ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


— Вижу… Вижу друга твоего в доме казенном. И еще друга вижу, весь из себя в одежде новой. А еще…
Вздрагивает, увидев там что-то, мне пока неизвестное. Вскрикивает, внезапно бледнея, на своем языке, привлекая внимание растроганного музыкой цыганского барона.
— Ай-я-яй!! — говорит цыганский барон с толстой пачкой денег, расталкивая обступивших жертву соплеменников. Момент передачи в его руку моей ладони проходит быстро и для меня незаметно. Барон приспускает на нос очки в золотой оправе и, высунув язык, тщательно рассматривает ладошку. Увиденное его не устраивает, и он, цокая языком, вынимает из кармана толстую книжку. Справочник молодого цыгана. Сверяется с ней, бормочет, зорко осматривает меня с ног до головы, отталкивает судьбоносную ладонь и гнусавит, неразборчиво и тихо:
— Ай-я-яй! Безголовый, меченый…
Завывают цыгане, визжат, словно посягнул я на самое святое, на общественную цыганскую кассу, бегут от меня, размахивая юбками, словно радугами. Пожилая цыганка пятится, в глазах непонятный испуг. Наступает на коробку из-под торта “Праздничный”. Рассыпаются бумажные деньги, звякает мелочь. И нелепо смотрится на грязном полу выкинутый цыганенком платок, по которому топочут десятки ног.
По подземному переходу проносится холодный ветер. Сильный, переполненный страхом и необъяснимой дрожью. Визжит толстушка продавщица, захлопывая окошко киоска. Замолкает оркестр, протяжно скрипя контрабасом. В один миг пустеет переход. Носятся поднятые ветром цыганские деньги. И на месте балалаечника кружит вихрем горсть черного пепла.
Взрываются хлопками лампы, швыряя в глаза осколки стекла и света. Валюсь на пол, не по желанию, по принуждению. Словно чья-то холодная рука сгибает меня, заставляя поцеловаться с последней весенней слякотью.
В начале подземного перехода рождается грохот копыт, он приближается, толкая перед собой ледяной ветер. Подступает, проникая через темноту, швыряет на прикрытую руками голову куски холодного воздуха. Останавливается надо мной. Прикасается к затылку холодом. И шепчет:
— Кто?
Бьет по вискам завывающий сквозняк. Смеется тот, кто надо мной. И снова все исчезает в мгновение ока.
Вскакиваю, освобожденный, и бегу к слабому свечению выхода. Я не знаю, что случилось. Но, что бы ни произошло, мне это не нравится. Шея до сих пор скрипит инеем, в волосах тают куски перемешанного с грязью снега. Перескакиваю через ступени, торопясь выскочить из странного перехода, заполненного топотом и ледяным ветром. И только оказавшись под светом солнца, немного успокаиваюсь, убеждая себя, что все это привиделось, примерещилось, почудилось.
Вчера был такой трудный день. Новые люди, новые прохожие, ничего не подозревая, спускаются в переход. У каждого свои дела, свои цели. Все спешат, все торопятся.
Приваливаюсь спиной к гранитной стенке, сползаю вниз, пытаясь привести сознание в здравый порядок. Сердобольный старичок с орденскими планками на груди, неодобрительно качая головой, вкладывает в мою безвольную руку железную мелочь. Следом за ним выстраивается очередь желающих оказать материальную помощь плохо выглядящему молодому человеку с сумасшедшими глазами.
— Ну что вы…
Нас, молодых лейтенантов, учили не брать денег, даже если от чистого сердца и с утра.
В подземном переходе кто-то визжит. Визгу вторят вторые и третьи голоса.
— Убили!..
Запихиваю пачку мятых, не вполне законно полученных денег в карман и перегибаюсь через ограждение перехода.
На грязных ступенях, окруженный молчаливой толпой, лежит, неестественно раскинув руки, милиционер. Ненужная резиновая дубинка торчит из-под спины. У милиционера нет головы. И красная лужа в том месте, где должна была находиться его фуражка.
Старичок, только что организовавший добровольные пожертвования в помощь молодым сотрудникам милиции в гражданской одежде, поворачивает ко мне сморщенное временем и заботами лицо и грозит пальцем.
— Нет, нет… это не я!
Последним из перехода поднялся я. Теперь наводящий вопрос: кого станут подозревать в совершенном убийстве? Ну и что с того, что я ничего не видел? Что с того, что слышал конский топот и чувствовал ледяной ветер? Это не алиби. Люди в бессознательном состоянии и не такое совершают. А я был определенно в бессознательном состоянии.
Рассматриваю ладони. На них нет следов крови.
Это не я!
В локоть впиваются цепкие пальцы. Вздрагиваю. Нервы ни к черту.
— Уходи, меченый! — Цыганский барон, не глядя мне в глаза, оттаскивает в сторону от собирающейся толпы, от грозящего пальцем старика, от подбегающей милиции и завывающей сирены машины “Скорой помощи”. — Уходи. Не место тебе здесь.
Не место.
— Подожди… Разобраться надо.
— Уходи, лейтенант, — настойчив цыганский барон, крепкие у него руки. — Не сейчас разберешься. Не здесь. Твое время придет. Сам поймешь, когда. Уходи…
Сильным толчком запихивает в невесть откуда появившееся такси, захлопывает дверцу и исчезает в толпе.
Машина срывается с места, вклинивается в плотный поток.
Прилипаю к заднему стеклу. У перехода все еще маячит старик, первым отдавший мне мелочь. Недобро усмехается и тычет мне вслед пальцем. Губы его беззвучно шевелятся. Но я знаю, что он говорит. Кем называет меня, лейтенанта секретного отдела “Подозрительная информация”.
— Нельзя так… Разворачивайся.
Кидаюсь к водителю. И замираю остолбенелый. Машина пуста. На водительском месте только кожаная кепка. Крутится самостоятельно руль, играют педали. Мурлычет тихо магнитола тоскливую ноту. Ту самую, что слышал я в самолете.
Выхватываю из кармана красные корочки, тычу их в то место, где должен сидеть человек, и, не зная, что делаю, кричу:
— Немедленно остановиться! Милиция!
Такси послушно прижимается к обочине, распахиваются дверцы, и сила, до этого швырнувшая меня на пол подземного перехода, выталкивает теперь из машины. Я перебираю ногами, семеню, стараясь не свалиться вновь в цветные газоны, в асфальтовую грязь. Слышу за спиной визг шин, рев двигателя, истошный писк клаксонов. Слышу, как грохочет металл о металл. Как скручиваются железные полосы, лопаются на мелкую мозаику стекла.
На дороге ухает, грохочет литаврами. Рождается густое пламя, пожирая то, что только секунду назад было машиной. И уже оттуда, из густых красных простыней пламени догоняет его голос:
— Кто?
И я понимаю — надо уходить. Немедленно. Судьбу, не ту — на ладони, а ту, которая на небесах, можно обмануть только раз.
Ухожу. Убегаю. Не оборачиваясь на огонь. Мне страшно. Мне не по себе. Торопливо огибаю прохожих. Тупо смотрю на серый асфальт. Носки кроссовок перепачканы красным. И я слышу, как там, на месте взорвавшегося такси, грохочут по дороге гигантские копыта безголового всадника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108