Плевать мне на тебя, понял?
Нет, он не стал поднимать меня, он так и не решился ко мне прикоснуться: слишком велико было желание ударить, вмазать, врезать – я это видела. Но капитан не сделал ни того, ни другого. Он просто повторил все то, что за несколько секунд до этого сделала я: сел на пол, против меня, близко придвинувшись. И с силой раскрутил на полу «браунинг», лежавший между нами. Мы следили за этим блестящим, бешено вращающимся волчком, как завороженные.
И когда он наконец-то остановился, капитан снова спустил всю свору гончих для последней королевской охоты. Эти гончие были поумнее ротвейлеров, запертых в соседней комнате. Они не лаяли почем зря. Они все пытались рассчитать.
– Если ты сама не попытаешься защититься, я не смогу защитить тебя. Может быть, и тогда ты защищалась?
– Не понимаю, о чем вы говорите.
– Ты была здесь… Ты сама косвенно это признала. Ну давай, сделай один только шаг, и я обещаю помочь тебе. Это несложно – сделать шаг. Один маленький шажок в нужном направлении.
– Вы забыли добавить – в нужном вам направлении. Попробуйте обвинить меня.
– Я ни в чем не обвиняю тебя. Обвинять не так интересно, как может показаться на первый взгляд. Я печенкой чую, что ты как-то связана с этим домом и этими убийствами. Хотя бы и в качестве свидетеля, черт с тобой… Перестань запираться и все мне расскажи.
– Возьмите в свидетели собак. Может быть, они помогут вам больше.
– Это совсем другие собаки. Они только похожи. Конечно, только похожи. Все это – только имитация, не совсем удачный спектакль со вводом второго состава. И собаки за дверью комнаты, в которой я никогда не была, и манекены были бездарными статистами… Да, именно манекены, потому что в комнате находился еще один, у стены с винтовками. Его я не заметила сразу, но это было уже неважно.
– Это совсем другие собаки, – снова повторил капитан. – А тем, настоящим, в свое время перерезали горло. Их хозяином и хозяином дома был Кудрявцев. Тебе о чем-нибудь говорит эта фамилия?
– Это он? – Я показала подбородком в сторону второго манекена, старательно уложенного в позу, в которой, видимо, его и застигла смерть.
– Соображаешь, – капитан грустно улыбнулся. – Собак Кудрявцев взял в свое время в спецпитомнике. Он сам натаскивал их, он был большой специалист. И хватка у него была – будь здоров.
– В таком случае странно, что он не запасся бультерьерами, если уж вы заговорили о хватке.
– Ты и о бультерьерах знаешь… Ты все знаешь, – впервые по лицу капитана промелькнула грустно-понимающая улыбка. – Кто же ты все-таки?
– Я бы и сама хотела это вспомнить…
– Очень хочется тебе верить.
Он вдруг поднял руку и коснулся моей щеки; жест неопытного любовника, судя по влажным кончикам его пальцев. Их прикосновение не было неприятным, скорее – наоборот. Я прикрыла глаза и подумала о том, касался ли кто-нибудь моего лица так, как касается сейчас капитан… Могло ли у нас получиться что-нибудь при других обстоятельствах? В конце концов, он не так уж плох, этот Костя Лапицкий, если отбросить этот по-детски вероломный и бессмысленный следственный эксперимент…
Его пальцы по-прежнему изучали мое лицо, которое не помнило ни одного конкретного прикосновения ни одного конкретного человека. И только когда они, обогнув скулы, добрались до мочек ушей, я почувствовала смутное беспокойство: капитан затеял эту игру с лицом не просто так, он движется к конкретной цели. Этой цели я не знала, но внутренне подобралась. И все-таки он нанес удар неожиданно:
– Забавная вещь получается… Мой друг погибает в катастрофе. Как это произошло – пока опустим, не об этом речь. Но в его машине оказываются две женщины: одна живая, другая – мертвая. Обе очень даже ничего, между прочим. Обе не в его вкусе. Две подружки, которых он решил подвезти из чувства сострадания к ближнему? Такой вариант может быть, вполне-вполне. Пока ничего криминального. Вот только потом случается эта авария. Олег был отличным водилой: в юности он даже грешил автогонками. Какой-то там гололед для него – дерьмо собачье. Но он с ходу влипает в эстакаду. Влипает только потому, что кто-то прижимал его. Но даже не в этом суть. Две женщины в машине – и не одну никто не ищет, ни живую, ни мертвую. Никто не может их опознать. Для одной подержанной «Шкоды», разбившейся на шоссе, многовато, ты не находишь?..
– Чего вы от меня хотите? – Я наконец-то открыла глаза и увидела его лицо совсем близко – ни следа от влажной нежности неопытного любовника, только циничное торжество.
– Думаю, кто-то из вас оказался в машине Олега не случайно. Кто? Или вы обе там наследили?
– Я ничего не знаю.
Пальцы капитана коснулись мочек моих ушей и скользнули дальше. Наконец они удовлетворенно замерли.
– Не знаешь? Зато я знаю. Все так, как мне сказали. Они там есть, рубчики за ушами.
– Рубчики?
– Именно. Шрамы для непосвященных. Ты делала пластическую операцию.
– Пластическую операцию? – К этому я не была готова и ухватилась за плечи капитана, чтобы не шлепнуться на близкий пол. – Какую пластическую операцию?..
– Это у тебя нужно спросить – какую. Я был бы круглым идиотом, если бы не успел обнюхать всех твоих лечащих врачей, они-то подошли к тебе совсем близко, они хорошо изучили твою анатомию. Эти живчики мне и сказали, что твое лицо полностью изменено. Полностью. Если бы тебя не устраивал нос… Или форма глаз… Или губы… А ведь у тебя милые губы, приятной полноты, такие нравятся мужчинам, поверь мне… Но, похоже, тебя не устраивало в себе все. Так не бывает, а? Если, конечно, тебя зовут не граф Монте-Кристо… А как тебя зовут?
– Я не помню…
– Рубцы за ушами – их не видно, но можно определить на ощупь, – кажется, он совсем не слушал меня, ослепленный своими собственными теориями. – До век я не добрался, прости, но там тоже должны остаться следы… Зачем ты изменила лицо?
– Я не знаю… Я ничего не знаю… Пожалуйста… Он уже не слушал меня, он перехватил мои руки, все еще неосмотрительно лежавшие на его плечах, и повалил меня на пол – только для того, чтобы самому упасть рядом. Теперь мы лежали лицом друг к другу под неумолчный хрип собак, запертых в соседней комнате. Он по-прежнему больно ощупывал мое лицо, как будто хотел сорвать его. Ничего, кроме животного ужаса, я не чувствовала – все дело было во мне…
– Зачем ты изменила лицо? Кто ты? – Капитан уговаривал меня с ласковой ненавистью. – Давай, скажи мне… Что ты делала в этом доме? Скажи мне, что? Что произошло? Как ты оказалась в машине Олега? Как вы – ты и она – оказались в машине Олега? Вы ведь разбились в ту ночь, когда здесь произошли все эти убийства, с интервалом в час… Вы разбились на очень удобной трассе, ведущей прямиком из этого милого местечка. И почему я нашел в его бумажнике вот это?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
Нет, он не стал поднимать меня, он так и не решился ко мне прикоснуться: слишком велико было желание ударить, вмазать, врезать – я это видела. Но капитан не сделал ни того, ни другого. Он просто повторил все то, что за несколько секунд до этого сделала я: сел на пол, против меня, близко придвинувшись. И с силой раскрутил на полу «браунинг», лежавший между нами. Мы следили за этим блестящим, бешено вращающимся волчком, как завороженные.
И когда он наконец-то остановился, капитан снова спустил всю свору гончих для последней королевской охоты. Эти гончие были поумнее ротвейлеров, запертых в соседней комнате. Они не лаяли почем зря. Они все пытались рассчитать.
– Если ты сама не попытаешься защититься, я не смогу защитить тебя. Может быть, и тогда ты защищалась?
– Не понимаю, о чем вы говорите.
– Ты была здесь… Ты сама косвенно это признала. Ну давай, сделай один только шаг, и я обещаю помочь тебе. Это несложно – сделать шаг. Один маленький шажок в нужном направлении.
– Вы забыли добавить – в нужном вам направлении. Попробуйте обвинить меня.
– Я ни в чем не обвиняю тебя. Обвинять не так интересно, как может показаться на первый взгляд. Я печенкой чую, что ты как-то связана с этим домом и этими убийствами. Хотя бы и в качестве свидетеля, черт с тобой… Перестань запираться и все мне расскажи.
– Возьмите в свидетели собак. Может быть, они помогут вам больше.
– Это совсем другие собаки. Они только похожи. Конечно, только похожи. Все это – только имитация, не совсем удачный спектакль со вводом второго состава. И собаки за дверью комнаты, в которой я никогда не была, и манекены были бездарными статистами… Да, именно манекены, потому что в комнате находился еще один, у стены с винтовками. Его я не заметила сразу, но это было уже неважно.
– Это совсем другие собаки, – снова повторил капитан. – А тем, настоящим, в свое время перерезали горло. Их хозяином и хозяином дома был Кудрявцев. Тебе о чем-нибудь говорит эта фамилия?
– Это он? – Я показала подбородком в сторону второго манекена, старательно уложенного в позу, в которой, видимо, его и застигла смерть.
– Соображаешь, – капитан грустно улыбнулся. – Собак Кудрявцев взял в свое время в спецпитомнике. Он сам натаскивал их, он был большой специалист. И хватка у него была – будь здоров.
– В таком случае странно, что он не запасся бультерьерами, если уж вы заговорили о хватке.
– Ты и о бультерьерах знаешь… Ты все знаешь, – впервые по лицу капитана промелькнула грустно-понимающая улыбка. – Кто же ты все-таки?
– Я бы и сама хотела это вспомнить…
– Очень хочется тебе верить.
Он вдруг поднял руку и коснулся моей щеки; жест неопытного любовника, судя по влажным кончикам его пальцев. Их прикосновение не было неприятным, скорее – наоборот. Я прикрыла глаза и подумала о том, касался ли кто-нибудь моего лица так, как касается сейчас капитан… Могло ли у нас получиться что-нибудь при других обстоятельствах? В конце концов, он не так уж плох, этот Костя Лапицкий, если отбросить этот по-детски вероломный и бессмысленный следственный эксперимент…
Его пальцы по-прежнему изучали мое лицо, которое не помнило ни одного конкретного прикосновения ни одного конкретного человека. И только когда они, обогнув скулы, добрались до мочек ушей, я почувствовала смутное беспокойство: капитан затеял эту игру с лицом не просто так, он движется к конкретной цели. Этой цели я не знала, но внутренне подобралась. И все-таки он нанес удар неожиданно:
– Забавная вещь получается… Мой друг погибает в катастрофе. Как это произошло – пока опустим, не об этом речь. Но в его машине оказываются две женщины: одна живая, другая – мертвая. Обе очень даже ничего, между прочим. Обе не в его вкусе. Две подружки, которых он решил подвезти из чувства сострадания к ближнему? Такой вариант может быть, вполне-вполне. Пока ничего криминального. Вот только потом случается эта авария. Олег был отличным водилой: в юности он даже грешил автогонками. Какой-то там гололед для него – дерьмо собачье. Но он с ходу влипает в эстакаду. Влипает только потому, что кто-то прижимал его. Но даже не в этом суть. Две женщины в машине – и не одну никто не ищет, ни живую, ни мертвую. Никто не может их опознать. Для одной подержанной «Шкоды», разбившейся на шоссе, многовато, ты не находишь?..
– Чего вы от меня хотите? – Я наконец-то открыла глаза и увидела его лицо совсем близко – ни следа от влажной нежности неопытного любовника, только циничное торжество.
– Думаю, кто-то из вас оказался в машине Олега не случайно. Кто? Или вы обе там наследили?
– Я ничего не знаю.
Пальцы капитана коснулись мочек моих ушей и скользнули дальше. Наконец они удовлетворенно замерли.
– Не знаешь? Зато я знаю. Все так, как мне сказали. Они там есть, рубчики за ушами.
– Рубчики?
– Именно. Шрамы для непосвященных. Ты делала пластическую операцию.
– Пластическую операцию? – К этому я не была готова и ухватилась за плечи капитана, чтобы не шлепнуться на близкий пол. – Какую пластическую операцию?..
– Это у тебя нужно спросить – какую. Я был бы круглым идиотом, если бы не успел обнюхать всех твоих лечащих врачей, они-то подошли к тебе совсем близко, они хорошо изучили твою анатомию. Эти живчики мне и сказали, что твое лицо полностью изменено. Полностью. Если бы тебя не устраивал нос… Или форма глаз… Или губы… А ведь у тебя милые губы, приятной полноты, такие нравятся мужчинам, поверь мне… Но, похоже, тебя не устраивало в себе все. Так не бывает, а? Если, конечно, тебя зовут не граф Монте-Кристо… А как тебя зовут?
– Я не помню…
– Рубцы за ушами – их не видно, но можно определить на ощупь, – кажется, он совсем не слушал меня, ослепленный своими собственными теориями. – До век я не добрался, прости, но там тоже должны остаться следы… Зачем ты изменила лицо?
– Я не знаю… Я ничего не знаю… Пожалуйста… Он уже не слушал меня, он перехватил мои руки, все еще неосмотрительно лежавшие на его плечах, и повалил меня на пол – только для того, чтобы самому упасть рядом. Теперь мы лежали лицом друг к другу под неумолчный хрип собак, запертых в соседней комнате. Он по-прежнему больно ощупывал мое лицо, как будто хотел сорвать его. Ничего, кроме животного ужаса, я не чувствовала – все дело было во мне…
– Зачем ты изменила лицо? Кто ты? – Капитан уговаривал меня с ласковой ненавистью. – Давай, скажи мне… Что ты делала в этом доме? Скажи мне, что? Что произошло? Как ты оказалась в машине Олега? Как вы – ты и она – оказались в машине Олега? Вы ведь разбились в ту ночь, когда здесь произошли все эти убийства, с интервалом в час… Вы разбились на очень удобной трассе, ведущей прямиком из этого милого местечка. И почему я нашел в его бумажнике вот это?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114