Публика очнулась не сразу, потом раздался гул одобрения и аплодисменты. Не успели они смолкнуть, как из-за одного из столиков встала женщина и вышла на сцену.
Танец не был профессиональным, но вполне соответствовал общей атмосфере, захватившей ее и заставившей выплеснуть свои чувства под звук барабанов. Она импровизировала и танцевала с той естественностью, которая дается только тем, кто чувствует душу музыки.
Дважды обойдя в танце небольшую сцену, женщина томным движением закинула руки за спину, одну за другой расстегнула пуговицы платья и выскользнула из него, словно освобождаясь от оков. При каждой новой вариации зрители за столиками одобрительно кивали, а когда она расстегнула и бросила на пол бюстгальтер, раздался вопль восхищенных голосов.
Все радовало глаз в этой женщине. Ее полная упругая грудь, ее тело с округлыми бедрами и гибкие ноги — все двигалось, трепетало и дрожало в бешеном танце, пока наконец она не опустилась на пол, словно в последних содроганиях безумного сна. Движения стали конвульсивными, рот округлился в молчаливом вопле, а расширившиеся глаза остекленели. Сидевшие за столиками посетители стали бросать ей банкноты. Одни медленно падали ей на живот, другие на пол. Музыка закончилась бешеным пульсирующим грохотом ударных инструментов и завыванием флейт.
Никто не аплодировал, словно все обессилели вместе с танцовщицей. Официант принес нам бокалы, но я даже не мог припомнить, когда сделал заказ. Вей машинально взяла свой бокал, пригубила его, но, когда оркестр заиграл снова, она вдруг одним глотком осушила его, словно у нее пересохло в горле.
Глаза у нее преобразились. Их восточный разрез стал еще более выразительным, губы как будто припухли, грудь возбужденно вздымалась и опускалась с каждым вдохом. Снова раздался слабый, призрачный звук флейты, постепенно усиливаясь, затем к ней присоединились колокольчики, тарелки и какой-то незнакомый духовой инструмент, звук которого вскоре перекрыл все остальные. Свет притушили до бледно-голубого, и люди за столиками ждали, уверенные, что что-то произойдет, и поэтому не выражали нетерпения.
Повторился зов флейты, и Вей Локка встала из-за стола.
Я не стал ее удерживать.
Ее танец отличался от предыдущих. В нем смешались разные традиции, и зрители сразу ощутили эту новизну. Печать Востока зримо присутствовала в чистоте отточенных движений, но отличие состояло в смешении различных племенных ритуалов.
Вей стояла посередине сцены с закрытыми глазами и полуоткрытыми влажными губами. Ее ноги казались неподвижными, но тело сменяло одну классическую позу за другой, наполняя зрителей огнем музыки и страстью. Как-то незаметно платье соскользнуло с ее плеч, затем одним движением она сбросила его до талии, открыв грудь с оранжевыми сосками на фоне почти пурпурного цвета кожи при голубом освещении.
Пол дрожал у меня под ногами. Это зрители отбивали такт и, раскачиваясь, с восторгом взирали на Вей. Постепенно сползая с бедер, платье упало на пол, а она откинулась назад так, что ее волосы коснулись пола.
Кроваво-красный рубин в центре живота казался еще более кровавым и подмигивал зрителям, как зловещий глаз. Когда она повернулась в мою сторону, мне показалось, что глаз остановился на мне.
Напряжение возросло до такой степени, что его уже невозможно было переносить. Танец закончился на пронзительной ноте флейты, которая, медленно затихая, смолкла. Вей ушла со сцены не сразу, она опять проделала свой волшебный трюк с платьем, мгновенно скользнув в него. И только тогда прошла к нашему столику, сопровождаемая восторженными взглядами онемевших зрителей.
Вей прерывисто дышала, и причиной тому был не стремительный танец, а нечто большее, о чем красноречиво свидетельствовал ее взгляд. Она взяла только что принесенный официантом бокал, жадно выпила залпом его содержимое и только после этого, казалось, заметила меня. И улыбнулась, как улыбается женщина мужчине, с которым только что занималась любовью.
— Ты была великолепна, — сказал я.
Облизнув пересохшие губы, Вей откинула назад волосы.
— Как давно это было, — задумчиво проговорила она. — Как много мне не хватает... Тебе правда понравилось?
— Правда.
— Я могу... еще лучше.
— Лучше — невозможно.
— О, ты увидишь, мой Тайгер. Как-нибудь я станцую специально только для тебя. Скоро.
Оркестранты на сцене сменились, и хотя в игре новых исполнителей заметен был восточный колорит, в ней не было той неистовой страсти, что у предыдущих. Кто-то из посетителей запел, другие стали подпевать, официанты забегали, выполняя заказы.
Неожиданно один из гостей прокричал что-то по-гречески. Обернувшись, я увидел полного лысого человека, который вскочил с места и энергично захлопал в ладоши, к нему присоединились соседи по столику. Вытянув шею, я разглядел человека, одиноко сидевшего за угловым слабо освещенным столиком.
Осветитель направил на него розовый круг света, и я отчетливо увидел его лицо с резкими чертами, копной черных волос и длинными свисающими усами. Он был в потертом вельветовом пиджаке коричневого цвета и водолазке.
Греки продолжали восторженно кричать, но уже по-английски:
— Спой! Спой! Спой!..
Они неистово хлопали, стараясь привлечь к себе внимание человека за угловым столиком. Слегка улыбнувшись, тот помахал им рукой, стараясь отстраниться от светового круга. Но поклонники не унимались. Полный грек подбежал к певцу, пытаясь поднять его из-за стола. Обернувшись к своим друзьям, он восторженно вопил:
— Это он! Париж, Мадрид, Москва...
Дальше, от избытка чувств, он перешел на греческий. Но по отдельным словам было понятно, что перед нами знаменитый баритон.
Но он не запоет никогда.
Не сможет. У него прострелено горло.
Выхватив кольт, я пытался протиснуться сквозь толпу. Цеплявшиеся за него поклонники нечаянно оттянули вниз ворот водолазки, и я увидел шрам в то самое мгновение, когда он заметил меня. Он отчаянно прорвался сквозь окружавших его людей, пересек танцевальную площадку и бросился к выходу. Я хотел выстрелить ему в спину, но кругом было слишком много народа и я не мог толком прицелиться. Когда же я наконец добрался до двери, она захлопнулась с легким шипением пневматической пружины. Перескакивая через три ступеньки, я скатился с лестницы и выбежал на улицу.
На этот раз мне не повезло. Мелькнули красные хвостовые огни удаляющегося такси, а другого поблизости не оказалось.
Малкольм Турос выбрался вечером в свое излюбленное заведение и чуть не угодил в могилу. Но мне стало ясно одно. Он не такой уж бравый и крутой. В его профессиональном мастерстве был изъян, и он непременно его погубит. Я убрал пистолет и подумал: по крайней мере, в одном заведении он уже засветился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41