Мы сможем хранить деньги до старости.
– Как мне избавиться от шубы?
Она перевела на меня взгляд и пристально посмотрела прямо в лицо.
– От шубы?
Я кивнул головой, почувствовав легкую тошноту. Я с утра ничего не ел. Тело мое было таким уставшим и голодным, что даже ныло. Я ощупал синяк на боку, проверяя, не сломаны ли ребра.
– Где ты раздобыл шубу?
– Пожилая женщина… Она зашла в магазин, когда я там находился.
– О, Боже, Хэнк.
– Я уже был без маски. Я пытался заставить ее уйти, но она все не уходила.
Наверху, прямо над нашими головами, раздался детский плач.
Я уставился на огонь. Мысли мои путались, и я уже утратил контроль над ними. Мне почему-то вдруг вспомнился мертвый пилот, брат Вернона, и то ощущение, которое я испытал, впервые увидев его тело, – тогда меня странным образом потянуло к нему, возникло непреодолимое желание до него дотронуться. Потом перед глазами встал магазинчик «Александерс», вспомнилось, как я перед самым уходом пытался стереть с пола отпечатки своих подошв; казалось, что чем больше я тру, тем ярче становится кровь, теряя черный налет, все более приближаясь к розовому оттенку. Следующим в памяти всплыл образ Джекоба, стоящего на снегу в своей красной куртке, с разбитым носом, рыдающего над телом Дуайта Педерсона. И, как только растаяло это последнее видение, я почувствовал, как дрожью пронизало мое тело дурное предчувствие. Я вдруг понял, что впереди не только долги денежные. Мне еще предстоит очень многое осмыслить и объяснить самому себе, и этот моральный долг окажется гораздо весомее.
«Мы лишились всего , – подумал я. – Мы лишились всего» .
– О, Боже, – вновь прошептала Сара.
Поднявшись, я поставил сапоги на стульчик возле рояля и, старательно обходя покрывало из банкнот, направился к камину. Сара, обернувшись, наблюдала за мной.
– Хэнк, – позвала она.
Я отодвинул каминную решетку и быстрым движением швырнул бумажный пакет с деньгами на горящие поленья.
– Давай оставим деньги, – проговорила она. – Оставим и посмотрим, что будет дальше.
Пакет быстро занялся огнем, съежившись, как кулак. Когда бумага уже растворилась в пламени, одна за другой на цементный пол камина с мелодичным звоном стали сыпаться монеты. Одна из них, почерневший двадцатипятицентовик, лениво покатилась по кирпичам. Я ногой загнал ее обратно в огонь.
– Хэнк! – воскликнула Сара. – Я не позволю тебе сжечь их.
Аманда все громче заявляла о себе, теперь уже криками, которые эхом разносились по лестнице. Мы никак не реагировали.
– Мы должны это сделать, Сара. Это последняя улика.
– Нет, – взмолилась она с дрожью в голосе, словно готова была разрыдаться. – Не надо.
Я присел на корточки возле огня. Я чувствовал его жар на своем лице; от него, казалось, раскрывались поры.
– Я обещал тебе, что сожгу их в случае, если ситуация выйдет из-под контроля, – сказал я. – Так ведь?
Она не ответила.
Я протянул руку за спину и стал шарить по полу, пока не нащупал одну из пачек. Подняв ее и заставив себя отвести от нее взгляд, я швырнул пачку в огонь. Она загорелась не сразу: бумага была плотно спрессована. Сначала она лишь слегка обуглилась по краям, надписи почернели, а язычки пламени приобрели зеленоватый оттенок. Я потянулся за другой пачкой, которую отправил вслед за первой. Мне стало ясно, что процедура займет немало времени. Потом предстоит избавиться от пепла – закопать его на заднем дворе или спустить в унитаз. А своей очереди еще ждали сапоги и лыжная маска, свитер, сумочка, шуба, мачете, драгоценности женщины, часы кассира, его бумажник и ключи.
Я услышал шорох за спиной. Сара поднимала с пола деньги.
Аманда продолжала кричать, но ее вопли казались отдаленными, как шум транспорта за окном.
Я обернулся и взглянул на Сару. Она сидела, обхватив руками колени; в медвежьей шкуре, накинутой на плечи, она была похожа на старую индианку. Взгляд ее был устремлен мимо меня, на огонь.
– Пожалуйста, – попросила она. Я покачал головой.
– Мы должны это сделать, Сара. У нас нет выбора.
Она обратила свое лицо ко мне, и я увидел, что она плачет; кожа ее блестела от слез, к щеке прилипла тоненькая прядь волос. Пока я смотрел на нее, шкура упала с ее плеч, обнажив колени. Сара сложила на них двадцать пачек, словно в надежде спасти их от пламени.
– Но что у нас останется? – вымолвила она и всхлипнула.
Ничего не ответив, я наклонился вперед и очень медленно отвел ее руки от пачек банкнот. Я по одной убрал их с коленей и отправил в огонь.
– Все у нас будет хорошо, – пустился я в откровенную ложь, пытаясь хоть как-то утешить ее. – Вот увидишь. Мы будем теми, кем были всегда.
Мне понадобилось четыре часа, чтобы сжечь деньги.
Первая полоса воскресного выпуска «Блейд» живописала подробности убийства Карла. Были помещены фотографии самолета, мешка с деньгами, трупа Вернона. Впрочем, ни словом не упоминался «Александерс»; тела убитых были обнаружены лишь в пять утра в воскресенье, так что им суждено было стать темой вечерних новостей.
Пожилую женщину звали Дайана Бейкер. В тот день она, проводив сына в аэропорту, спешила на званый ужин в Перрисберг. Не дождавшись ее на приеме, хозяин дома позвонил ей и, не получив ответа, обратился в полицию. Проезжавший по шоссе патрульный заметил ее машину возле магазина «Александерс» ранним утром следующего дня. Полицейский остановился, чтобы выяснить, в чем дело, и, заглянув внутрь через стекло входной двери, увидел кровавые разводы на полу, оставшиеся после того, как я попытался стереть свои следы.
Кроме сына, юриста в Бостоне, у женщины была еще дочь и четверо внуков. Муж ее умер семь лет назад; правда, в некрологе не было сказано, что послужило причиной его смерти.
Кассира звали Майкл Мортон. Родители его проживали в Цинциннати; ни братьев ни сестер, как и жены и детей, у него не было.
Полиция составила фоторобот подозреваемого, основываясь на описании, которое я дал по телефону. Он выглядел именно так, как и подобает бродяге, отпетому типу, промышляющему грабежами. Сын убитой женщины разослал объявления во все крупные газеты Флориды, умоляя звонившего в тот вечер в полицию явиться с более подробной информацией; откликнулись многие, своими показаниями еще более запутывая следствие. Как только кассир и пожилая женщина были похоронены, ажиотаж вокруг этой истории поутих.
После сожжения денег я спустил пепел в унитаз. Но оставались другие улики: рюкзак, мачете, лыжная маска, свитер, сумочка женщины, ее драгоценности и шуба, бумажник, часы и ключи кассира. Я планировал заекать куда-нибудь подальше в лес и закопать вещи в глубокой яме, засыпав щелоком, но вот прошло уже пять с половиной лет, а я все никак не сделаю этого, так что теперь вряд ли и соберусь. Я храню весь этот скарб на чердаке, в чемодане Джекоба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
– Как мне избавиться от шубы?
Она перевела на меня взгляд и пристально посмотрела прямо в лицо.
– От шубы?
Я кивнул головой, почувствовав легкую тошноту. Я с утра ничего не ел. Тело мое было таким уставшим и голодным, что даже ныло. Я ощупал синяк на боку, проверяя, не сломаны ли ребра.
– Где ты раздобыл шубу?
– Пожилая женщина… Она зашла в магазин, когда я там находился.
– О, Боже, Хэнк.
– Я уже был без маски. Я пытался заставить ее уйти, но она все не уходила.
Наверху, прямо над нашими головами, раздался детский плач.
Я уставился на огонь. Мысли мои путались, и я уже утратил контроль над ними. Мне почему-то вдруг вспомнился мертвый пилот, брат Вернона, и то ощущение, которое я испытал, впервые увидев его тело, – тогда меня странным образом потянуло к нему, возникло непреодолимое желание до него дотронуться. Потом перед глазами встал магазинчик «Александерс», вспомнилось, как я перед самым уходом пытался стереть с пола отпечатки своих подошв; казалось, что чем больше я тру, тем ярче становится кровь, теряя черный налет, все более приближаясь к розовому оттенку. Следующим в памяти всплыл образ Джекоба, стоящего на снегу в своей красной куртке, с разбитым носом, рыдающего над телом Дуайта Педерсона. И, как только растаяло это последнее видение, я почувствовал, как дрожью пронизало мое тело дурное предчувствие. Я вдруг понял, что впереди не только долги денежные. Мне еще предстоит очень многое осмыслить и объяснить самому себе, и этот моральный долг окажется гораздо весомее.
«Мы лишились всего , – подумал я. – Мы лишились всего» .
– О, Боже, – вновь прошептала Сара.
Поднявшись, я поставил сапоги на стульчик возле рояля и, старательно обходя покрывало из банкнот, направился к камину. Сара, обернувшись, наблюдала за мной.
– Хэнк, – позвала она.
Я отодвинул каминную решетку и быстрым движением швырнул бумажный пакет с деньгами на горящие поленья.
– Давай оставим деньги, – проговорила она. – Оставим и посмотрим, что будет дальше.
Пакет быстро занялся огнем, съежившись, как кулак. Когда бумага уже растворилась в пламени, одна за другой на цементный пол камина с мелодичным звоном стали сыпаться монеты. Одна из них, почерневший двадцатипятицентовик, лениво покатилась по кирпичам. Я ногой загнал ее обратно в огонь.
– Хэнк! – воскликнула Сара. – Я не позволю тебе сжечь их.
Аманда все громче заявляла о себе, теперь уже криками, которые эхом разносились по лестнице. Мы никак не реагировали.
– Мы должны это сделать, Сара. Это последняя улика.
– Нет, – взмолилась она с дрожью в голосе, словно готова была разрыдаться. – Не надо.
Я присел на корточки возле огня. Я чувствовал его жар на своем лице; от него, казалось, раскрывались поры.
– Я обещал тебе, что сожгу их в случае, если ситуация выйдет из-под контроля, – сказал я. – Так ведь?
Она не ответила.
Я протянул руку за спину и стал шарить по полу, пока не нащупал одну из пачек. Подняв ее и заставив себя отвести от нее взгляд, я швырнул пачку в огонь. Она загорелась не сразу: бумага была плотно спрессована. Сначала она лишь слегка обуглилась по краям, надписи почернели, а язычки пламени приобрели зеленоватый оттенок. Я потянулся за другой пачкой, которую отправил вслед за первой. Мне стало ясно, что процедура займет немало времени. Потом предстоит избавиться от пепла – закопать его на заднем дворе или спустить в унитаз. А своей очереди еще ждали сапоги и лыжная маска, свитер, сумочка, шуба, мачете, драгоценности женщины, часы кассира, его бумажник и ключи.
Я услышал шорох за спиной. Сара поднимала с пола деньги.
Аманда продолжала кричать, но ее вопли казались отдаленными, как шум транспорта за окном.
Я обернулся и взглянул на Сару. Она сидела, обхватив руками колени; в медвежьей шкуре, накинутой на плечи, она была похожа на старую индианку. Взгляд ее был устремлен мимо меня, на огонь.
– Пожалуйста, – попросила она. Я покачал головой.
– Мы должны это сделать, Сара. У нас нет выбора.
Она обратила свое лицо ко мне, и я увидел, что она плачет; кожа ее блестела от слез, к щеке прилипла тоненькая прядь волос. Пока я смотрел на нее, шкура упала с ее плеч, обнажив колени. Сара сложила на них двадцать пачек, словно в надежде спасти их от пламени.
– Но что у нас останется? – вымолвила она и всхлипнула.
Ничего не ответив, я наклонился вперед и очень медленно отвел ее руки от пачек банкнот. Я по одной убрал их с коленей и отправил в огонь.
– Все у нас будет хорошо, – пустился я в откровенную ложь, пытаясь хоть как-то утешить ее. – Вот увидишь. Мы будем теми, кем были всегда.
Мне понадобилось четыре часа, чтобы сжечь деньги.
Первая полоса воскресного выпуска «Блейд» живописала подробности убийства Карла. Были помещены фотографии самолета, мешка с деньгами, трупа Вернона. Впрочем, ни словом не упоминался «Александерс»; тела убитых были обнаружены лишь в пять утра в воскресенье, так что им суждено было стать темой вечерних новостей.
Пожилую женщину звали Дайана Бейкер. В тот день она, проводив сына в аэропорту, спешила на званый ужин в Перрисберг. Не дождавшись ее на приеме, хозяин дома позвонил ей и, не получив ответа, обратился в полицию. Проезжавший по шоссе патрульный заметил ее машину возле магазина «Александерс» ранним утром следующего дня. Полицейский остановился, чтобы выяснить, в чем дело, и, заглянув внутрь через стекло входной двери, увидел кровавые разводы на полу, оставшиеся после того, как я попытался стереть свои следы.
Кроме сына, юриста в Бостоне, у женщины была еще дочь и четверо внуков. Муж ее умер семь лет назад; правда, в некрологе не было сказано, что послужило причиной его смерти.
Кассира звали Майкл Мортон. Родители его проживали в Цинциннати; ни братьев ни сестер, как и жены и детей, у него не было.
Полиция составила фоторобот подозреваемого, основываясь на описании, которое я дал по телефону. Он выглядел именно так, как и подобает бродяге, отпетому типу, промышляющему грабежами. Сын убитой женщины разослал объявления во все крупные газеты Флориды, умоляя звонившего в тот вечер в полицию явиться с более подробной информацией; откликнулись многие, своими показаниями еще более запутывая следствие. Как только кассир и пожилая женщина были похоронены, ажиотаж вокруг этой истории поутих.
После сожжения денег я спустил пепел в унитаз. Но оставались другие улики: рюкзак, мачете, лыжная маска, свитер, сумочка женщины, ее драгоценности и шуба, бумажник, часы и ключи кассира. Я планировал заекать куда-нибудь подальше в лес и закопать вещи в глубокой яме, засыпав щелоком, но вот прошло уже пять с половиной лет, а я все никак не сделаю этого, так что теперь вряд ли и соберусь. Я храню весь этот скарб на чердаке, в чемодане Джекоба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106