Дикие советы дает ему и новый управляющий, появившийся в лавке Лахуров, Mr. Robinson. Во-первых, Репнину необходимо сменить фамилию. Он платит десять шиллингов и получает новую. По собственному выбору. Управляющий советовал бы ему взять какую-нибудь русскую фамилию, особенно популярную в настоящее время в Лондоне. Скажем, Жуков или Рокоссовский. Это не возбраняется. Кроме того, зря он представляется капитаном. Надо называть себя бароном, графом или князем. Большинство поверит ему на слово. Без всяких доказательств. (И у дам обеспечит успех,— добавляет Зуки.) Закон запрещает использовать титул лишь для денежных махинаций и для одалживания денег у женщин. К тому же он зря, по мнению мистера Робинзона, примирился со своей службой в подвале. Подумаешь, должность клерка. Это ничего не дает. Лучше бы ему устроиться швейцаром. Вот где действительно деньги сами в руки плывут. Тут тебе и чаевые за вызов такси. Особенно вечером, во время разъезда по театрам. Подержишь раскрытый зонтик, пока дама из подъезда отеля нырнет в машину, и снова получаешь. А ведь в Лондоне, не надо об этом забывать, дождь идет довольно часто. При обмене денег иностранным гостям из отеля можно и вообще неплохо заработать. Но больше всего получаешь за выгуливание собачки. По утрам собачку необходимо вывести на травку. Старые дамы платят за это не только улыбкой, но и щедрыми чаевыми.
Невеселый возвращался Репнин в тот вечер домой. Новый управляющий явно что-то против него затаил. Но рассказывать об этом жене ему не хотелось. Репнин молчал. А жена его в тот вечер, напротив, была оживленной и разговорчивой. Школа моделирования, финансируемая какими-то английскими благотворительницами, нашла ей работу. Ей поручалось для хозяина небольшой фабрики кукол, еврея, бежавшего в Лондон из Германии, сделать куклу-эскимоса. Этот фабрикант привез технологию производства одной ткани, пушистой, как снег или перья, но при этом сделанной из стеклянного волокна. Маленький белый эскимос готовился для Британской национальной выставки. Он должен был продемонстрировать новую ткань. Фабрикант получил на нее заказ.
Итак, с приходом лета в их дом, пропахший сыростью и гнилью, вошла госпожа Надежда, опаснейшая обольстительница среди земных богинь. Понурившись, слушал Репнин прогнозы своей жены о том, как безбедно и счастливо они теперь заживут. Он усмехался. С тех пор, как она записана в школу моделирования женского платья, этот огромный город, столь враждебный и недружелюбный по отношению к нему, казался ей добрее и лучше. Ей поручили сделать куклу-эскимоса, и она была уверена, что сделает хорошенького белого эскимоса. Люди к ней необыкновенно внимательны. Она окружена заботой. При ее появлении с громоздкими коробками, на вид такими тяжелыми, хотя на самом деле они легкие, перед ней тотчас же открываются двери самых роскошных магазинов, куда ей и входить с ее коробками нельзя. А бывает, доносят коробки по лестнице к двери. Спрашивают, не тяжело ли ей. Подставляют стул.
Изнеженная и надменная генеральская дочка из Санкт-Петербурга часами рыщет теперь по лондонским окраинам, спускаясь в подвалы дешевых лавчонок, нередко сбывающих контрабандный товар. Она ищет шелк. Он нужен ей для кукол. С беспечной улыбкой проходит она по темным обшарпанным улицам восточного Лондона с его зловещей славой и заложенными на засовы дверьми. А ведь Лондон и окрестности с его многомиллионным населением кишит сомнительными типами, извращенцами всякого рода, гомосексуалистами, не говоря уж о садистах, которые приканчивают женщин. Но даже на самых отдаленных окраинах жену Репнина ни разу не коснулось ни одно дурное слово. Напрасно муж в ужасе умоляет свою жену держаться в стороне от опасных окраин, она не слушает его и ради экономии пускается на поиски самого дешевого шелка.
Есть там одна улица по названию «Улица дохлых собак». На углу этой улицы находится еврейская лав-чонка, где хозяин с тремя сыновьями продает шелк, кружева и пуговицы. Все трое сыновей у него дебилы. Они согласны отрезать ей и по пол-ярда ткани, если надо, а младший старается прирезать ей хоть капельку лишку. Он до того в, нее влюблен, что при появлении Нади начинает скакать возле нее, визжать, оттирая остальных братьев, а после того, как обслужит ее, на прилавке остается груда шелковых и бархатных обрезков, отхваченных дебилом впопыхах, вперемешку с ножницами и мелками. Отец носится за ним по лавке, норовя отлупцевать линейкой по рукам. Надо же наконец привести парня в чувство.
Несколько раз ей удавалось пристраивать свои куклы для продажи в одном из центральных магазинов игрушек. Для того чтобы получить за них деньги, она должна была подойти со счетом к шефу отделения, надутому субъекту. Подчиненные перед ним буквально трепетали. Оробела и Надя, представ перед ним. Однако, едва лишь взглянув на нее, престарелый господин, единолично определяющий размер ее заработка, расплылся в приветливой улыбке и, забрав счет, стал сам ходить с ним от одного делопроизводителя к другому. Когда все было готово и ей оставалось лишь получить деньги в кассе, шеф любезно цопрощался с ней и сказал: «Thank you, madame Nadiel»
Там же, в восточной части Лондона, существует рынок'по названию -«Аллея нижних юбок». Один лоток принадлежит здесь двум братьям. Известные грубияны, они дерзят клиентам и задирают наглыми шутками прохожих. Никого не пропускают. Зато для Нади они готовы кромсать свой товар на мельчайшие клочки. Узнав, что она занимается изготовлением и продажей кукол, они предложили оставлять ей обрезки шелка и кружев, от чего Надя с улыбкой отказалась. «Вы одна такая, мадам Надя, из всех наших Клиентов,— воскликнули на это братья.— Да благословит вас Господь! «God bless you, madame Nadie\b
Слушая эти рассказы, Репнин изумляется — откуда в Лондоне эта нежность? Значит, все же бьется где-то сердце этого города?
Однажды, в поисках синтетических шелков, Надя кружила по городу и забрела в один проезд, охраняемый часовыми, вход сюда был строго запрещен. За нарушение обычно следует суровое взыскание. Но Надю не спросили даже, кто она такая, ей и оправдываться не пришлось. Она ни в чем не виновата, успокоил ее часовой. По глазам видно, она просто заблудилась! И вдобавок объяснил ей очень любезно, как лучше выбраться отсюда.
Репнин рассказал об этом итальянцу из подвала, каблучному мастеру. Странные вещи приключаются с его женой, не иначе, это особое отношение в Англии к женщинам. Черта с два, возразил на это итальянец.
Посмотрел бы Репнин, как обращалась полиция с женщинами на днях, во время какой-то демонстрации на Трафальгарской площади. Просто у его супруги на лице отпечаток ангельской доброты — хоть он ее и видел мельком лишь однажды, но это сразу же бросается в глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201
Невеселый возвращался Репнин в тот вечер домой. Новый управляющий явно что-то против него затаил. Но рассказывать об этом жене ему не хотелось. Репнин молчал. А жена его в тот вечер, напротив, была оживленной и разговорчивой. Школа моделирования, финансируемая какими-то английскими благотворительницами, нашла ей работу. Ей поручалось для хозяина небольшой фабрики кукол, еврея, бежавшего в Лондон из Германии, сделать куклу-эскимоса. Этот фабрикант привез технологию производства одной ткани, пушистой, как снег или перья, но при этом сделанной из стеклянного волокна. Маленький белый эскимос готовился для Британской национальной выставки. Он должен был продемонстрировать новую ткань. Фабрикант получил на нее заказ.
Итак, с приходом лета в их дом, пропахший сыростью и гнилью, вошла госпожа Надежда, опаснейшая обольстительница среди земных богинь. Понурившись, слушал Репнин прогнозы своей жены о том, как безбедно и счастливо они теперь заживут. Он усмехался. С тех пор, как она записана в школу моделирования женского платья, этот огромный город, столь враждебный и недружелюбный по отношению к нему, казался ей добрее и лучше. Ей поручили сделать куклу-эскимоса, и она была уверена, что сделает хорошенького белого эскимоса. Люди к ней необыкновенно внимательны. Она окружена заботой. При ее появлении с громоздкими коробками, на вид такими тяжелыми, хотя на самом деле они легкие, перед ней тотчас же открываются двери самых роскошных магазинов, куда ей и входить с ее коробками нельзя. А бывает, доносят коробки по лестнице к двери. Спрашивают, не тяжело ли ей. Подставляют стул.
Изнеженная и надменная генеральская дочка из Санкт-Петербурга часами рыщет теперь по лондонским окраинам, спускаясь в подвалы дешевых лавчонок, нередко сбывающих контрабандный товар. Она ищет шелк. Он нужен ей для кукол. С беспечной улыбкой проходит она по темным обшарпанным улицам восточного Лондона с его зловещей славой и заложенными на засовы дверьми. А ведь Лондон и окрестности с его многомиллионным населением кишит сомнительными типами, извращенцами всякого рода, гомосексуалистами, не говоря уж о садистах, которые приканчивают женщин. Но даже на самых отдаленных окраинах жену Репнина ни разу не коснулось ни одно дурное слово. Напрасно муж в ужасе умоляет свою жену держаться в стороне от опасных окраин, она не слушает его и ради экономии пускается на поиски самого дешевого шелка.
Есть там одна улица по названию «Улица дохлых собак». На углу этой улицы находится еврейская лав-чонка, где хозяин с тремя сыновьями продает шелк, кружева и пуговицы. Все трое сыновей у него дебилы. Они согласны отрезать ей и по пол-ярда ткани, если надо, а младший старается прирезать ей хоть капельку лишку. Он до того в, нее влюблен, что при появлении Нади начинает скакать возле нее, визжать, оттирая остальных братьев, а после того, как обслужит ее, на прилавке остается груда шелковых и бархатных обрезков, отхваченных дебилом впопыхах, вперемешку с ножницами и мелками. Отец носится за ним по лавке, норовя отлупцевать линейкой по рукам. Надо же наконец привести парня в чувство.
Несколько раз ей удавалось пристраивать свои куклы для продажи в одном из центральных магазинов игрушек. Для того чтобы получить за них деньги, она должна была подойти со счетом к шефу отделения, надутому субъекту. Подчиненные перед ним буквально трепетали. Оробела и Надя, представ перед ним. Однако, едва лишь взглянув на нее, престарелый господин, единолично определяющий размер ее заработка, расплылся в приветливой улыбке и, забрав счет, стал сам ходить с ним от одного делопроизводителя к другому. Когда все было готово и ей оставалось лишь получить деньги в кассе, шеф любезно цопрощался с ней и сказал: «Thank you, madame Nadiel»
Там же, в восточной части Лондона, существует рынок'по названию -«Аллея нижних юбок». Один лоток принадлежит здесь двум братьям. Известные грубияны, они дерзят клиентам и задирают наглыми шутками прохожих. Никого не пропускают. Зато для Нади они готовы кромсать свой товар на мельчайшие клочки. Узнав, что она занимается изготовлением и продажей кукол, они предложили оставлять ей обрезки шелка и кружев, от чего Надя с улыбкой отказалась. «Вы одна такая, мадам Надя, из всех наших Клиентов,— воскликнули на это братья.— Да благословит вас Господь! «God bless you, madame Nadie\b
Слушая эти рассказы, Репнин изумляется — откуда в Лондоне эта нежность? Значит, все же бьется где-то сердце этого города?
Однажды, в поисках синтетических шелков, Надя кружила по городу и забрела в один проезд, охраняемый часовыми, вход сюда был строго запрещен. За нарушение обычно следует суровое взыскание. Но Надю не спросили даже, кто она такая, ей и оправдываться не пришлось. Она ни в чем не виновата, успокоил ее часовой. По глазам видно, она просто заблудилась! И вдобавок объяснил ей очень любезно, как лучше выбраться отсюда.
Репнин рассказал об этом итальянцу из подвала, каблучному мастеру. Странные вещи приключаются с его женой, не иначе, это особое отношение в Англии к женщинам. Черта с два, возразил на это итальянец.
Посмотрел бы Репнин, как обращалась полиция с женщинами на днях, во время какой-то демонстрации на Трафальгарской площади. Просто у его супруги на лице отпечаток ангельской доброты — хоть он ее и видел мельком лишь однажды, но это сразу же бросается в глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201