Грузовик за его спиной затарахтел еще громче, мотор раскашлялся, изрыгая клубы сизого дыма. В соседских домах было на удивление тихо, словно все их обитатели вымерли.
Я наконец принял решение и проговорил:
– Подожди здесь. Я только поднимусь наверх и возьму чековую книжку.
Пока я выписывал Джекобу чек, Сара развернула подарок, чтобы взглянуть на него. Малышка мирно спала в своей колыбельке.
– Он не новый, – прошептала Сара, и в ее голосе появился оттенок брезгливости.
Я подошел взглянуть на медведя. С первого взгляда ничего подозрительного в нем не было – ни пятен пли дырок, голова и лапы на месте, набивка цела, – но не оставалось никаких сомнений, что им уже изрядно попользовались. Игрушка была явно старая.
Сара повернула заводной ключик. Когда она его отпустила, из груди медвежонка полилась мелодия. Мужской голос на французском языке пел детскую песенку «Братец Жак». Стоило мне услышать ее, как я сразу же понял, почему медведь такой старый.
– Это была его любимая игрушка, – сказал я.
– Джекоба?
– Да, когда он был маленьким. А музыка все звучала – глухо, словно с трудом прорываясь сквозь темную меховую шкурку.
Сара взяла в руки медведя и как-то по-новому посмотрела на него. Мелодия становилась все медленнее – каждая нота казалась самой последней, – но так и не смолкала.
– По-моему, это очень мило с его стороны, правда? – Сара ткнулась носом в игрушку.
Я поднял оберточную бумагу и бросил ее в мусорную корзину возле кровати.
– Интересно, где он хранил его все эти годы, – пробормотал я.
– Он поднимется?
– Нет. – Я направился к двери. – Он очень торопится.
Сара опять стала заводить игрушку.
– Что это за чек?
– Для Джекоба, – бросил я на ходу и вышел в коридор.
– Он просит взаймы?
Я не ответил ей.
Малышка начала плакать – я как раз поднимался по лестнице, возвращаясь в спальню. Сначала ее плач был еле слышен; это было что-то среднее между покашливанием и кудахтаньем, но стоило мне войти в комнату, как ее голосок взвился до самого что ни на есть пронзительного крика.
Я вытащил Аманду из люльки и отнес на кровать.
Когда я поднимал ее, она расплакалась еще громче, крошечное тельце напряглось в моих руках, личико стало ярко-красным, и казалось, будто девочка вот-вот лопнет. Ее вес в очередной раз удивил меня; никогда не думал, что младенец может быть таким тяжелым, и к тому же она была какой-то плотной, словно накачанной водой. Голова – круглая, огромная – составляла почти полтела.
Сара протянула ко мне руки, и я передал ей ребенка.
Плюшевый медвежонок сидел тут же, в изголовье кровати, выставив вперед свои маленькие черные лапки, словно тоже хотел успокоить плачущую малышку. Сара поддерживала Аманду одной рукой, а другой расстегивала пижамную кофту, обнажая левую грудь.
Я отвернулся, подошел к колыбельке и выглянул в окно. Мне было неприятно смотреть, как Сара кормит Аманду. Я испытывал чувство гадливости, представляя, что ребенок сосет из нее соки. Мне это казалось противоестественным, ужасным; сразу вспомнились пиявки.
Я посмотрел во двор. Он был пуст: Джекоб и его грузовик исчезли. День был чудесный – тихий, безветренный, он так и просился на почтовую открытку. Солнечные лучи, отражаясь в обледенелых сугробах, слепили глаза; деревья отбрасывали на снег объемные Тени. С крыши гаража свисали сосульки, и я мысленно отметил, что, когда выйду на улицу, надо не забыть их сбить.
Отвлекшись от сосулек, я перевел взгляд выше, на самую крышу гаража, и вдруг заметил темные контуры большой птицы. Рука моя непроизвольно потянулась ко лбу.
– На крыше гаража сидит ворона, – сказал я.
Сара не откликнулась. Я потер кожу над бровями. Она была гладкой на ощупь; шишка не оставила после себя шрама. Малышка за моей спиной, пока ее кормили, издавала какие-то воркующие звуки.
Через минуту-другую Сара окликнула меня.
– Хэнк, – ее голос прозвучал очень тихо.
Я наблюдал, как ворона расхаживает взад-вперед по заснеженной крыше.
– Да?
– Пока я была в больнице, у меня возник план.
– План?
– Да. Как добиться, чтобы Лу молчал.
Я обернулся к ней. Моя гигантская тень расползлась по полу, голова приобрела чудовищные размеры и стала похожей на надутый воздушный шар. Сара, склонившись над Амандой, как-то неестественно улыбалась – брови ее высоко взметнулись, ноздри раздувались, рот был приоткрыт. Ребенок не замечал радостного возбуждения матери и жадно сосал ее грудь. Когда Сара взглянула на меня, улыбка исчезла с ее лица.
– В общем-то, никакой премудрости в нем нет, – проговорила она, – но, если мы все разыграем как надо, он может сработать.
Я подошел и присел у края кровати. Сара вновь переключила свое внимание на Аманду и начала нежно поглаживать ее щечки кончиками пальцев.
– Да, – прошептала она. – Ты моя маленькая голодная девочка, так ведь?
Губки Аманды старательно облизывали сосок.
– Продолжай, – сказал я.
– Я хочу, чтобы ты записал на пленку его признание в убийстве Педерсона.
Я уставился на нее.
– О чем ты говоришь?
– В этом как раз и состоит мой план, – объяснила она. – Так мы сможем держать его в узде. – Она усмехнулась, судя по всему, очень довольная своей изобретательностью.
– Это что, шутка?
– Конечно, нет, – удивленно проговорила она.
– С какой стати ему признаваться в том, чего он не совершал?
– Вы с Джекобом приглашаете его куда-нибудь выпить, накачиваете как следует, потом приезжаете все вместе к нему домой и начинаете в шутку разыгрывать сцену признания в убийстве. Делаете это по очереди: сначала ты, потом Джекоб и, наконец, Лу – вот тогда-то ты и запишешь его слова.
Вполне возможно, в предложении Сары и была некая логика, и я задумался, снова прокручивая в голове её план.
– Нет, это же бред какой-то, – резюмировал я. – Это ни за что не сработает.
– Джекоб тебе поможет. Это уже полдела. Если он его подзадорит, Лу обязательно поддастся.
– Но даже если нам удастся заставить его произнести эти слова – в чем я очень сомневаюсь, – все равно это ничего не даст. Никто же не поверит в его признание.
– Это не важно, – сказала она. – Нам нужно хоть что-то, чем можно было бы его шантажировать. Если мы запишем его признание на пленку и потом дадим ему прослушать, он ни за что не решится выдать тебя.
Аманда наелась. Сара взяла со столика посудное полотенце и перекинула его через плечо. Потом приподняла девочку и подождала, пока та отрыгнет. Она запахнула пижамную кофту, но не застегнула ее. Эту пижаму я подарил Саре на Рождество. Тогда она в нее не влезла – мешал живот, так что сейчас я видел ее в ней впервые. Пижама была фланелевая, белая, в мелкий зеленый цветочек. Я вспомнил, как покупал ее в Толидо, как накануне Рождества упаковывал в подарочную коробку, как на следующее утро мы эту коробку открывали;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106