Каури слишком сложно подделать. Они настоящие! На такой глубине их теперь и не собирают. Такая редкость! Такое мало у кого есть! Да они стоят целое состояние! Столько, что я теперь могу делать что угодно.
– И что же ты собираешься с ними делать?
– Конечно, я займусь бизнесом, буду расширяться. Выберусь из этого болота на Виктуалиенмаркт. Открою настоящий магазин. В хорошем здании, люкс, в общем, в небоскребе. Для настоящих покупателей с настоящими деньгами! Я еще слишком молодая, чтобы стать владелицей супермаркетов, но, когда у меня в руках такое чудо, это ко мне тоже придет. Найму стариков, опытных людей, и они будут на меня работать. Найму бухгалтера и адвоката. Начну действовать вполне законно. Без всяких там глупостей. С нормальной бухгалтерией, и налоги стану платить!
– Звучит весьма оптимистично.
– Моя мечта наконец-то сбылась. Теперь на меня обратит внимание мир высокой моды. Я буду получать одежду от профессиональных дизайнеров. А с тряпьем покончено. Тряпье, тряпье, тряпье... О, как же я устала крутиться и цепляться за жизнь!
– Надеюсь, что никаких осложнений с дружками Бруно у тебя не будет.
– Конечно нет, – ответила Тереза. – Неважно, что ты думаешь об обществе, но они делают этот мир лучше. Правда, они улучшают его. А дружки Бруно – что ж, полиция ими займется. Это и медицинский вопрос, и деньги, и наблюдение... Это срабатывает. И плохие ребята от этого мрут. Их и так с каждым годом все меньше и меньше. Криминальный мир вымирает. Они уже старые, но долгое время были очень сильные, а сейчас уходят, исчезают, как болезнь. Тут есть что-то трагическое, но... это огромное политическое достижение.
Майа устало вздохнула:
– Возможно, мне не стоило давать тебе так много транквилизаторов.
– Не говори так. Неужели ты не видишь, что я счастлива? И ты могла быть счастлива вместе со мной. – Она посмотрела Майе в глаза: – Почему ты так изменилась, Майа? В Мунхене ты была очень веселой. И куда все делось?
– Твое настроение идет по синусоиде, моя дорогая. Постарайся говорить поменьше. Успокойся. Я очень устала.
Тереза опять пересела.
– Конечно, ты очень устала. Но ты была такой смелой! Прости меня, Майа. Огромное тебе спасибо.
Они долго молчали. Тереза вновь немного всплакнула. И наконец уснула.
Они проезжали по ярко освещенным сельским полям. Лицо Терезы светилось миром и спокойствием.
– Теперь ты на другой стороне, – мягко сказала ей Майа. – Теперь ты смешная маленькая буржуйка. Я даже не верила, что лекарство подействует именно так. Я не верила, что оно так хорошо подействует. Моя вина! Я сама жила когда-то в этом мире. Даже не верится, что ты так стремишься жить в мире, который я больше не в силах выносить. Ни минуты. А теперь я вне закона и научилась свободно дышать. Путь назад мне закрыт. И вдова уже вышла на мой след. Она знает. Мне известно, что она знает. Она готова арестовать меня хоть сейчас, несмотря на все ее терпение и любезность. Тебе известно, кто такая вдова?
Сонная Тереза крепко сжимала свой медальон.
– Тебе и не нужно этого знать, – заключила Майа.
С перестройкой дворца памяти оказались проблемы. Главная сложность состояла в том, что в нем до сих пор кто-то жил. Бенедетте и ее друзьям потребовалось приложить немало сил, чтобы обнаружить этого доставлявшего хлопоты таинственного обитателя. Им, как выяснилось, был пес Мартина. Во дворце памяти оставался Платон.
Мартин связал собственный мозг собаки с ее виртуальностью. Это не был медицинский процесс, предлагавшийся пациентам и получивший, по целому ряду причин, одобрение общества. Активность нервной системы – явление абсолютно необходимое, постоянное и чуждое всякой прямолинейности. Клетки мозга растут, их обмен веществ зависит от деятельности всего организма. Когда компьютерная программа пытается расти и развиваться вместе с мозгом, в результате не получается плавного и безупречного синтеза мысли и компьютерной передачи. Как правило, возникает непредусмотренная, беспорядочно разрастающаяся мешанина. И если этот синтез не контролировать, он превращается в виртуальное безумие.
Бенедетта показала скрытое крыло дворца, где работал собачий мозг. За прошедшие годы киберорганическая смесь увеличилась, спрессовавшись в узлы и миомы, в огромные слои и линии вокруг прилежащих клеток. Но они нашли звенья живого собачьего передатчика и разблокировали их. То тут, то там попадались чудовищные округлости, массивные волокнистые модули, подобные дурным неисчезающим видениям.
После смерти Уоршоу умственные процессы собаки как будто раздробились, оказавшись на пяти уровнях. Оставленная без присмотра субстанция словно просачивалась через эти взломанные этажи, как тина.
– А как выглядит код? – поинтересовалась Майа.
– О, там такой замечательный код. Его и за миллион лет не взломаешь.
– Ты действительно считаешь, что это помогает ему мыслить?
– Я не считаю, что собака думает, как мы, но это явно познавательный процесс, присущий млекопитающим. Уоршоу подключил свой дворец через Сеть к собачьей голове. Для того времени это было весьма остроумно. Конечно, смешно даже сравнивать с экспериментами на животных в наши дни. Но в 2060-х годах уже были широкополосные каналы и очень быстрый траффик. В позвоночник собаки должны были вживить антенны.
– Зачем?
– Мы предполагаем, что он хотел спрятать некоторые данные в собаке. А быть может, закодировал и весь дворец памяти в ее нервной системе. Подобная визионерская чепуха тогда была очень популярна. Тогда люди верили во что угодно. Они романтизировали компьютеры и создавали мифы о виртуальности. Она казалась им чем-то мистическим. И еще тогда увлекались разными рискованными экспериментами. Тогда полагали, что все возможно, а вот здравого смысла им, очевидно, не хватало. Но ведь Уоршоу не был программистом. Он просто был старый, богатый. И безрассудный.
– Собака все еще подключена?
– Ты неправильно формулируешь, Майа. У собаки никогда не было ни собачьих перчаток, ни собачьих наглазников. Она никогда не воспринимала дворец как дворец. Она просто существовала в нем, как в питательной среде. Или среда жила в ней... Вероятно, Уоршоу так задумал, что когда-нибудь собака будет там жить. Оборвет свои зримые следы и исчезнет в чисто медийных структурах. Было мнение, что это вполне возможно, до тех пор пока люди сами не попробовали и не убедились, как все сложно. Уоршоу снял об этом дурацкий фильм.
– Ты видела фильмы Мартина Уоршоу? Как тебе это удалось?
– Мы свое дело сделали, откопали их.
– Тебе понравились картины Уоршоу?
– Очень примитивные.
– Мне это не кажется примитивным.
– Но это никакое не кино. Ненатуральная жизнь: каждый день одно и то же. И так тридцать лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
– И что же ты собираешься с ними делать?
– Конечно, я займусь бизнесом, буду расширяться. Выберусь из этого болота на Виктуалиенмаркт. Открою настоящий магазин. В хорошем здании, люкс, в общем, в небоскребе. Для настоящих покупателей с настоящими деньгами! Я еще слишком молодая, чтобы стать владелицей супермаркетов, но, когда у меня в руках такое чудо, это ко мне тоже придет. Найму стариков, опытных людей, и они будут на меня работать. Найму бухгалтера и адвоката. Начну действовать вполне законно. Без всяких там глупостей. С нормальной бухгалтерией, и налоги стану платить!
– Звучит весьма оптимистично.
– Моя мечта наконец-то сбылась. Теперь на меня обратит внимание мир высокой моды. Я буду получать одежду от профессиональных дизайнеров. А с тряпьем покончено. Тряпье, тряпье, тряпье... О, как же я устала крутиться и цепляться за жизнь!
– Надеюсь, что никаких осложнений с дружками Бруно у тебя не будет.
– Конечно нет, – ответила Тереза. – Неважно, что ты думаешь об обществе, но они делают этот мир лучше. Правда, они улучшают его. А дружки Бруно – что ж, полиция ими займется. Это и медицинский вопрос, и деньги, и наблюдение... Это срабатывает. И плохие ребята от этого мрут. Их и так с каждым годом все меньше и меньше. Криминальный мир вымирает. Они уже старые, но долгое время были очень сильные, а сейчас уходят, исчезают, как болезнь. Тут есть что-то трагическое, но... это огромное политическое достижение.
Майа устало вздохнула:
– Возможно, мне не стоило давать тебе так много транквилизаторов.
– Не говори так. Неужели ты не видишь, что я счастлива? И ты могла быть счастлива вместе со мной. – Она посмотрела Майе в глаза: – Почему ты так изменилась, Майа? В Мунхене ты была очень веселой. И куда все делось?
– Твое настроение идет по синусоиде, моя дорогая. Постарайся говорить поменьше. Успокойся. Я очень устала.
Тереза опять пересела.
– Конечно, ты очень устала. Но ты была такой смелой! Прости меня, Майа. Огромное тебе спасибо.
Они долго молчали. Тереза вновь немного всплакнула. И наконец уснула.
Они проезжали по ярко освещенным сельским полям. Лицо Терезы светилось миром и спокойствием.
– Теперь ты на другой стороне, – мягко сказала ей Майа. – Теперь ты смешная маленькая буржуйка. Я даже не верила, что лекарство подействует именно так. Я не верила, что оно так хорошо подействует. Моя вина! Я сама жила когда-то в этом мире. Даже не верится, что ты так стремишься жить в мире, который я больше не в силах выносить. Ни минуты. А теперь я вне закона и научилась свободно дышать. Путь назад мне закрыт. И вдова уже вышла на мой след. Она знает. Мне известно, что она знает. Она готова арестовать меня хоть сейчас, несмотря на все ее терпение и любезность. Тебе известно, кто такая вдова?
Сонная Тереза крепко сжимала свой медальон.
– Тебе и не нужно этого знать, – заключила Майа.
С перестройкой дворца памяти оказались проблемы. Главная сложность состояла в том, что в нем до сих пор кто-то жил. Бенедетте и ее друзьям потребовалось приложить немало сил, чтобы обнаружить этого доставлявшего хлопоты таинственного обитателя. Им, как выяснилось, был пес Мартина. Во дворце памяти оставался Платон.
Мартин связал собственный мозг собаки с ее виртуальностью. Это не был медицинский процесс, предлагавшийся пациентам и получивший, по целому ряду причин, одобрение общества. Активность нервной системы – явление абсолютно необходимое, постоянное и чуждое всякой прямолинейности. Клетки мозга растут, их обмен веществ зависит от деятельности всего организма. Когда компьютерная программа пытается расти и развиваться вместе с мозгом, в результате не получается плавного и безупречного синтеза мысли и компьютерной передачи. Как правило, возникает непредусмотренная, беспорядочно разрастающаяся мешанина. И если этот синтез не контролировать, он превращается в виртуальное безумие.
Бенедетта показала скрытое крыло дворца, где работал собачий мозг. За прошедшие годы киберорганическая смесь увеличилась, спрессовавшись в узлы и миомы, в огромные слои и линии вокруг прилежащих клеток. Но они нашли звенья живого собачьего передатчика и разблокировали их. То тут, то там попадались чудовищные округлости, массивные волокнистые модули, подобные дурным неисчезающим видениям.
После смерти Уоршоу умственные процессы собаки как будто раздробились, оказавшись на пяти уровнях. Оставленная без присмотра субстанция словно просачивалась через эти взломанные этажи, как тина.
– А как выглядит код? – поинтересовалась Майа.
– О, там такой замечательный код. Его и за миллион лет не взломаешь.
– Ты действительно считаешь, что это помогает ему мыслить?
– Я не считаю, что собака думает, как мы, но это явно познавательный процесс, присущий млекопитающим. Уоршоу подключил свой дворец через Сеть к собачьей голове. Для того времени это было весьма остроумно. Конечно, смешно даже сравнивать с экспериментами на животных в наши дни. Но в 2060-х годах уже были широкополосные каналы и очень быстрый траффик. В позвоночник собаки должны были вживить антенны.
– Зачем?
– Мы предполагаем, что он хотел спрятать некоторые данные в собаке. А быть может, закодировал и весь дворец памяти в ее нервной системе. Подобная визионерская чепуха тогда была очень популярна. Тогда люди верили во что угодно. Они романтизировали компьютеры и создавали мифы о виртуальности. Она казалась им чем-то мистическим. И еще тогда увлекались разными рискованными экспериментами. Тогда полагали, что все возможно, а вот здравого смысла им, очевидно, не хватало. Но ведь Уоршоу не был программистом. Он просто был старый, богатый. И безрассудный.
– Собака все еще подключена?
– Ты неправильно формулируешь, Майа. У собаки никогда не было ни собачьих перчаток, ни собачьих наглазников. Она никогда не воспринимала дворец как дворец. Она просто существовала в нем, как в питательной среде. Или среда жила в ней... Вероятно, Уоршоу так задумал, что когда-нибудь собака будет там жить. Оборвет свои зримые следы и исчезнет в чисто медийных структурах. Было мнение, что это вполне возможно, до тех пор пока люди сами не попробовали и не убедились, как все сложно. Уоршоу снял об этом дурацкий фильм.
– Ты видела фильмы Мартина Уоршоу? Как тебе это удалось?
– Мы свое дело сделали, откопали их.
– Тебе понравились картины Уоршоу?
– Очень примитивные.
– Мне это не кажется примитивным.
– Но это никакое не кино. Ненатуральная жизнь: каждый день одно и то же. И так тридцать лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100