Он был прирожденным председателем: природа наделила его внушительной внешностью бело-розовой лошади, которую загнали в черный костюм и очень высокий воротник и обучили нескольким словам, оптимистическим, хотя и туманным убеждениям и достаточным чутьем, чтобы знать, когда следует пользоваться маленьким деревянным председательским молотком. Главным оратором был лорд Блэнкирон, мощный бастион, защищающий государство, суровый повелитель, один из немногих действительно сильных людей, сохранившихся среди представителей нашей вырождающейся расы. Его светлость никогда не терпела иностранцев, особенно азиатов, которых он считал чуть выше обезьян. Тем более странным казалось то, что большую часть своей сознательной жизни он проводил среди этих полулюдей и любил вставлять в свою речь их обезьяньи слова. К тому же у него самого был характер азиата: он обожал пышные атрибуты власти и, как настоящий дикий горец, был без ума от насилия. Он чувствовал себя дома там, где в людей стреляют. Несколько раз стреляли в него самого, но он был только доволен этим и лишь просил потом, чтобы в тех, кто стреляли в него, стреляли еще больше, ставили бы их к стенке дюжинами. «Лига имперских йоменов» предполагала новшества в форме и парадах и отлично оправдывала использование оружия во всех частях света, и лорд Бланкирон с энтузиазмом приветствовал план ее создания.
В числе ораторов были: два члена парламента — консерваторы, один из них — удалившийся от дел хапуга-подрядчик, строитель с севера Англии, закоренелый негодяй, который притворялся эдаким грубым самородком, простым работягой, но только и думал о том, как бы вырвать титул и всё, что удастся; второй — шепелявый спортсмен, недавно получивший в наследство после смерти тетки сорок тысяч фунтов стерлингов; адмирал и генерал — этих двух вдохновляли патриотизм и уверенность, что если они не будут бдительны, то ни на что не будут нужны в целом мире. После речей ораторов обещалось небольшое развлечение: с короткой речью должен был выступить герой, молодой рабочий из Средней Англии Чарли Хэббл, который, воплощая в себе достоинства настоящего читателя «Дейли трибюн», не мог не сказать несколько слов в поддержку «Лиги имперских йоменов».
Орган, отгремев добрые старые английские песни, взял последние мощные аккорды и затих. Лорд Кирфадден и его пятеро ораторов вышли на сцену и смешались с реющими флагами Англии, представив таким образом великолепный символ королевства. Хэббл на сцене не появлялся — так как присутствующие на митинге хотели видеть его, а не слышать, было принято мудрое решение выпустить его под конец митинга и тем самым получить желанный театральный эффект. Сейчас он, как скрипач, ожидающий своего выхода на сцепу, сидел в задней комнате за занавесом.
Лорд Кирфадден открыл, как он делал это бессчетное число раз, митинг обычной шуточкой по поводу своей ораторской неспособности, обычными туманными намеками на важность митинга, обычными призывами к серьезному к нему отношению. После него выступил удалившийся от дел хапуга, который сказал, что он надеется, что будет неплохо, если он скажет пару слов о своей прежней работенке по строительству, которую он затем сравнил с созданием нашей империи. Он даже сам не предполагал, насколько точным было его сравнение. За ним, к явному восторгу галерки, выступал шепелявый. Он начал с длинного и очень громоздкого предложения, в котором пытался заявить, что хотя он и не считает себя большим оратором, но тот факт, что он только что вернулся из путешествия по империи, сводит на нет этот недостаток, так как он самолично, как говорится, из первых рук, может рассказать о ней. Однако из-за шепелявости, сложности придаточных предложений и географии он застрял где-то у берегов Новой Зеландии. Его спас мистер Киплинг.
— Что м-м-м-м должны жнать те, — потребовал ответа шепелявый, — кто м-м-м жнает только Англию?
Голос откуда-то из под крыши вовремя ответил: «Всё!», однако, не обращая внимания на это, шепелявый опять осведомился у мистера Киплинга, но, к своему сожалению, должен был ограничиться словами: «Вошток ешть вошток, а шапад ешть шапад», после чего, к его большому смущению, в задних рядах раздался хохот и последовала буря восторга.
Однако все выступившие были лишь довесками. Наступила очередь лорда Бланкирона, и зал тотчас оживился. Наконец-то можно будет послушать человека, которого где только не убивали! Присутствующие шумно приветствовали лорда Бланкирона, но его коричневое квадратное лицо с тем выражением, которое бывает у целящегося взвода, было более мрачным, чем обычно, как будто его светлость прикидывала, как удобнее изрешетить из пулемета два последних ряда галерки. Лорд Бланкирон умел выступать. Кое-кто его даже считал настоящим оратором главным образом потому, что подобно некоторым нашим любимым ораторам, он говорил на скверном языке прозы восемнадцатого века, перегруженном выражениями из жаргона конюхов и дешевыми шутками, которые, если их перевести в многосложные слова, воспринимаются в определенных кругах как свидетельство поврежденного разума. Как и все подобные ему люди, он был многословен и медлителен, словно древний трехпалубник, но благодаря репутации и внушительной внешности, он сразу же завладел вниманием слушателей и, казалось, был способен удерживать его на протяжении последующих трех четвертей часа.
Одним из немногих, на кого не производили никакого впечатления тяжеловесные высказывания лорда Бланкирона, был Чарли Хэббл. Он сидел совершенно один в задней комнате и, затягиваясь сигаретой, предавался мрачным размышлениям, ни в грош не ставя собрание. Как он уже однажды заявил прямо в глаза сэру Грегори Хэчланду, он не причислял себя к тем, кто души не чает в империи, и предполагаемое создание «Лиги имперских йоменов» было для него пустым звуком. У него не было ни малейшего желания ни стать самому имперским йоменом, ни призывать кого-либо к этому. Сегодня ему нужно было только выступить со сцены, прочитать три-четыре предложения, из которых присутствующие узнают, что молодой рабочий — герой рад приветствовать Лигу. Он устал, заучивая этот короткий отрывок, приготовленный для него редакцией «Трибюн». Однако не это было причиной его плохого настроения. Были на это и другие причины.
В комнату кто-то вошел. Чарли поднял голову, как поднимают ее люди, когда они не в духе и не ждут ничего хорошего, и увидел своего приятеля Хьюсона.
— Только что из редакции, — объяснил Хьюсон. — Как митинг?
— Не знаю.
— И знать не хочешь. Это видно по тебе. Так-так-так. Что случилось? Ты похож на человека, которого только что посетило привидение разочарованного контральто. А может быть, виноват воскресный вечер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69