Что ж, одинокому всаднику это было только на руку; что же до княжны, то ночной гость полагал излишнюю самоуверенность одним из немногих грехов, за которые людям воздается еще при жизни.
Впрочем, он и сам не так давно был жестоко наказан за свою гордыню, и теперь, приближаясь к дому княжны Вязмитиновой, вел себя со всей возможной осторожностью. Девчонка и впрямь была хитра, так что кажущаяся безмятежность могла внезапно обернуться коварно подстроенной ловушкой.
Вскоре впереди забрезжил огонек, горевший в одном из окон второго этажа, а потом из-за деревьев выступили и фонари, освещавшие пространство перед парадным крыльцом. Тогда всадник остановил лошадь и спешился, стараясь делать это как можно тише.
Оранжевые отблески фонарей дрожали на мокрой листве и на покатых плечах мраморного Аполлона — того самого, который некогда привлек внимание княгини Аграфены Антоновны своим не совсем приличным увечьем. Уцелевшая рука античного бога была жеманно отставлена в сторону от туловища, и ее вытянутый палец указывал куда-то в темную гущу кустарника. Всадник обмотал поводья вокруг этой мраморной руки, огляделся по сторонам, проверяя, все ли тихо, и с шорохом углубился в мокрые кусты, обходя дом по периметру. Горевшее во втором этаже окно приковывало к себе его взгляд: несомненно, за этим окном скрывалась княжна, допоздна засидевшаяся над книгой очередного светила экономической науки или над списком последних виршей незнакомого ночному гостю Александра Пушкина.
Потом окно погасло, скрытое углом здания, и пришелец выбросил из головы посторонний вздор, целиком сосредоточившись на выполнении своей основной задачи: незамеченным пробраться в дом. Остановившись в кустах напротив заднего крыльца, он настороженно прислушался, но в тишине по-прежнему не раздавалось ни звука, если не считать шороха дождя и стука капель. Тогда ночной гость вынул из ножен на поясе длинный кинжал и одним стремительным броском пересек освещенное пространство заднего двора. Прижавшись к оштукатуренной стене, он замер в ожидании переполоха, но вокруг по-прежнему было тихо — так тихо, что ему почудилось, будто он слышит храп, доносившийся из флигеля, где ночевала прислуга.
Человек, выдававший себя за поручика Юсупова, коего никогда не существовало в природе, поднялся по кирпичным ступеням заднего крыльца, держа в одной руке тускло блестевший кинжал, а в другой — толстую черную трость с золотым набалдашником в виде оскаленной песьей головы. Под просторным мокрым плащом за поясом у него торчали еще два заряженных пистолета на тот случай, если поднимется тревога и придется отстреливаться от дворни, но для княжны самозваный поручик приготовил именно трость — как он и говорил княгине Зеленской, ему хотелось оставить на память княжне пулю из этого ствола, и ни из какого другого.
Просунув лезвие кинжала в щель между дверью и косяком, убийца нащупал железный язык щеколды, приподнял его кверху и осторожно надавил плечом. Дверь беззвучно распахнулась, из темного коридора в лицо пришельцу пахнуло теплом и запахами кухни.
— Обожаю деревню, — прошептал он, вступая в дом и притворяя за собою дверь. — Такая простота нравов!
Он немного постоял на месте, давая глазам привыкнуть к темноте, и осторожно двинулся вперед. Он дурно ориентировался в этой части дома, поскольку никогда не бывал здесь раньше; впрочем, на своем веку этот человек посетил столько различных домов, что без особого труда находил дорогу, руководствуясь одним лишь здравым смыслом.
По пути ему никто не встретился, и это было весьма неплохо: ему не хотелось раньше времени поднимать шум и отмечать свою дорогу трупами ни в чем не повинных дворовых людей, гибель коих не принесла бы ему ни малейшей пользы.
В холле первого этажа, куда он наконец выбрался, тускло горели прикрученные на ночь фитили масляных светильников. Такие же светильники освещали и лестницу, что вела на второй этаж. Нигде по-прежнему не было ни звука, ни шороха; если бы не красноватое мерцание светильников, дом выглядел бы покинутым, и убийце вдруг сделалось не по себе: ему вдруг почудилось, что он сбился с дороги в ненастной мгле и вместо дома княжны Вязмитиновой попал в какой-то заколдованный замок, населенный сказочными чудовищами, колдунами и феями. Вся эта нечисть до поры таилась по углам, следя за пришельцем злобными паучьими глазками, и ждала только подходящего момента, чтобы прыгнуть ему на спину.
Человек, даже мысленно не называвший себя поручиком Юсуповым, тряхнул головой, прогоняя наваждение. «К чертям заколдованные замки, фей, чародеев и гномов, — подумал он. — Вот знакомая лестница, устланная знакомым ковром, вот знакомые картины на стенах и мраморные фавны по углам. Здесь, надо полагать, не так давно повеселились французские кавалеристы, использовавшие каменных болванов в качестве мишеней для стрельбы. Княжна сохранила в своем жилище сие сомнительное украшение как напоминание о войне, столь много ее лишившей. Да, у княжны долгая память, она ничего не хочет прощать и забывать. Наверное, столь юной девице не так-то легко жить с подобным грузом на душе; ну, да ничего, терпеть ей осталось совсем недолго...»
Шагая через ступеньку, убийца поднялся по лестнице. Пушистый ковер глушил его шаги; намокший плащ мешал ему, и он небрежно сбросил его прямо на ступеньки. Под плащом обнаружилось темное статское платье, пошитое на манер охотничьего костюма; к широкому кожаному поясу были пристегнуты ножны кинжала и тяжелой кавалерийской сабли; два больших армейских пистолета крест-накрест торчали за поясом, вместе с надвинутой до самых бровей широкополой шляпой придавая ночному гостю несколько разбойничий вид. Он по-прежнему слегка прихрамывал, но повязка более не украшала его черноволосую голову: ссадина, нанесенная покойным Кшиштофом Огинским, уже зажила.
Незваный гость прошел по коридору второго этажа, считая двери. По его расчетам, княжна сидела в библиотеке. Эту догадку подтверждала и узкая полоска красноватого света, падавшая в коридор из приоткрытой на палец двери. Дойдя до этой полоски, убийца остановился и немного помедлил. «Проклятье, — едва слышно прошептал он в тишине пустого коридора. — Девица дьявольски хороша, но что поделать? Верно говорят: не родись красивой, а родись счастливой...»
С этими словами он толкнул дверь и вошел в библиотеку.
Княжна сидела за столом, освещенным огнем одинокой свечи. Перед нею и впрямь лежала какая-то толстая книга, раскрытая на середине; скользя взглядом по строчкам, княжна задумчиво накручивала на палец выбившийся из прически локон темных волос. Убийца застыл на пороге, против собственной воли очарованный этой мирной картиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
Впрочем, он и сам не так давно был жестоко наказан за свою гордыню, и теперь, приближаясь к дому княжны Вязмитиновой, вел себя со всей возможной осторожностью. Девчонка и впрямь была хитра, так что кажущаяся безмятежность могла внезапно обернуться коварно подстроенной ловушкой.
Вскоре впереди забрезжил огонек, горевший в одном из окон второго этажа, а потом из-за деревьев выступили и фонари, освещавшие пространство перед парадным крыльцом. Тогда всадник остановил лошадь и спешился, стараясь делать это как можно тише.
Оранжевые отблески фонарей дрожали на мокрой листве и на покатых плечах мраморного Аполлона — того самого, который некогда привлек внимание княгини Аграфены Антоновны своим не совсем приличным увечьем. Уцелевшая рука античного бога была жеманно отставлена в сторону от туловища, и ее вытянутый палец указывал куда-то в темную гущу кустарника. Всадник обмотал поводья вокруг этой мраморной руки, огляделся по сторонам, проверяя, все ли тихо, и с шорохом углубился в мокрые кусты, обходя дом по периметру. Горевшее во втором этаже окно приковывало к себе его взгляд: несомненно, за этим окном скрывалась княжна, допоздна засидевшаяся над книгой очередного светила экономической науки или над списком последних виршей незнакомого ночному гостю Александра Пушкина.
Потом окно погасло, скрытое углом здания, и пришелец выбросил из головы посторонний вздор, целиком сосредоточившись на выполнении своей основной задачи: незамеченным пробраться в дом. Остановившись в кустах напротив заднего крыльца, он настороженно прислушался, но в тишине по-прежнему не раздавалось ни звука, если не считать шороха дождя и стука капель. Тогда ночной гость вынул из ножен на поясе длинный кинжал и одним стремительным броском пересек освещенное пространство заднего двора. Прижавшись к оштукатуренной стене, он замер в ожидании переполоха, но вокруг по-прежнему было тихо — так тихо, что ему почудилось, будто он слышит храп, доносившийся из флигеля, где ночевала прислуга.
Человек, выдававший себя за поручика Юсупова, коего никогда не существовало в природе, поднялся по кирпичным ступеням заднего крыльца, держа в одной руке тускло блестевший кинжал, а в другой — толстую черную трость с золотым набалдашником в виде оскаленной песьей головы. Под просторным мокрым плащом за поясом у него торчали еще два заряженных пистолета на тот случай, если поднимется тревога и придется отстреливаться от дворни, но для княжны самозваный поручик приготовил именно трость — как он и говорил княгине Зеленской, ему хотелось оставить на память княжне пулю из этого ствола, и ни из какого другого.
Просунув лезвие кинжала в щель между дверью и косяком, убийца нащупал железный язык щеколды, приподнял его кверху и осторожно надавил плечом. Дверь беззвучно распахнулась, из темного коридора в лицо пришельцу пахнуло теплом и запахами кухни.
— Обожаю деревню, — прошептал он, вступая в дом и притворяя за собою дверь. — Такая простота нравов!
Он немного постоял на месте, давая глазам привыкнуть к темноте, и осторожно двинулся вперед. Он дурно ориентировался в этой части дома, поскольку никогда не бывал здесь раньше; впрочем, на своем веку этот человек посетил столько различных домов, что без особого труда находил дорогу, руководствуясь одним лишь здравым смыслом.
По пути ему никто не встретился, и это было весьма неплохо: ему не хотелось раньше времени поднимать шум и отмечать свою дорогу трупами ни в чем не повинных дворовых людей, гибель коих не принесла бы ему ни малейшей пользы.
В холле первого этажа, куда он наконец выбрался, тускло горели прикрученные на ночь фитили масляных светильников. Такие же светильники освещали и лестницу, что вела на второй этаж. Нигде по-прежнему не было ни звука, ни шороха; если бы не красноватое мерцание светильников, дом выглядел бы покинутым, и убийце вдруг сделалось не по себе: ему вдруг почудилось, что он сбился с дороги в ненастной мгле и вместо дома княжны Вязмитиновой попал в какой-то заколдованный замок, населенный сказочными чудовищами, колдунами и феями. Вся эта нечисть до поры таилась по углам, следя за пришельцем злобными паучьими глазками, и ждала только подходящего момента, чтобы прыгнуть ему на спину.
Человек, даже мысленно не называвший себя поручиком Юсуповым, тряхнул головой, прогоняя наваждение. «К чертям заколдованные замки, фей, чародеев и гномов, — подумал он. — Вот знакомая лестница, устланная знакомым ковром, вот знакомые картины на стенах и мраморные фавны по углам. Здесь, надо полагать, не так давно повеселились французские кавалеристы, использовавшие каменных болванов в качестве мишеней для стрельбы. Княжна сохранила в своем жилище сие сомнительное украшение как напоминание о войне, столь много ее лишившей. Да, у княжны долгая память, она ничего не хочет прощать и забывать. Наверное, столь юной девице не так-то легко жить с подобным грузом на душе; ну, да ничего, терпеть ей осталось совсем недолго...»
Шагая через ступеньку, убийца поднялся по лестнице. Пушистый ковер глушил его шаги; намокший плащ мешал ему, и он небрежно сбросил его прямо на ступеньки. Под плащом обнаружилось темное статское платье, пошитое на манер охотничьего костюма; к широкому кожаному поясу были пристегнуты ножны кинжала и тяжелой кавалерийской сабли; два больших армейских пистолета крест-накрест торчали за поясом, вместе с надвинутой до самых бровей широкополой шляпой придавая ночному гостю несколько разбойничий вид. Он по-прежнему слегка прихрамывал, но повязка более не украшала его черноволосую голову: ссадина, нанесенная покойным Кшиштофом Огинским, уже зажила.
Незваный гость прошел по коридору второго этажа, считая двери. По его расчетам, княжна сидела в библиотеке. Эту догадку подтверждала и узкая полоска красноватого света, падавшая в коридор из приоткрытой на палец двери. Дойдя до этой полоски, убийца остановился и немного помедлил. «Проклятье, — едва слышно прошептал он в тишине пустого коридора. — Девица дьявольски хороша, но что поделать? Верно говорят: не родись красивой, а родись счастливой...»
С этими словами он толкнул дверь и вошел в библиотеку.
Княжна сидела за столом, освещенным огнем одинокой свечи. Перед нею и впрямь лежала какая-то толстая книга, раскрытая на середине; скользя взглядом по строчкам, княжна задумчиво накручивала на палец выбившийся из прически локон темных волос. Убийца застыл на пороге, против собственной воли очарованный этой мирной картиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88