное не злоупотреблять этим. – Я не знаю. Я просто чувствую.
– Это одно и то же.
– Это разные вещи.
– Все-таки скажите мне, как такая женщина, как вы… Такой тонкий человек, такая умница… – А ведь я еще и красавица. Лещ, тебя ожидает большой сюрприз, когда пройдет глаз и сойдут синяки с лица. Но пока спасибо и на этом. – Как вы можете работать секретаршей в каком-то заштатном агентстве?
Лещ слово в слово повторил реплику, которую я придумала за Егора. Самое время о нем вспомнить.
– Егор тоже так говорил…
– Простите.
– Ничего. И я тоже не могла дать ему внятного ответа.
– Вы бы могли всего достичь.
– Я и так достигла всего, чего хотела. Я ничего не измеряю ни деньгами, ни положением. Это глупо, я понимаю, Но нужно как-то выживать…
– Вы были замужем?
– Вопрос не в вашем стиле. Звучит пошловато. Нет, я не была замужем.
– Убежденная феминистка, понятно.
Ты просто дразнишь меня. Лещ, ты прекрасно видишь, что никакая я не феминистка, я просто слабая женщина, которая пытается держаться достойно в тяжелых жизненных обстоятельствах. И ты хочешь, чтобы я доказала тебе обратное здесь и сейчас.
– У меня просто нет сил с вами спорить. Скажем, я еще не встретила человека.
– Но надежды не теряете.
– Я просто не думаю об этом. Он или будет, или нет, только и всего.
– А если… Если такой человек появится… Вы узнаете его? Вы не пройдете мимо? – Прекрасно, Лещ, прекрасно, и этот бархатный голос, должно быть, именно так ты обольщал всех своих карманных красавиц в промежутках между Свазилендом и дружеской попойкой. Будем надеяться, что сейчас ты говоришь серьезно, что тебе не нужен легкий флирт.
– Я думаю, он сам узнает меня. Подойдет и возьмет за руку. – Вот тебе, Лещарик, я снимаю с себя всякую ответственность.
– Так просто?
– Да.
* * *
…Егора Самарина хоронили во вторник.
Накануне, почти по всем каналам, прошли сообщения об убийстве журналиста. Компания Меньших посвятила этому репортаж, заявив, что начинает журналистское расследование, и дала анонс большой передачи о военной афере в городе N. Уже в репортаже были расставлены некоторые акценты. Не обошлось и без намеков на конкретные имена вдохновителей дела с техникой и конкретных его исполнителей. Лещ действительно имел бульдожью хватку, но время сейчас работало на меня. Он будет отрабатывать московский след, вести сложные переговоры и торги (не так-то просто зацепить высокопоставленного чинушу), даже если его решили сдать. А я в это же время займусь непосредственно самим Лещом.
Я сама настояла на том, чтобы ехать на кладбище, – в противном случае это выглядело бы подозрительно. Я должна, я просто обязана проститься с близким человеком. Лещ отговаривал меня, но не очень в этом усердствовал: он понимал ситуацию и в то же время хотел защитить меня от лишних потрясений.
Одеться мне было не во что: секретарский костюмчик был безнадежно испорчен (Лещ просто выбросил его, даже не спрашивая моего согласия), и три дня я провела в его рубахе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
Многое из того, что мне рассказывал Лещ, я уже знала из его досье: скелет его жизни был собран достаточно скрупулезно. Но сейчас он обрастал мышцами, кожей, плотью, в его оживших венах струилась настоящая горячая кровь: невозможно было не подпасть под обаяние этого человека. Мне с трудом удавалось сохранить отстраненный взгляд на Михаила Меньших, здесь уже приходилось бороться не с ним, а с собой. В конце концов, я только женщина, черт возьми… Язык Леща оставался таким же терпким и образным, как язык его университетских рассказов, разве что за прошедшие годы приобрел известную лаконичность.
Наверное, он пытался понравиться мне, наверное, но в этом не было и следа от дешевого обольщения, от тетеревиных токовищ. Он просто стал собой, он даже мог позволить себе маленькие слабости, те слабости, которые задвигаются в дальний угол сильной души и без которых человек обязательно что-то теряет.
Анна, Анна, если бы не твоя сучья натура, если бы не весь этот кошмар с Егором, благодаря которому ты проникла в дом Леща, ты вполне могла бы встать рядом с ним. И попробуй сказать, что это не понравилось бы тебе…
Я все еще боролась с собой, хотя понимала, что ничего нельзя изменить. Дверь в мир Леща закрыта для тебя навсегда, ты остаешься в гнусном хлеву Лапицкого…
Хотя он не такой уж гнусный, этот хлев, если разобраться.
Если абстрагироваться от обстоятельств.
Если абстрагироваться от обстоятельств – это лучшее воскресенье в моей жизни. В той части жизни, которую я помню. Я чувствовала себя достаточно хорошо, и это немного, в самой глубине души, огорчало Леша: у него больше не было повода накрыть мою руку своей. А ему смертельно хотелось этого, я видела, каких сил ему стоит не поддаться минутному порыву. Ты, ко всему, и деликатен, Лешарик, ты слишком хорошо помнишь обстоятельства нашего знакомства, рана только-только начала затягиваться, тело Егора еще не предано земле. Потерпи, милый, я вознагражу тебя, но и от тебя потребуется награда: докажи мне, что ты не так хорош, как кажешься, и я буду почти счастлива…
Лещ снова заказал еду в ресторане: теперь это был не ужин, а обед. И не французская кухня, а мексиканская. Само по себе неплохо, только очень много перца и пряностей.
– Может быть, позвать Андрея? – невинно спросила я. – Он, должно быть, голоден?
– Он не придет, – помолчав, сказал Лещ, и снова я услышала в его голосе нотки плохо скрытой ревности, – в вашем-то возрасте, Лещарик, с вашим-то положением, и ревновать к несчастному спецназовцу? Просто несолидно, даже если учесть, что ревность – совершенно мальчишеское чувство.
– Почему?
– Я его хорошо знаю. Он придет в понедельник, потому что ему сказано прийти в понедельник. Он никого не будет обременять.
– Тогда, может быть, хотя бы вынести еды?
– Нет. Скорее всего он просто не хочет, чтобы его видели здесь, иначе он бы поднялся. Пусть все остается, как остается.
И снова – ревность, которую он даже не пытается скрыть. Пожалуй, мне хватит понедельника и вторника, чтобы ты, добрейшей души Лещ, сильно пожалел, что вывез Андрея из Югославии. Почему нет?
– Что ж, вы знаете его лучше.
– Теперь я в этом сомневаюсь. Во всяком случае, вы тоже теперь знаете его едва ли не лучше, чем я. Да и он сам. Или я ошибаюсь?
– Ошибаетесь, Миша. – Зафиксируй момент, Анюта: ты назвала его совершенно именем, и он потянулся навстречу ему; теперь главное не злоупотреблять этим. – Я не знаю. Я просто чувствую.
– Это одно и то же.
– Это разные вещи.
– Все-таки скажите мне, как такая женщина, как вы… Такой тонкий человек, такая умница… – А ведь я еще и красавица. Лещ, тебя ожидает большой сюрприз, когда пройдет глаз и сойдут синяки с лица. Но пока спасибо и на этом. – Как вы можете работать секретаршей в каком-то заштатном агентстве?
Лещ слово в слово повторил реплику, которую я придумала за Егора. Самое время о нем вспомнить.
– Егор тоже так говорил…
– Простите.
– Ничего. И я тоже не могла дать ему внятного ответа.
– Вы бы могли всего достичь.
– Я и так достигла всего, чего хотела. Я ничего не измеряю ни деньгами, ни положением. Это глупо, я понимаю, Но нужно как-то выживать…
– Вы были замужем?
– Вопрос не в вашем стиле. Звучит пошловато. Нет, я не была замужем.
– Убежденная феминистка, понятно.
Ты просто дразнишь меня. Лещ, ты прекрасно видишь, что никакая я не феминистка, я просто слабая женщина, которая пытается держаться достойно в тяжелых жизненных обстоятельствах. И ты хочешь, чтобы я доказала тебе обратное здесь и сейчас.
– У меня просто нет сил с вами спорить. Скажем, я еще не встретила человека.
– Но надежды не теряете.
– Я просто не думаю об этом. Он или будет, или нет, только и всего.
– А если… Если такой человек появится… Вы узнаете его? Вы не пройдете мимо? – Прекрасно, Лещ, прекрасно, и этот бархатный голос, должно быть, именно так ты обольщал всех своих карманных красавиц в промежутках между Свазилендом и дружеской попойкой. Будем надеяться, что сейчас ты говоришь серьезно, что тебе не нужен легкий флирт.
– Я думаю, он сам узнает меня. Подойдет и возьмет за руку. – Вот тебе, Лещарик, я снимаю с себя всякую ответственность.
– Так просто?
– Да.
* * *
…Егора Самарина хоронили во вторник.
Накануне, почти по всем каналам, прошли сообщения об убийстве журналиста. Компания Меньших посвятила этому репортаж, заявив, что начинает журналистское расследование, и дала анонс большой передачи о военной афере в городе N. Уже в репортаже были расставлены некоторые акценты. Не обошлось и без намеков на конкретные имена вдохновителей дела с техникой и конкретных его исполнителей. Лещ действительно имел бульдожью хватку, но время сейчас работало на меня. Он будет отрабатывать московский след, вести сложные переговоры и торги (не так-то просто зацепить высокопоставленного чинушу), даже если его решили сдать. А я в это же время займусь непосредственно самим Лещом.
Я сама настояла на том, чтобы ехать на кладбище, – в противном случае это выглядело бы подозрительно. Я должна, я просто обязана проститься с близким человеком. Лещ отговаривал меня, но не очень в этом усердствовал: он понимал ситуацию и в то же время хотел защитить меня от лишних потрясений.
Одеться мне было не во что: секретарский костюмчик был безнадежно испорчен (Лещ просто выбросил его, даже не спрашивая моего согласия), и три дня я провела в его рубахе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114