Как ужасно, если Агатияр окажется прав...
Придворного лекаря короля Аллаэллы звали Иренсей. Он получил свою должность еще в начале правления Фалера и с тех пор пережил на своем посту множество странных и загадочных событий – ведь от лекарей скрывают обычно гораздо меньше, чем от остальных людей. Худо-бедно, за свою долгую жизнь он даже стал разбираться в магии и, хотя использовать заклинания в своей работе его было невозможно заставить, мог безошибочно определить, появилась ли болезнь естественным путем или здесь замешаны злые силы.
Иренсей слыл самым искусным хирургом и врачевателем в трех западных королевствах. Он пользовался всякой возможностью пополнять и улучшать свои знания – особенно же преуспел в своем мастерстве после того, как провел год на востоке. Объездив вместе с посольством Фалера Урукур, Бали, Сихем и Хадрамаут, он узнал множество тайн, которыми охотно поделились с ним целители этих стран. Мастера всегда узнают друг друга, и им нет нужды враждовать. Когда человек в своем искусстве поднимается на определенную ступень, из его сердца неуловимым образом исчезают зависть и алчность, жадность и презрение. Профессия, выбранная Иренсеем, изначально предполагала неоценимость любой человеческой жизни. И лекарь считал своим неотъемлемым долгом не просто врачевать болезни, но и предупреждать их, не допуская источник зла к людям.
Вернувшись с востока, он был непомерно обласкан Фалером, которому надоели безуспешные усилия прочих врачей по части поправления его пошатнувшегося здоровья. А уж королева Лая в лекаре просто души не чаяла – ведь именно он и никто другой лечил ее любимых детей. Оба сына короля Аллаэллы буквально выросли на руках у Иренсея. Он занимался всем: от первых ссадин и ушибов до первых юношеских прыщей, а также оказался самым верным другом, которому и досталась честь выслушивать все сердечные излияния молодых принцев. Иренсей любил королевскую семью, а точнее – любил Лаю и ее детей. Короля Фалера он воспринимал плохо, потому что государь был капризен, своенравен и по-человечески ему несимпатичен. Об этом мало кто догадывается, но все-таки и у лекарей бывают свои симпатии и антипатии.
Но наступила старость и вместе с букетом болезней принесла с собой постыдный и нестерпимый страх за собственную шкуру. А уж когда при дворе стала заправлять всем прекрасная любовница Фалера, лекарь и подавно стал опасаться за себя. Всем была известна его преданность наследным принцам, что уже не могло понравиться Бендигейде. Сейчас, стоя у постели несчастной королевы, Иренсей во все глаза смотрел на отвратительное украшение, которое графиня Бран-Тайгир носила на груди. Талисман из зеленого золота таил в себе ярко выраженное зло. Лекарю с его чутьем и долгими годами практики было легко ощутить его и оценить, насколько он был опасен. Иренсей ни секунды не сомневался в том, что болезнь королевы спровоцирована этим магическим предметом. Она началась раньше, но сегодня лекарь поставил окончательный диагноз – королева Лая излечению не подлежит, разве что случится чудо. Но никто из тех, от кого это могло зависеть, в чуде заинтересован не был. Судьба Лаи была решена.
Иренсей не мог помочь государыне. Он испугался и за себя, подумав, что Бендигейда догадывается о том, что он наверняка знает, что произошло. И искать защиты не у кого. Король примет сторону любовницы, и даже застарелая монаршая подагра не спасет врачевателя. И все-таки, несмотря на страх и опасения, присутствовала мысль: неужели он, врач, знает, но допустит, чтобы подобная участь постигла и детей короля. Хотя хороши дети: старшему – двадцать пять и младшему – двадцать.
Придворному лекарю платят изрядно, потому что покупают не только знания и умения, но еще и человеческое достоинство. Служа монархам, нельзя чувствовать то, что чувствует обычный человек. Гордость, самолюбие, неприятие некоторых сторон человеческой натуры просто невозможны. Смелость, верность и дружба – исключены. Этот закон не усваивается, но прорастает внутрь человека, закрепляется где-то на уровне позвоночника, и тот сам сгибается при необходимости, даже не спрашивая хозяина, а согласен ли он. Конечно, согласен. Иначе, как герцог Ганиг, можно стать короче ровно на одну голову.
Вернувшись в свои апартаменты, Иренсей тревожно заходил из угла в угол. Что делать? Искать мага? Но кто допустит мага до королевы и как к этому отнесется Шахар? Ведь уже всем ясно, что придворный чародей сделал ставку на фаворитку короля. И еще одна мысль беспокоила старика: он явственно слышал, как много раз королева произнесла имя Богини Истины и Сути. Просила что-то передать ей. Просила не за себя и детей, но стремилась предупредить о чем-то. Это было настолько удивительно, что врач не мог успокоиться и прийти в себя. Надо было что-то делать! И внезапно его осенило.
Как он мог забыть, что лучше всех в Аллаэлле, если не на всем западе, в магических талисманах разбирается старый ювелир Махама. Они с Иренсеем не были друзьями, но что-то похожее на приятельские отношения все же установилось между двумя стариками. Оба были мастера в своем деле и уважали искусство друг друга. Если кто и достал этот предмет Бендигейде, то наверняка Махама.
Схватив плащ, сунув ноги в сапоги, лекарь среди ночи выбежал на улицу, забыв о своем коне и о портшезе, положенном ему по должности, и со всех ног помчался на окраину, к западным воротам Аллаэллы, где располагался домишко Махамы.
На отчаянный стук (лекарь довольно долго барабанил кулаками по дощатой двери) отворил одноухий слуга старого ювелира. У его правого бока громоздился лохматый, одноухий же кобель. Пес молчал и только изредка приподнимал верхнюю губу, демонстрируя вошедшему кинжальные клыки. Это было настолько недвусмысленным предупреждением на случай возможных беспорядков, что только безумец решился бы нанести вред хозяевам дома. Пес стоил нескольких дюжих охранников.
Слуга признал королевского лекаря, хмуро оглядел его с головы до ног, особо задержавшись взглядом на заляпанных грязью сапогах, выразительно определил глазами свое отношение к пешим прогулкам среди ночи и... ушел в дом, ни слова не говоря. Только растоптанные башмаки зашаркали по деревянному полу. Иренсей вспомнил, что слугу звали вроде бы Фер, а пса – Уэн. Или наоборот?
Лекарь двинулся следом. Не прошел он и нескольких шагов по узкому темному коридорчику, как ему навстречу вышел сам Махама. Он нисколько не удивился, узнав ночного гостя.
– Это ты? – поинтересовался для проформы. – Скажу тебе, ты малость сдвинулся на старости лет. Что тебя ночью с постели подняло? До утра не мог подождать?
– Я к тебе за консультацией, – переводя дыхание, выговорил Иренсей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137
Придворного лекаря короля Аллаэллы звали Иренсей. Он получил свою должность еще в начале правления Фалера и с тех пор пережил на своем посту множество странных и загадочных событий – ведь от лекарей скрывают обычно гораздо меньше, чем от остальных людей. Худо-бедно, за свою долгую жизнь он даже стал разбираться в магии и, хотя использовать заклинания в своей работе его было невозможно заставить, мог безошибочно определить, появилась ли болезнь естественным путем или здесь замешаны злые силы.
Иренсей слыл самым искусным хирургом и врачевателем в трех западных королевствах. Он пользовался всякой возможностью пополнять и улучшать свои знания – особенно же преуспел в своем мастерстве после того, как провел год на востоке. Объездив вместе с посольством Фалера Урукур, Бали, Сихем и Хадрамаут, он узнал множество тайн, которыми охотно поделились с ним целители этих стран. Мастера всегда узнают друг друга, и им нет нужды враждовать. Когда человек в своем искусстве поднимается на определенную ступень, из его сердца неуловимым образом исчезают зависть и алчность, жадность и презрение. Профессия, выбранная Иренсеем, изначально предполагала неоценимость любой человеческой жизни. И лекарь считал своим неотъемлемым долгом не просто врачевать болезни, но и предупреждать их, не допуская источник зла к людям.
Вернувшись с востока, он был непомерно обласкан Фалером, которому надоели безуспешные усилия прочих врачей по части поправления его пошатнувшегося здоровья. А уж королева Лая в лекаре просто души не чаяла – ведь именно он и никто другой лечил ее любимых детей. Оба сына короля Аллаэллы буквально выросли на руках у Иренсея. Он занимался всем: от первых ссадин и ушибов до первых юношеских прыщей, а также оказался самым верным другом, которому и досталась честь выслушивать все сердечные излияния молодых принцев. Иренсей любил королевскую семью, а точнее – любил Лаю и ее детей. Короля Фалера он воспринимал плохо, потому что государь был капризен, своенравен и по-человечески ему несимпатичен. Об этом мало кто догадывается, но все-таки и у лекарей бывают свои симпатии и антипатии.
Но наступила старость и вместе с букетом болезней принесла с собой постыдный и нестерпимый страх за собственную шкуру. А уж когда при дворе стала заправлять всем прекрасная любовница Фалера, лекарь и подавно стал опасаться за себя. Всем была известна его преданность наследным принцам, что уже не могло понравиться Бендигейде. Сейчас, стоя у постели несчастной королевы, Иренсей во все глаза смотрел на отвратительное украшение, которое графиня Бран-Тайгир носила на груди. Талисман из зеленого золота таил в себе ярко выраженное зло. Лекарю с его чутьем и долгими годами практики было легко ощутить его и оценить, насколько он был опасен. Иренсей ни секунды не сомневался в том, что болезнь королевы спровоцирована этим магическим предметом. Она началась раньше, но сегодня лекарь поставил окончательный диагноз – королева Лая излечению не подлежит, разве что случится чудо. Но никто из тех, от кого это могло зависеть, в чуде заинтересован не был. Судьба Лаи была решена.
Иренсей не мог помочь государыне. Он испугался и за себя, подумав, что Бендигейда догадывается о том, что он наверняка знает, что произошло. И искать защиты не у кого. Король примет сторону любовницы, и даже застарелая монаршая подагра не спасет врачевателя. И все-таки, несмотря на страх и опасения, присутствовала мысль: неужели он, врач, знает, но допустит, чтобы подобная участь постигла и детей короля. Хотя хороши дети: старшему – двадцать пять и младшему – двадцать.
Придворному лекарю платят изрядно, потому что покупают не только знания и умения, но еще и человеческое достоинство. Служа монархам, нельзя чувствовать то, что чувствует обычный человек. Гордость, самолюбие, неприятие некоторых сторон человеческой натуры просто невозможны. Смелость, верность и дружба – исключены. Этот закон не усваивается, но прорастает внутрь человека, закрепляется где-то на уровне позвоночника, и тот сам сгибается при необходимости, даже не спрашивая хозяина, а согласен ли он. Конечно, согласен. Иначе, как герцог Ганиг, можно стать короче ровно на одну голову.
Вернувшись в свои апартаменты, Иренсей тревожно заходил из угла в угол. Что делать? Искать мага? Но кто допустит мага до королевы и как к этому отнесется Шахар? Ведь уже всем ясно, что придворный чародей сделал ставку на фаворитку короля. И еще одна мысль беспокоила старика: он явственно слышал, как много раз королева произнесла имя Богини Истины и Сути. Просила что-то передать ей. Просила не за себя и детей, но стремилась предупредить о чем-то. Это было настолько удивительно, что врач не мог успокоиться и прийти в себя. Надо было что-то делать! И внезапно его осенило.
Как он мог забыть, что лучше всех в Аллаэлле, если не на всем западе, в магических талисманах разбирается старый ювелир Махама. Они с Иренсеем не были друзьями, но что-то похожее на приятельские отношения все же установилось между двумя стариками. Оба были мастера в своем деле и уважали искусство друг друга. Если кто и достал этот предмет Бендигейде, то наверняка Махама.
Схватив плащ, сунув ноги в сапоги, лекарь среди ночи выбежал на улицу, забыв о своем коне и о портшезе, положенном ему по должности, и со всех ног помчался на окраину, к западным воротам Аллаэллы, где располагался домишко Махамы.
На отчаянный стук (лекарь довольно долго барабанил кулаками по дощатой двери) отворил одноухий слуга старого ювелира. У его правого бока громоздился лохматый, одноухий же кобель. Пес молчал и только изредка приподнимал верхнюю губу, демонстрируя вошедшему кинжальные клыки. Это было настолько недвусмысленным предупреждением на случай возможных беспорядков, что только безумец решился бы нанести вред хозяевам дома. Пес стоил нескольких дюжих охранников.
Слуга признал королевского лекаря, хмуро оглядел его с головы до ног, особо задержавшись взглядом на заляпанных грязью сапогах, выразительно определил глазами свое отношение к пешим прогулкам среди ночи и... ушел в дом, ни слова не говоря. Только растоптанные башмаки зашаркали по деревянному полу. Иренсей вспомнил, что слугу звали вроде бы Фер, а пса – Уэн. Или наоборот?
Лекарь двинулся следом. Не прошел он и нескольких шагов по узкому темному коридорчику, как ему навстречу вышел сам Махама. Он нисколько не удивился, узнав ночного гостя.
– Это ты? – поинтересовался для проформы. – Скажу тебе, ты малость сдвинулся на старости лет. Что тебя ночью с постели подняло? До утра не мог подождать?
– Я к тебе за консультацией, – переводя дыхание, выговорил Иренсей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137