Во время войны в лондонских музеях так выставляли какой-нибудь один шедевр, картину Беллини, Рембрандта или Сезанна. (Всего одну, чтоб были меньше потери, если в музей попадет бомба.) А для привлечения публики достаточно было и одного такого экспоната.
Когда Репнин открыл дверь, ему показалось, что в лавке никого нет. Внутри все было отделано бархатом, кожей и ореховым деревом цвета увядших листьев, в шкафах были выставлены женские туфли, известные модели, отвергнутые нынешней модой. Эти устаревшие модели были гордостью фирмы, ибо по прошествии какого-то времени они вновь воскресали.
Осмотревшись вокруг, Репнин увидел, что из-за конторки поднимается дама, уже не молодая, вся в черных шелках, с большими черными глазами и ярко-розовыми губами. Дама улыбалась ему. Он не знал, что это mada-me Janine, gerante1 лавки, сорок лет прослужившая семье Лахур. Когда он объяснил, по какой причине
1 управляющая (фр.).
явился, она попросила его подождать и подошла к лестнице, спускавшейся под землю. Хриплым голосом крикнула вниз: «Monster Jeanl» Надо говорить с ее мужем, сказала она, вернувшись к посетителю. Не дождавшись ответа, она снова подошла к люку и снова окликнула мужа, добавив при этом, "что его дожидается один господин, новый клерк. Снизу кто-то крикнул по-французски: «Пусть спускается вниз!»
Герой нашего романа задумался на миг: как странно, в этой фешенебельной лавке не было покупателей. Репнин не знал — клиенты, заказывавшие себе здесь обувь, никогда не приходят раньше, чем часы на башне Парламента пробьют полдень. Кроме того, клиентов у этой лавки и в самом деле было немного, по той простой причине, что даже в Лондоне мало кто мог заказывать себе здесь обувь, ибо она стоила баснословно дорого. Внимание Репнина задержала пара превосходных сапог. Оторвавшись от них, Репнин стал спускаться. И поразился той перемене, которая ждала его внизу.
Он очутился в некоем подобии подвала, освещенного электрическими лампочками, с голыми, как в катакомбах, стенами. Из глубины в нос ударило застоявшимся духом подметок и кож и тем особым запахом, который оставляет в обуви нога, какой бы чистой она ни была. В конце лестницы его встретил пожилой широкоплечий человек с французским беретом на голове и налитыми кровью глазами, в руке он держал очки. Человек рассматривал пришельца. За его спиной, подобно книгам в библиотеке, на стеллажах желтели колодки мужских и женских ног, а иные свисали гроздьями с потолка. Репнин еще не знал, что в этой лавке у каждого клиента есть своя собственная колодка и что колодка эта меняется в соответствии с изменениями ноги, ибо с течением времени деформируются даже ноги красавиц. В глаза ему бросились огромные колодки сапог. Они напоминали деревянные протезы инвалида. Представившись, Репнин сказал: его направили сюда с биржи труда, и человек в берете ответил: он знает, он его ждал, через месяц Репнин заменит его в должности. Они с женой ждут не дождутся, когда наконец вырвутся из Лондона и вернутся к себе во Францию. У них есть маленький домик недалеко от Монте-Карло. Хватит с них Лондона, они в нем и так уже застряли на двадцать лет. Только английская наличность, находившаяся в обороте фирмы, дала ему возможность сохранить лавку во время войны. Несмотря на то, что это бельгийская собственность, капитал был заморожен. С этим он справился — теперь пусть другие продолжают дело. Ему же не терпится вернуться в свой домик, к друзьям детства. Jean Pernaud был коренастый шестидесятилетний человек, обращавший на себя внимание своим большим носом, выдававшим его провансальское происхождение. Он работал, сидя на трехногом табурете, под голой электрической лампочкой, и от нестерпимого блеска глаза его покраснели. Это отлично, сказал он, что в фирме будет работать поляк. А продавщицы тем более обрадуются новому делопроизводителю, такому красивому мужчине. Словно бы торопясь поскорее передать свое место преемнику, француз, расширив руки, указывает новому клерку на свой трехногий табурет, с которого только что слез. Затем большой, кованый, старинный шкаф возле маленького стола и висящих зимних пальто. Тем же широким жестом показывает француз Репнину и оконце слева от табурета. Окно было прорублено прямо в тротуаре и пропускало слабый свет сквозь толстое, небьющееся, зеленое стекло.
— Я двадцать лет просидел на этом табурете! Прокорпел! — добродушно воскликнул мосье Жан.— Теперь вы на нем покорпите!
Он тут же познакомил своего преемника и с историей фирмы, принадлежащей фамилии Lahure. Это бельгийское семейство, имеющее свои магазины в Брюсселе, в Нью-Йорке и в Монте-Карло. У них на Ривьере дворец. Ранней весной там благоухают мимозы. Он указал пальцем на фотографию, висевшую на дощатой переборке за его трехногим табуретом, это был снимок какого-то старого господина в вечернем костюме. Создатель первого миллиона — пояснил Репнину мосье Жан. Rene de Lahure. Свою жену, с которой у него были дети, он обманывал вплоть до семидесяти лет. А когда ей это надоело, она пригласила докторов, чтобы те заставили старика одуматься: ему перевалило за семьдесят и его мог хватить сердечный удар. Но пока врачи ощупывали, выстукивали и прослушивали ее мужа, советуя все же отказаться от танцовщиц, он только смеялся над ними и отмахивался. Известно было, что он один из основателей Folies BergeresxB Париже. После визита врачей дедушка Лахур продолжал
1 Фоли Вержер — квартал увеселительных заведений.
в том же духе. Ему было восемьдесят два, когда он умер от простуды. «Не вздумайте когда-нибудь снять эту фотографию со стены!»
За столом мосье Жана была дощатая перегородка — что-то вроде ширмы из досок. Из-за перегородки доносилось бормотание, а сквозь щели просматривалась и чья-то согнутая на низком трехногом табурете фигура. Бог Вулкан в миниатюре, голые руки освещались пламенем газовой горелки, незастегнутая рубаха обнажала грудь.
— Это Zucchi,— пояснил новому клерку мосье Жан.— Наш великий виртуоз по части каблуков. Никто не может делать такие каблуки. Общество забыло, что профессия обувщика — одно из древнейших человеческих искусств. Зуки мастер своего дела.— Он снова обратился к фотографии на стене.— Мы с моей женой сорок лет работали на сына Лахура. С нас довольно. Мы начали работать на этих миллионеров еще в молодости. Встретились в их заведении в Монте-Карло, полюбили друг друга и поженились. Какие тогда были изумительные люди! Президент Французской Республики — не важно какой именно, не стану называть его имя — был найден бездыханным в постели любовницы. Это прекраснейшая смерть. Такой смерти искал для себя и дедушка Лахур. Но это ему не было дано. А посмотрите, как он на нас весело смотрит с фотографии!
Господин на фотографии и правда посмеивался весьма довольно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201
Когда Репнин открыл дверь, ему показалось, что в лавке никого нет. Внутри все было отделано бархатом, кожей и ореховым деревом цвета увядших листьев, в шкафах были выставлены женские туфли, известные модели, отвергнутые нынешней модой. Эти устаревшие модели были гордостью фирмы, ибо по прошествии какого-то времени они вновь воскресали.
Осмотревшись вокруг, Репнин увидел, что из-за конторки поднимается дама, уже не молодая, вся в черных шелках, с большими черными глазами и ярко-розовыми губами. Дама улыбалась ему. Он не знал, что это mada-me Janine, gerante1 лавки, сорок лет прослужившая семье Лахур. Когда он объяснил, по какой причине
1 управляющая (фр.).
явился, она попросила его подождать и подошла к лестнице, спускавшейся под землю. Хриплым голосом крикнула вниз: «Monster Jeanl» Надо говорить с ее мужем, сказала она, вернувшись к посетителю. Не дождавшись ответа, она снова подошла к люку и снова окликнула мужа, добавив при этом, "что его дожидается один господин, новый клерк. Снизу кто-то крикнул по-французски: «Пусть спускается вниз!»
Герой нашего романа задумался на миг: как странно, в этой фешенебельной лавке не было покупателей. Репнин не знал — клиенты, заказывавшие себе здесь обувь, никогда не приходят раньше, чем часы на башне Парламента пробьют полдень. Кроме того, клиентов у этой лавки и в самом деле было немного, по той простой причине, что даже в Лондоне мало кто мог заказывать себе здесь обувь, ибо она стоила баснословно дорого. Внимание Репнина задержала пара превосходных сапог. Оторвавшись от них, Репнин стал спускаться. И поразился той перемене, которая ждала его внизу.
Он очутился в некоем подобии подвала, освещенного электрическими лампочками, с голыми, как в катакомбах, стенами. Из глубины в нос ударило застоявшимся духом подметок и кож и тем особым запахом, который оставляет в обуви нога, какой бы чистой она ни была. В конце лестницы его встретил пожилой широкоплечий человек с французским беретом на голове и налитыми кровью глазами, в руке он держал очки. Человек рассматривал пришельца. За его спиной, подобно книгам в библиотеке, на стеллажах желтели колодки мужских и женских ног, а иные свисали гроздьями с потолка. Репнин еще не знал, что в этой лавке у каждого клиента есть своя собственная колодка и что колодка эта меняется в соответствии с изменениями ноги, ибо с течением времени деформируются даже ноги красавиц. В глаза ему бросились огромные колодки сапог. Они напоминали деревянные протезы инвалида. Представившись, Репнин сказал: его направили сюда с биржи труда, и человек в берете ответил: он знает, он его ждал, через месяц Репнин заменит его в должности. Они с женой ждут не дождутся, когда наконец вырвутся из Лондона и вернутся к себе во Францию. У них есть маленький домик недалеко от Монте-Карло. Хватит с них Лондона, они в нем и так уже застряли на двадцать лет. Только английская наличность, находившаяся в обороте фирмы, дала ему возможность сохранить лавку во время войны. Несмотря на то, что это бельгийская собственность, капитал был заморожен. С этим он справился — теперь пусть другие продолжают дело. Ему же не терпится вернуться в свой домик, к друзьям детства. Jean Pernaud был коренастый шестидесятилетний человек, обращавший на себя внимание своим большим носом, выдававшим его провансальское происхождение. Он работал, сидя на трехногом табурете, под голой электрической лампочкой, и от нестерпимого блеска глаза его покраснели. Это отлично, сказал он, что в фирме будет работать поляк. А продавщицы тем более обрадуются новому делопроизводителю, такому красивому мужчине. Словно бы торопясь поскорее передать свое место преемнику, француз, расширив руки, указывает новому клерку на свой трехногий табурет, с которого только что слез. Затем большой, кованый, старинный шкаф возле маленького стола и висящих зимних пальто. Тем же широким жестом показывает француз Репнину и оконце слева от табурета. Окно было прорублено прямо в тротуаре и пропускало слабый свет сквозь толстое, небьющееся, зеленое стекло.
— Я двадцать лет просидел на этом табурете! Прокорпел! — добродушно воскликнул мосье Жан.— Теперь вы на нем покорпите!
Он тут же познакомил своего преемника и с историей фирмы, принадлежащей фамилии Lahure. Это бельгийское семейство, имеющее свои магазины в Брюсселе, в Нью-Йорке и в Монте-Карло. У них на Ривьере дворец. Ранней весной там благоухают мимозы. Он указал пальцем на фотографию, висевшую на дощатой переборке за его трехногим табуретом, это был снимок какого-то старого господина в вечернем костюме. Создатель первого миллиона — пояснил Репнину мосье Жан. Rene de Lahure. Свою жену, с которой у него были дети, он обманывал вплоть до семидесяти лет. А когда ей это надоело, она пригласила докторов, чтобы те заставили старика одуматься: ему перевалило за семьдесят и его мог хватить сердечный удар. Но пока врачи ощупывали, выстукивали и прослушивали ее мужа, советуя все же отказаться от танцовщиц, он только смеялся над ними и отмахивался. Известно было, что он один из основателей Folies BergeresxB Париже. После визита врачей дедушка Лахур продолжал
1 Фоли Вержер — квартал увеселительных заведений.
в том же духе. Ему было восемьдесят два, когда он умер от простуды. «Не вздумайте когда-нибудь снять эту фотографию со стены!»
За столом мосье Жана была дощатая перегородка — что-то вроде ширмы из досок. Из-за перегородки доносилось бормотание, а сквозь щели просматривалась и чья-то согнутая на низком трехногом табурете фигура. Бог Вулкан в миниатюре, голые руки освещались пламенем газовой горелки, незастегнутая рубаха обнажала грудь.
— Это Zucchi,— пояснил новому клерку мосье Жан.— Наш великий виртуоз по части каблуков. Никто не может делать такие каблуки. Общество забыло, что профессия обувщика — одно из древнейших человеческих искусств. Зуки мастер своего дела.— Он снова обратился к фотографии на стене.— Мы с моей женой сорок лет работали на сына Лахура. С нас довольно. Мы начали работать на этих миллионеров еще в молодости. Встретились в их заведении в Монте-Карло, полюбили друг друга и поженились. Какие тогда были изумительные люди! Президент Французской Республики — не важно какой именно, не стану называть его имя — был найден бездыханным в постели любовницы. Это прекраснейшая смерть. Такой смерти искал для себя и дедушка Лахур. Но это ему не было дано. А посмотрите, как он на нас весело смотрит с фотографии!
Господин на фотографии и правда посмеивался весьма довольно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201