– Минуточку, – беря тоном выше, сказал милиционер и преградил ему дорогу. – Туда нельзя.
– А мне надо, – ответил Абзац, дословно цитируя старый анекдот.
Он поднял свой пакет повыше и упер ствол спрятанного внутри «узи» сержанту в живот. Сержант не мог видеть содержимого пакета, но ощущение упиравшегося в незащищенный живот твердого железа говорило красноречивее всяких слов. Мент попятился, однако автоматный ствол продолжал плотно прижиматься к его солнечному сплетению, вызывая слабость в коленях и сухость во рту. Сержант отступил еще на шаг и уперся лопатками в дверь.
– Тихо, дружок, – негромко сказал ему Абзац. – Смотри на меня и делай, что я скажу. Они там?
Сержант кивнул и нервно облизал губы.
– Отлично. Открывай дверь и заходи… Нет, поворачиваться не надо. Спиной вперед. И без глупостей, понял? Ты мне не нужен, но если придется… Тебе все ясно?
Сержант снова кивнул, нашарил у себя за спиной ручку, повернул ее и спиной вперед протиснулся в дверь.
Помещение, в которое они вошли, было неожиданно светлым и просторным. Ввиду пасмурной погоды под потолком горели люминесцентные лампы, компенсируя недостаток проникавшего сквозь узковатое зарешеченное окно дневного света. Судя по всему, комнату обставляли и отделывали где-то в середине восьмидесятых в полном соответствии с бытовавшими тогда представлениями о том, как должен выглядеть современный интерьер. Стены были до половины обшиты темными деревянными панелями, а выше панелей до самого потолка выложены рельефными гипсовыми плитами, во впадинах которых темнела копившаяся годами пыль. Пожелтевший от времени и табачного дыма потолок тоже был рельефным – правда, не гипсовым, а пенопластовым. В дальнем от двери углу стоял старый цветной телевизор в полированном деревянном корпусе на облезлой вращающейся подставке. Архаичный набор мягкой мебели, раздвижной стол, несколько полумягких стульев и репродукция Шишкина в потемневшей золоченой раме дополняли картину.
На столе стояло несколько начатых бутылок водки и лежала нехитрая закуска. В воздухе слоями плавал табачный дым. Телевизор в углу бормотал, передавая дневной выпуск новостей, по экрану мельтешили бледные тени.
Вокруг стола сидели пятеро. Абзац знал их всех в лицо и по именам – не потому, что это были его знакомые, а потому, что в свое время он посвятил немало скучных часов изучению своих потенциальных клиентов. Это были руководители бригад, когда-то подчинявшихся Хромому. Абзац был вынужден отдать должное организаторскому таланту старого бандита: сколоченная им группировка продолжала функционировать как единое целое даже после его смерти.
Личные амбиции и обыкновенная жадность, как ни странно, не мешали собравшимся здесь главарям банд понимать, что вместе они сильнее, чем порознь.
Когда стоявший на стреме сержант, пятясь, ввалился в комнату, красноречиво держа на весу разведенные в стороны руки, взгляды присутствующих неохотно обратились к нему. На пяти физиономиях изобразилось недовольство пополам с раздражением от внезапной помехи, и пять ртов приоткрылись для презрительного окрика. Это была стандартная реакция, на которую рассчитывал Абзац. Здесь собрались матерые волки, которые до сих пор оставались в живых благодаря звериной хитрости и быстроте рефлексов, но в данный момент они находились на своей территории и под надежной, как им казалось, охраной. Чтобы адекватно отреагировать на нештатную ситуацию, им требовалось какое-то время, но Абзац не собирался давать им такую возможность.
Он привык обходиться без напутственных речей.
Мертвому безразлично, застрелили его молча или после продолжительной и интересной беседы, а живому лишняя болтовня может дать шанс вывернуться. Поэтому Абзац ударом в челюсть бросил сержанта на пол и открыл огонь раньше, чем недовольство на лицах присутствующих успело смениться удивлением.
Он стрелял сквозь непрозрачный пакет, что лишало его возможности как следует прицелиться, но короткоствольный «узи» был спроектирован именно для такой стрельбы – веером, от живота, навскидку. Скорострельность и огромное количество выпускаемых пуль с лихвой компенсировали недостаточную точность и дальность стрельбы. Абзац не любил «узи» – это было грубое оружие, предназначенное для скорой и кровавой расправы.
Автомат-уродец запрыгал в его руке, плюясь свинцом и раздирая в клочья пакет. Воздух наполнился грохотом, брызгами водки, гипсовой пылью и летящими во все стороны осколками стекла, плитки и дерева. Только один из сидевших за столом бандитов успел выхватить пистолет. На то, чтобы навести оружие в цель, времени у него не осталось: две пули попали ему в живот, одна в грудь и еще одна – в подбородок. Бандит сплясал короткий безумный танец и рухнул под стол.
Затвор автомата лязгнул в последний раз, боек сухо клацнул, упав на пустой патронник. В наступившей тишине стало отчетливо слышно, как позванивает, катясь по кафельному полу, последняя гильза, и капает со стола какая-то жидкость – не то водка из разбитой бутылки, не то чья-то кровь.
Потом кто-то тихо заскулил, совсем как умирающая от голода и холода собака. Абзац опустил глаза, Живой и невредимый, если не считать кровоподтека на челюсти, сержант боком отползал от него по полу, безотчетно стремясь забиться под стол. Глаза у него были совсем белые, как у вареной плотвы, из носа текло, а в промежности форменных брюк темнело большое мокрое пятно. Абзац гадливо поморщился: в своей жизни он насмотрелся всякого, но вид взрослого, физически здорового мужчины, неспособного побороть животный страх смерти, неизменно вызывал в нем отвращение. Сейчас сержант мог бы свободно подстрелить его – во всяком случае попытаться. Пистолет по-прежнему лежал у него в кобуре, в то время как у Абзаца не осталось ни единого патрона. Но эта мысль, похоже, даже не приходила бедняге в голову – настолько резким оказался переход от непыльного существования в качестве мальчика на побегушках у уголовников к стрельбе и смерти.
– Ты, – сказал ему Абзац. Как всегда в подобных случаях, говорить поначалу оказалось трудно: мышцы лица одеревенели и потеряли упругость. – Документы есть? Дай сюда паспорт.
– Не стреляй, – дрожащим голосом попросил сержант, с трудом вытаскивая из кармана паспорт и протягивая его Абзацу.
Абзац вздохнул. «Не стреляй…» Чем стрелять-то, чучело?
Он сунул автомат под мышку и бегло просмотрел паспорт, небрежно листая страницы обтянутой кожаной перчаткой рукой.
– Ищенко Иван Алексеевич, – прочел он вслух. – Женат, двое детей… М-да… Что же ты, козел? О чем ты думал-то, когда с этими уродами снюхался? Молчи, молчи, сам знаю. Та-а-ак… Улица Кустанайская, дом четыре, квартира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89