– Ты же сделал такую кайеру, дослужился до гвайдейского командийа, а йассуждаешь так, будто не знаешь, насколько твои истойические летописи не соответствуют действительности. И если ты надумал всейвез выяснить, кто и как стал найодным. изб'йанником и гейоем, то ни за что не узнаешь, потому как эти самые летописи «найодные изб'йанники» и ваяют.
Сереион выцепил с большого блюда грудинку фанчкраксы и вгрызся в нее белоснежными зубами.
– Так ведь в твоих сказках вранья не меньше, если не сказать, что там вообще одна ложь. И ты что, этому веришь?
Хухлязимус повертел в руках стакан с «Балтикой», почесал щеку и поменял содержимое на темно-красное сунаемское вино.
– Йазница в том, голубчик, что сказка – ложь, да в ней намек. Она тебя сама честно об этом п'йедуп'йеждает. А твои истойические опусы – не стану давать им должного оп'йеделения – неп'йейекаемая святыня. За них любого если не казнят, так в изгнание отп'йавить могут, и все за одно к'йохотное сомнение или несогласие.
Сереион с трудом припомнил, что сколько-то там сот лет назад могущественный чародей самолично пытался принимать участие в управлении какой-то страной, однако вызвал тем самым гнев местного правителя по имени Елмаир. Кстати, именно благодаря гонениям на Хухлязимуса Елмаир и смог укрепиться в истории, ибо больше ничем славен не был.
– Прости, дядюшка Хух, – огорченно сказал гвардеец. – Кажется, я тебя ненароком задел. А из-за чего у тебя, собственно говоря, вышла размолвка с этим правителем? И почему ты его не превратил во что-нибудь особенно пакостное? Ты же уже был величайшим чародеем.
Хухлязимус смачно закусил вино маринованными ольсимками, фаршированными хрустящими граскунчиками.
– Вот сколько лет колдую эти самые ольсимки, а так никогда не мог понять, кто же запихивает г'йаскунчик вместо косточки? – пожал он плечами.
– Никогда бы не подумал, – признался Сереион. – У нас на кухне это делают поварята. Сколько при этом ольсимок портят – не передать словами.
– При двойе, – с видом знатока ответил Хухлязимус, – не только ольсимки пойтятся. Поэтому я и сижу здесь на болотах. Видишь ли, когда я был молодым и наивным, то мечтал, чтобы во всем Вольхолле была абсолютная народная упрачукратия.
Последнее слово он выговорил четко, со всеми буквами "р", будто заклинание.
– Впервые в жизни слышу, чтобы ты ошибался, – удивился гвардеец. – При твоей народной упрачукратии такое начнется, что самодурство королей покажется детской забавой. А потребность в сказках вообще отпадет, потому – кому их сочинять и о ком, когда все равны станут?
– Кстати, о сказках, – хитро прищурился чародей. – Что-то мне подсказывает, что в новое издание «Базяк» будет включена еще одна сказка, и будет она называться п'йимейно так: «Нечаянная Нетять и Г'йозный Жлезьпых».
– Не ты ли, дядюшка, эти сказки выдумываешь? – вопросил Сереион, прикидывая, что хухлязимусовской жизни с лихвой хватило бы и на это.
– А не все ли йавно, кто их сочиняет? Главное, чтобы н'йавилось. Вот ты же, нап'йимей, не задумываешься над тем, кто этого фанчк'йаксу готовил Он тебе по вкусу, и ты его ешь, п'йавильно?
– Мне вообще достаточно того, что я у тебя в гостях, – улыбнулся Сереион. – К тому же я пришел к тебе по очень важному делу.
Он поежился, как от холода, припомнив грозный и несокрушимый вид обновленного дракона.
– Дракон, о котором мы с тобой в прошлый раз говорили, уже обосновался в замке – и, кажется, надолго, – а обещанного антидракона я еще и в глаза не видел. Король волнуется, Марона теряет сознание от одной только мысли о грядущих расходах, Мулкеба пыхтит нечто невразумительное. Зато сразу ясно, что он совершенно не понимает, какую тварь вызвал и что с ней теперь делать. Его величество наконец осознал, что лучше терпеть свою тетю, нежели чуждую тварь. К тому же, дядюшка, дракон прибыл не один, а с пятью демоническими драконорыцарями. Я так не играю. Я просто уже не могу дождаться истребителя данного дракона.
– Терпение, терпение, молодой человек. Как говорят в Юккене: быстро поедешь, тихо понесут, – лукаво улыбнулся Хухлязимус, позабыв на время о своем аристократическом прононсе. – Неужели тебе так хочется убить бедного дракона?
– Не убить, а хотя бы знать, что его в любую минуту можно отвадить от замка. Я никак в толк не возьму: что сложного в том, чтобы свести в одной точке двух магических тварей? Ты ведь, дядюшка, Душару, говорят, можешь разбудить, если тебе приспичет.
– Лучше тебе до этого не дожить, – испугался чародей. – А что касается антидракона, то ты не горячись и не беспокойся. Лучше вот отведай пумченегих сальбульчиков. – Он достал из вазочки сальбульчик и с хрустом стал жевать. – Таких теперь не делают, рецепт затерялся во мраке веков. Я его в одной сказке вычитал. Твой д'йакон, батенька, фунтишляшит семимильными шагами, оттого мой антид'йакон за ним не поспевает. Как говойится, пеший конному не товайищ, понимаешь, о чем я?
Сереиои с интересом повертел перед глазами сальбульчик, осторожно его надкусил и заглянул внутрь.
– Нет, не понимаю.
Хухлязимус встрепенулся:
– Ты, кстати, не читал сказку про Волшебный Цульпечек?
При чем тут сказка про Волшебный Цульпечек, Сереион уразуметь не смог, но в дискуссию включился:
– Это там, где три ватрипохи никак не могут одну пару туфель поделить, чтобы понравиться одному вельможному наместнику, а он впоследствии оказывается нищим и улетает на седласой забаске к богатому приемному отцу?
Глаза у чародея стали размером с чайное блюдце, а очки самопроизвольно полезли на лоб.
– Да нет же! Это ты путаешь со сказкой про любовь между Корнючим Звеморем и Чучкаюкенской девой. Помнишь, они там еще в Чаморском Земскалье Сманариновый ключик от пояса верности ищут?
Сереион тоже возмутился:
– Да нет, дядюшка, это ты что-то путаешь. Сманариновый ключик – это, по-моему, вообще из Луздунчика. У него еще дли-и-инный такой нос вырос… – Он безнадежно махнул рукой и взмолился: – Давай не будем спорить, а то просидим до завтрашнего утра. В другой день я бы только с радостью, но сегодня мне еще предстоит возвратиться на Мумзьнямский вечер в замке.
Хухлязимус неожиданно заинтересовался:
– Мумзьнямский вечей, говойишь? Это, поди, Муйкеба п'федложил? Неплохо задумано, совсем неплохо для человека, котойый п'йославился штопаньем носков…
Еще одна предпоследняя глава
Женщина считает, что на каждый вопрос есть два взгляда: ее и ошибочный.
Реальность можно выдержать, только если она не вся дана в ощущениях. Или дана не вся сразу.
Зофъя Налковская
В тот страшный день, завидев вдалеке курящееся облако желтой пыли, дозорный на башне не закричал, как заведено: «Едут!» – переполошив при этом добрую половину замка. Нет, он скорбно и торжественно преодолел крутой спуск по винтовой башенной лестнице, выбрался на мощенный булыжником двор и сперва огляделся вокруг, словно в последний раз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Сереион выцепил с большого блюда грудинку фанчкраксы и вгрызся в нее белоснежными зубами.
– Так ведь в твоих сказках вранья не меньше, если не сказать, что там вообще одна ложь. И ты что, этому веришь?
Хухлязимус повертел в руках стакан с «Балтикой», почесал щеку и поменял содержимое на темно-красное сунаемское вино.
– Йазница в том, голубчик, что сказка – ложь, да в ней намек. Она тебя сама честно об этом п'йедуп'йеждает. А твои истойические опусы – не стану давать им должного оп'йеделения – неп'йейекаемая святыня. За них любого если не казнят, так в изгнание отп'йавить могут, и все за одно к'йохотное сомнение или несогласие.
Сереион с трудом припомнил, что сколько-то там сот лет назад могущественный чародей самолично пытался принимать участие в управлении какой-то страной, однако вызвал тем самым гнев местного правителя по имени Елмаир. Кстати, именно благодаря гонениям на Хухлязимуса Елмаир и смог укрепиться в истории, ибо больше ничем славен не был.
– Прости, дядюшка Хух, – огорченно сказал гвардеец. – Кажется, я тебя ненароком задел. А из-за чего у тебя, собственно говоря, вышла размолвка с этим правителем? И почему ты его не превратил во что-нибудь особенно пакостное? Ты же уже был величайшим чародеем.
Хухлязимус смачно закусил вино маринованными ольсимками, фаршированными хрустящими граскунчиками.
– Вот сколько лет колдую эти самые ольсимки, а так никогда не мог понять, кто же запихивает г'йаскунчик вместо косточки? – пожал он плечами.
– Никогда бы не подумал, – признался Сереион. – У нас на кухне это делают поварята. Сколько при этом ольсимок портят – не передать словами.
– При двойе, – с видом знатока ответил Хухлязимус, – не только ольсимки пойтятся. Поэтому я и сижу здесь на болотах. Видишь ли, когда я был молодым и наивным, то мечтал, чтобы во всем Вольхолле была абсолютная народная упрачукратия.
Последнее слово он выговорил четко, со всеми буквами "р", будто заклинание.
– Впервые в жизни слышу, чтобы ты ошибался, – удивился гвардеец. – При твоей народной упрачукратии такое начнется, что самодурство королей покажется детской забавой. А потребность в сказках вообще отпадет, потому – кому их сочинять и о ком, когда все равны станут?
– Кстати, о сказках, – хитро прищурился чародей. – Что-то мне подсказывает, что в новое издание «Базяк» будет включена еще одна сказка, и будет она называться п'йимейно так: «Нечаянная Нетять и Г'йозный Жлезьпых».
– Не ты ли, дядюшка, эти сказки выдумываешь? – вопросил Сереион, прикидывая, что хухлязимусовской жизни с лихвой хватило бы и на это.
– А не все ли йавно, кто их сочиняет? Главное, чтобы н'йавилось. Вот ты же, нап'йимей, не задумываешься над тем, кто этого фанчк'йаксу готовил Он тебе по вкусу, и ты его ешь, п'йавильно?
– Мне вообще достаточно того, что я у тебя в гостях, – улыбнулся Сереион. – К тому же я пришел к тебе по очень важному делу.
Он поежился, как от холода, припомнив грозный и несокрушимый вид обновленного дракона.
– Дракон, о котором мы с тобой в прошлый раз говорили, уже обосновался в замке – и, кажется, надолго, – а обещанного антидракона я еще и в глаза не видел. Король волнуется, Марона теряет сознание от одной только мысли о грядущих расходах, Мулкеба пыхтит нечто невразумительное. Зато сразу ясно, что он совершенно не понимает, какую тварь вызвал и что с ней теперь делать. Его величество наконец осознал, что лучше терпеть свою тетю, нежели чуждую тварь. К тому же, дядюшка, дракон прибыл не один, а с пятью демоническими драконорыцарями. Я так не играю. Я просто уже не могу дождаться истребителя данного дракона.
– Терпение, терпение, молодой человек. Как говорят в Юккене: быстро поедешь, тихо понесут, – лукаво улыбнулся Хухлязимус, позабыв на время о своем аристократическом прононсе. – Неужели тебе так хочется убить бедного дракона?
– Не убить, а хотя бы знать, что его в любую минуту можно отвадить от замка. Я никак в толк не возьму: что сложного в том, чтобы свести в одной точке двух магических тварей? Ты ведь, дядюшка, Душару, говорят, можешь разбудить, если тебе приспичет.
– Лучше тебе до этого не дожить, – испугался чародей. – А что касается антидракона, то ты не горячись и не беспокойся. Лучше вот отведай пумченегих сальбульчиков. – Он достал из вазочки сальбульчик и с хрустом стал жевать. – Таких теперь не делают, рецепт затерялся во мраке веков. Я его в одной сказке вычитал. Твой д'йакон, батенька, фунтишляшит семимильными шагами, оттого мой антид'йакон за ним не поспевает. Как говойится, пеший конному не товайищ, понимаешь, о чем я?
Сереиои с интересом повертел перед глазами сальбульчик, осторожно его надкусил и заглянул внутрь.
– Нет, не понимаю.
Хухлязимус встрепенулся:
– Ты, кстати, не читал сказку про Волшебный Цульпечек?
При чем тут сказка про Волшебный Цульпечек, Сереион уразуметь не смог, но в дискуссию включился:
– Это там, где три ватрипохи никак не могут одну пару туфель поделить, чтобы понравиться одному вельможному наместнику, а он впоследствии оказывается нищим и улетает на седласой забаске к богатому приемному отцу?
Глаза у чародея стали размером с чайное блюдце, а очки самопроизвольно полезли на лоб.
– Да нет же! Это ты путаешь со сказкой про любовь между Корнючим Звеморем и Чучкаюкенской девой. Помнишь, они там еще в Чаморском Земскалье Сманариновый ключик от пояса верности ищут?
Сереион тоже возмутился:
– Да нет, дядюшка, это ты что-то путаешь. Сманариновый ключик – это, по-моему, вообще из Луздунчика. У него еще дли-и-инный такой нос вырос… – Он безнадежно махнул рукой и взмолился: – Давай не будем спорить, а то просидим до завтрашнего утра. В другой день я бы только с радостью, но сегодня мне еще предстоит возвратиться на Мумзьнямский вечер в замке.
Хухлязимус неожиданно заинтересовался:
– Мумзьнямский вечей, говойишь? Это, поди, Муйкеба п'федложил? Неплохо задумано, совсем неплохо для человека, котойый п'йославился штопаньем носков…
Еще одна предпоследняя глава
Женщина считает, что на каждый вопрос есть два взгляда: ее и ошибочный.
Реальность можно выдержать, только если она не вся дана в ощущениях. Или дана не вся сразу.
Зофъя Налковская
В тот страшный день, завидев вдалеке курящееся облако желтой пыли, дозорный на башне не закричал, как заведено: «Едут!» – переполошив при этом добрую половину замка. Нет, он скорбно и торжественно преодолел крутой спуск по винтовой башенной лестнице, выбрался на мощенный булыжником двор и сперва огляделся вокруг, словно в последний раз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84