Вдали показалось чучело, одетое в черное. На нем была соломенная шляпа, и с первого взгляда его вполне можно было принять за живого человека.
– Неувязка? – спросил я.
Фремонт кивнул головой, и его слоновьи уши задвигались, словно гигантские плавники.
– Человек, труп которого вы только что опознали, вовсе не был агентом ФБР.
Облегчение, которое я испытал при этих словах, было столь велико, что я даже почувствовал слабость. Мне показалось, будто у меня раскрылись все поры и из них хлынул пот. Это было странное, жутковатое ощущение – словно начисто теряешь контроль над мочевым пузырем. Мне даже захотелось хихикнуть, но я подавил в себе это желание и вытер рукой лоб.
– Не понимаю, – сказал я. Голос мой прозвучал хрипловато, совсем не так, как мне бы хотелось. Но Фремонт, казалось, не заметил этого.
– Его настоящее имя – Вернон Боковски. В том самолете с неисправным двигателем, рев которого вы слышали в декабре, находился его брат. Самолет упал на территорию заповедника.
– Так он искал своего брата?
Фремонт покачал головой.
– Нет, он искал вот это. – И он поднял пластиковый мешок, валявшийся у него в ногах.
Я подался вперед, чтобы получше рассмотреть его. Меня охватило глубокое волнение при виде столь хорошо знакомого мне предмета.
– Мешок для мусора? – удивился я.
– Совершенно верно. – Фремонт ухмыльнулся. – Набитый очень дорогим мусором.
Он открыл пакет и встряхнул его, чтобы я мог разглядеть деньги.
Я уставился на них, мысленно считая до десяти, выдерживая паузу, во время которой я изображал из себя лишившегося дара речи.
– Они что же, настоящие? – вымолвил я.
– Настоящие. – Фремонт запустил в мешок руку, затянутую в черную кожаную перчатку, достал пачку денег и покрутил ею перед моим носом. – Это выкуп, – сказал он. – Боковски и его брат – те самые бандиты, что похитили девицу Макмартин в ноябре прошлого года.
– Девицу Макмартин?
– Да, наследницу огромного состояния. Они потом застрелили ее и утопили в озере.
Я не сводил глаз с денег.
– Можно потрогать? Я в перчатках.
Агенты расхохотались.
– Конечно, – сказал Фремонт. – Давайте, смелее.
Я протянул руку, и он передал мне пачку. Я внимательно осмотрел ее, потом взвесил на ладони. Ренкинс наблюдал за мной в зеркальце заднего вида, на губах его блуждала дружеская улыбка.
– Тяжеленькая, правда? – спросил он.
– Да, – согласился я. – Почти как маленькая книжица.
Мы уже подъезжали к Ашенвилю. Он вставал на горизонте низким холмиком из приземистых зданий, теснившихся по углам перекрестков. Выглядел он иллюзорным, напоминая город-призрак.
Я передал пачку денег Фремонту, и он швырнул ее обратно в мешок.
За время моего отсутствия Ашенвиль успел вернуться к своему привычному распорядку. Телестанции уехали, толпы горожан растаяли, и теперь город выглядел так, как ему и положено выглядеть в субботний послеобеденный час – пустынным, сонным, чуть обессилевшим. Единственным напоминанием о недавней трагедии оставался приспущенный флаг, лениво колышущийся на ветру.
Ренкинс припарковал автомобиль у входа в ратушу, и мы вышли, чтобы попрощаться.
– Вы уж извините, что пришлось вас втягивать в эту историю, – проговорил Фремонт. – Но вы нам очень помогли.
Мы стояли на нижней ступеньке лестницы. Возле ратуши осталась лишь одна патрульная машина.
– Я до сих пор так и не понял толком, что же произошло, – сказал я.
Ренкинс, взглянув на меня, ухмыльнулся.
– Я расскажу вам, в чем дело, – произнес он. – Двое братьев похитили девушку под Детройтом. Они убили семерых, в том числе и ее, и скрылись, прихватив с собой выкуп в четыре миллиона восемьсот тысяч долларов. Один из братьев погиб в самолете, упавшем на территорию парка. Другой начал его разыскивать, представляясь всем агентом ФБР. Найдя самолет, он убивает офицера Дженкинса.
Улыбка еще шире расползлась по его лицу.
– А потом и сам погибает от руки полицейского.
– Неужели в этом мешке четыре с лишним миллиона долларов? – спросил я, сделав вид, что готов этому поверить.
– Нет, – ответил Ренкинс. – Здесь только пятьсот тысяч.
– Где же остальные?
Он пожал плечами и взглянул на Фремонта.
– Нам пока неизвестно.
Я начал глазеть по сторонам. Чуть поодаль, в сточной канавке, сцепились из-за добычи две птички. Они громко чирикали и по очереди пытались взлететь с отвоеванным куском, но он был слишком велик, и ни одной из них не удавалось поднять его. Я так и не смог определить, что это был за трофей.
– Так, значит, где-то гуляют по свету четыре миллиона триста тысяч долларов?
– Рано или поздно они все равно всплывут, – сказал Фремонт.
Я пристально посмотрел на него, но лицо его оставалось абсолютно бесстрастным. Ренкинс же был занят созерцанием дерущихся птиц.
– Что вы имеете в виду? – спросил я.
– Перед тем как мистер Макмартин отвез деньги в указанное похитителями место, мы их заполучили на два часа. Пометить их мы не могли – опасались, что бандиты определят, что банкноты меченые, и убьют девушку; и тогда мы привлекли к работе два десятка наших агентов, которые переписали столько номеров серий, сколько можно было успеть сделать за это время. – Он улыбнулся, явно ожидая моей реакции. – Мы переписали около пяти тысяч штук, примерно каждую десятую банкноту, – добавил он.
Я тупо уставился на агента, онемев от потрясения. Мне даже трудно было заставить себя сосредоточиться на том, что он сказал, ухватить его мысль.
– Мы обязательно отследим их, – продолжал он. – Остается лишь дождаться, пока всплывут эти номера. Когда повсюду расплачиваешься стодолларовыми банкнотами, это неизменно обращает на себя внимание.
– Меченые деньги, – медленно произнес я. И хмуро уставился себе под ноги, стараясь не выказывать своего отношения к обрушившейся на меня новости и казаться спокойным, невозмутимым, равнодушным. Я полностью сконцентрировал внимание на своих сапогах, заставляя себя угадать, какого же они цвета, употребив на это всю мощь своего разума, отчетливо сознавая, что если займусь сейчас осмыслением сказанного Фремонтом, то просто не выдержу.
– Совершенно верно, – подтвердил он. – Именно так это и называется: «меченые деньги».
«Коричневые , – думал я, продолжая разглядывать свои сапоги, – цвета овсянки» . И, уже напрягая воображение, решил, что все-таки янтарные . Но мысль о деньгах все равно не давала покоя, просачиваясь, как вода сквозь трещины в камне, пробивая толщу моих бессмысленных рассуждений о цвете сапог. Итак, деньги оказались мечеными.
Фремонт протянул мне руку. Я заставил себя ответить ему таким же твердым рукопожатием, затем повторил этот ритуал прощания с Ренкинсом.
– То, что мы вам сообщили о серийных номерах, – сказал Ренкинс, – разумеется, должно остаться между нами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
– Неувязка? – спросил я.
Фремонт кивнул головой, и его слоновьи уши задвигались, словно гигантские плавники.
– Человек, труп которого вы только что опознали, вовсе не был агентом ФБР.
Облегчение, которое я испытал при этих словах, было столь велико, что я даже почувствовал слабость. Мне показалось, будто у меня раскрылись все поры и из них хлынул пот. Это было странное, жутковатое ощущение – словно начисто теряешь контроль над мочевым пузырем. Мне даже захотелось хихикнуть, но я подавил в себе это желание и вытер рукой лоб.
– Не понимаю, – сказал я. Голос мой прозвучал хрипловато, совсем не так, как мне бы хотелось. Но Фремонт, казалось, не заметил этого.
– Его настоящее имя – Вернон Боковски. В том самолете с неисправным двигателем, рев которого вы слышали в декабре, находился его брат. Самолет упал на территорию заповедника.
– Так он искал своего брата?
Фремонт покачал головой.
– Нет, он искал вот это. – И он поднял пластиковый мешок, валявшийся у него в ногах.
Я подался вперед, чтобы получше рассмотреть его. Меня охватило глубокое волнение при виде столь хорошо знакомого мне предмета.
– Мешок для мусора? – удивился я.
– Совершенно верно. – Фремонт ухмыльнулся. – Набитый очень дорогим мусором.
Он открыл пакет и встряхнул его, чтобы я мог разглядеть деньги.
Я уставился на них, мысленно считая до десяти, выдерживая паузу, во время которой я изображал из себя лишившегося дара речи.
– Они что же, настоящие? – вымолвил я.
– Настоящие. – Фремонт запустил в мешок руку, затянутую в черную кожаную перчатку, достал пачку денег и покрутил ею перед моим носом. – Это выкуп, – сказал он. – Боковски и его брат – те самые бандиты, что похитили девицу Макмартин в ноябре прошлого года.
– Девицу Макмартин?
– Да, наследницу огромного состояния. Они потом застрелили ее и утопили в озере.
Я не сводил глаз с денег.
– Можно потрогать? Я в перчатках.
Агенты расхохотались.
– Конечно, – сказал Фремонт. – Давайте, смелее.
Я протянул руку, и он передал мне пачку. Я внимательно осмотрел ее, потом взвесил на ладони. Ренкинс наблюдал за мной в зеркальце заднего вида, на губах его блуждала дружеская улыбка.
– Тяжеленькая, правда? – спросил он.
– Да, – согласился я. – Почти как маленькая книжица.
Мы уже подъезжали к Ашенвилю. Он вставал на горизонте низким холмиком из приземистых зданий, теснившихся по углам перекрестков. Выглядел он иллюзорным, напоминая город-призрак.
Я передал пачку денег Фремонту, и он швырнул ее обратно в мешок.
За время моего отсутствия Ашенвиль успел вернуться к своему привычному распорядку. Телестанции уехали, толпы горожан растаяли, и теперь город выглядел так, как ему и положено выглядеть в субботний послеобеденный час – пустынным, сонным, чуть обессилевшим. Единственным напоминанием о недавней трагедии оставался приспущенный флаг, лениво колышущийся на ветру.
Ренкинс припарковал автомобиль у входа в ратушу, и мы вышли, чтобы попрощаться.
– Вы уж извините, что пришлось вас втягивать в эту историю, – проговорил Фремонт. – Но вы нам очень помогли.
Мы стояли на нижней ступеньке лестницы. Возле ратуши осталась лишь одна патрульная машина.
– Я до сих пор так и не понял толком, что же произошло, – сказал я.
Ренкинс, взглянув на меня, ухмыльнулся.
– Я расскажу вам, в чем дело, – произнес он. – Двое братьев похитили девушку под Детройтом. Они убили семерых, в том числе и ее, и скрылись, прихватив с собой выкуп в четыре миллиона восемьсот тысяч долларов. Один из братьев погиб в самолете, упавшем на территорию парка. Другой начал его разыскивать, представляясь всем агентом ФБР. Найдя самолет, он убивает офицера Дженкинса.
Улыбка еще шире расползлась по его лицу.
– А потом и сам погибает от руки полицейского.
– Неужели в этом мешке четыре с лишним миллиона долларов? – спросил я, сделав вид, что готов этому поверить.
– Нет, – ответил Ренкинс. – Здесь только пятьсот тысяч.
– Где же остальные?
Он пожал плечами и взглянул на Фремонта.
– Нам пока неизвестно.
Я начал глазеть по сторонам. Чуть поодаль, в сточной канавке, сцепились из-за добычи две птички. Они громко чирикали и по очереди пытались взлететь с отвоеванным куском, но он был слишком велик, и ни одной из них не удавалось поднять его. Я так и не смог определить, что это был за трофей.
– Так, значит, где-то гуляют по свету четыре миллиона триста тысяч долларов?
– Рано или поздно они все равно всплывут, – сказал Фремонт.
Я пристально посмотрел на него, но лицо его оставалось абсолютно бесстрастным. Ренкинс же был занят созерцанием дерущихся птиц.
– Что вы имеете в виду? – спросил я.
– Перед тем как мистер Макмартин отвез деньги в указанное похитителями место, мы их заполучили на два часа. Пометить их мы не могли – опасались, что бандиты определят, что банкноты меченые, и убьют девушку; и тогда мы привлекли к работе два десятка наших агентов, которые переписали столько номеров серий, сколько можно было успеть сделать за это время. – Он улыбнулся, явно ожидая моей реакции. – Мы переписали около пяти тысяч штук, примерно каждую десятую банкноту, – добавил он.
Я тупо уставился на агента, онемев от потрясения. Мне даже трудно было заставить себя сосредоточиться на том, что он сказал, ухватить его мысль.
– Мы обязательно отследим их, – продолжал он. – Остается лишь дождаться, пока всплывут эти номера. Когда повсюду расплачиваешься стодолларовыми банкнотами, это неизменно обращает на себя внимание.
– Меченые деньги, – медленно произнес я. И хмуро уставился себе под ноги, стараясь не выказывать своего отношения к обрушившейся на меня новости и казаться спокойным, невозмутимым, равнодушным. Я полностью сконцентрировал внимание на своих сапогах, заставляя себя угадать, какого же они цвета, употребив на это всю мощь своего разума, отчетливо сознавая, что если займусь сейчас осмыслением сказанного Фремонтом, то просто не выдержу.
– Совершенно верно, – подтвердил он. – Именно так это и называется: «меченые деньги».
«Коричневые , – думал я, продолжая разглядывать свои сапоги, – цвета овсянки» . И, уже напрягая воображение, решил, что все-таки янтарные . Но мысль о деньгах все равно не давала покоя, просачиваясь, как вода сквозь трещины в камне, пробивая толщу моих бессмысленных рассуждений о цвете сапог. Итак, деньги оказались мечеными.
Фремонт протянул мне руку. Я заставил себя ответить ему таким же твердым рукопожатием, затем повторил этот ритуал прощания с Ренкинсом.
– То, что мы вам сообщили о серийных номерах, – сказал Ренкинс, – разумеется, должно остаться между нами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106