В этот момент он, должно быть, понял – если только не догадался об этом раньше, увидев тело Лу в коридоре, – зачем я привел его сюда.
Он пробежал в спальню и остановился возле кровати. Не знаю, разглядел ли он на полу тело Ненси; впрочем, не заметить его, хотя бы краем глаза, он не мог, иначе бы он не встретил меня так враждебно – сжав кулаки и приготовившись драться. Нагота придавала ему сходство с пещерным человеком. В перекошенном лице смешались гнев и ужас, смущение и растерянность. Подбородок был вымазан в крови.
Встав в дверях, я щелкнул затвором, и на пол, к моим ногам, упала пустая гильза – от патрона, которым я убил Ненси. Тут же, не колеблясь и не раздумывая, я выстрелил Сонни в грудь.
Раздался грохот, и свежий фонтанчик крови окропил простыни.
Сонни рухнул на кровать. Падение его сопровождалось звуком, похожим на всплеск; и действительно, легкая волна пробежала по матрацу. Грудь Сонни превратилась в какие-то лохмотья – красного, розового, белого цвета, и все-таки он был еще жив. Брыкаясь ногами, он пытался приподнять голову. И неотрывно смотрел на меня; глаза его уже, казалось, вылезали из орбит, и в них все больше преобладал белый цвет. Правой рукой он вцепился в покрывало и подтягивал его к себе.
Я опять перезарядил ружье – пустая гильза покатилась по ковру. Сделав шаг вперед, я взял под прицел его лицо. Нажимая на спусковой крючок, я видел, как Сонни закрывает глаза. От выстрела матрац буквально взорвался, окатив водой спинку кровати и стену за ней. Мне пришлось отскочить, чтобы не забрызгать одежду.
Уже стоя на безопасном расстоянии, в дверях, я сделал два выстрела в потолок над кроватью. Потом полез в карман, достал еще пять патронов, зарядил ружье и начал палить наугад – по креслам, что стояли слева, по двери в ванную, в зеркало над туалетным столиком.
Закончив пальбу, я внимательно осмотрел себя – не осталось ли на мне капелек крови – и перезарядил ружье.
Спускаясь по лестнице, я один раз выстрелил в потолок. Уже внизу, стоя в дверях гостиной, сделал несколько последних выстрелов, пробил кожаную кушетку, телевизор и, наконец, кофейный столик, на котором стояли наши стаканы.
Один патрон я решил все-таки оставить.
Джекоба я отыскал в туалете. Он сидел на крышке унитаза. Ружье валялось на полу у его ног. Куртку и ботинки Сонни он держал на коленях.
– Все в порядке, – сообщил я, остановившись в. дверях ванной.
– В порядке? – переспросил Джекоб, не глядя на меня.
Я глубоко вздохнул. Чувствовал я себя неважно – внутри все дрожало, я был на взводе и даже подозревал, что у меня не все в порядке с головой. Я пытался взять себя в руки и тщательно продумать наши дальнейшие действия. «Самое трудное позади, – внушал я себе, – все теперь зависит только от того, как мы сыграем свои партии».
– Дело сделано, – сказал я.
– Он мертв?
Я кивнул.
– Почему ты так много стрелял?
Помедлив с ответом, я проговорил:
– Хватит тебе, Джекоб. У нас еще полно дел.
– Ты был вынужден так много стрелять или сделал это намеренно?
– Все должно выглядеть так, будто Лу был вне себя от ярости. Он буквально обезумел.
Я вытер лицо рукой. Перчатки мои пропахли порохом; я отметил про себя, что нужно не забыть спрятать их в грузовике, прежде чем мы вызовем полицию. С потолка начало капать; струйки воды звонко разбивались о керамическую крышку бачка, этот звук напоминал тиканье часов. Вода, вероятно, все еще лилась из матраца; она уже просочилась сквозь штукатурку.
Джекоб снял очки. Без них он казался еще более растерянным и беспомощным: щеки и подбородок его покраснели и распухли, как у подагрика, в то время как глаза ввалились, взгляд их стал тусклым и затравленным.
– Тебя не пугает то, что придет потом? – спросил он.
– Потом?
– Да, чувство вины. Раскаяние.
Я вздохнул.
– Дело сделано, Джекоб. Мы были вынуждены пойти на это.
– Ты убил Сонни, – сказал он таким тоном, словно был крайне удивлен этим.
– Да, верно. Я убил Сонни.
– Убил, – повторил Джекоб. – Так хладнокровно.
Я не нашелся с ответом. Мне не хотелось думать о том, что произошло, поскольку я прекрасно знал, что ничего хорошего из этого самоанализа не выйдет. До сих пор мне было очень удобно оправдывать свои поступки неизбежной необходимостью. Порой у меня даже возникало ощущение, будто я вижу себя на экране в качестве одного из персонажей кинофильма; я внимательно слежу за ходом событий, но повлиять на него не в состоянии. «Это судьба», – казалось, шептал мне на ухо чей-то голос, и я, повинуясь ему, выпустил вожжи из своих рук. И вот сейчас Джекоб своими идиотскими вопросами вновь бередил душу. Он заставлял меня оглядываться на случившееся, смотреть на эту розовую от крови воду, сочившуюся с потолка, сознавать, что это творение рук моих. Однако я тут же прогнал прочь эту назойливую мысль, вызвав на ее место бурный всплеск негодования в отношении брата, который сидел на стульчаке – толстый, пассивный, смеющий осуждать меня, в то время как именно его безрассудные поступки, продиктованные паникой и природной тупостью, толкнули меня на преступления.
– Ничего подобного не произошло бы, если бы ты не выстрелил в Лу, – сказал я.
Джекоб поднял голову, и я с ужасом увидел, что он плачет. Слезы ручьями текли по его щекам, и зрелище это наполнило меня сожалением и раскаянием: не надо было говорить с ним так резко.
– Я спасал тебя, – проговорил он срывающимся голосом и отвернулся, пряча от меня лицо.
– Не надо так, Джекоб. Пожалуйста.
Он промолчал. Плечи его сотрясались от беззвучных рыданий. Одной рукой он прикрывал глаза. Другая, в которой были зажаты очки, лежала поверх ботинок Сонни, на колене.
– Сейчас не время расслабляться. Нам еще предстоят беседы с полицией, репортерами…
– Я в порядке, – на одном дыхании выпалил он.
– Мы должны быть максимально собранны.
– Это просто… – начал было Джекоб, но не нашел подходящих слов, чтобы закончить фразу. – Я убил Лу, – всхлипнул он.
Я пристально посмотрел на него. Джекоб начинал меня беспокоить. Я уже живо представил себе, как, в случае малейшей оплошности одного из нас, все выплывет наружу.
– Нужно идти, Джекоб. – Я встал. – Мы должны вызвать полицию.
Он глубоко вздохнул, задержал на мгновение дыхание, потом надел очки и с трудом поднялся. Лицо его было мокрым от слез, подбородок дрожал. Я взял у него парку и ботинки Сонни и отнес их в прихожую, в стенной шкаф.
Гостиная лежала в руинах. Кофейный столик рассыпался, телевизор взорвался. Из дыр в кушетке вылезли огромные пушистые, белые лохмотья, похожие на нарисованные детской рукой облака.
Джекоб забыл свое ружье в ванной, так что мне пришлось вернуться за ним. Брат ходил за мной по пятам, как верный пес. Он опять начал плакать, и от этих жалобных всхлипываний у меня сводило живот и кружилась голова, так что возникало ощущение, будто я падаю с верхнего этажа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
Он пробежал в спальню и остановился возле кровати. Не знаю, разглядел ли он на полу тело Ненси; впрочем, не заметить его, хотя бы краем глаза, он не мог, иначе бы он не встретил меня так враждебно – сжав кулаки и приготовившись драться. Нагота придавала ему сходство с пещерным человеком. В перекошенном лице смешались гнев и ужас, смущение и растерянность. Подбородок был вымазан в крови.
Встав в дверях, я щелкнул затвором, и на пол, к моим ногам, упала пустая гильза – от патрона, которым я убил Ненси. Тут же, не колеблясь и не раздумывая, я выстрелил Сонни в грудь.
Раздался грохот, и свежий фонтанчик крови окропил простыни.
Сонни рухнул на кровать. Падение его сопровождалось звуком, похожим на всплеск; и действительно, легкая волна пробежала по матрацу. Грудь Сонни превратилась в какие-то лохмотья – красного, розового, белого цвета, и все-таки он был еще жив. Брыкаясь ногами, он пытался приподнять голову. И неотрывно смотрел на меня; глаза его уже, казалось, вылезали из орбит, и в них все больше преобладал белый цвет. Правой рукой он вцепился в покрывало и подтягивал его к себе.
Я опять перезарядил ружье – пустая гильза покатилась по ковру. Сделав шаг вперед, я взял под прицел его лицо. Нажимая на спусковой крючок, я видел, как Сонни закрывает глаза. От выстрела матрац буквально взорвался, окатив водой спинку кровати и стену за ней. Мне пришлось отскочить, чтобы не забрызгать одежду.
Уже стоя на безопасном расстоянии, в дверях, я сделал два выстрела в потолок над кроватью. Потом полез в карман, достал еще пять патронов, зарядил ружье и начал палить наугад – по креслам, что стояли слева, по двери в ванную, в зеркало над туалетным столиком.
Закончив пальбу, я внимательно осмотрел себя – не осталось ли на мне капелек крови – и перезарядил ружье.
Спускаясь по лестнице, я один раз выстрелил в потолок. Уже внизу, стоя в дверях гостиной, сделал несколько последних выстрелов, пробил кожаную кушетку, телевизор и, наконец, кофейный столик, на котором стояли наши стаканы.
Один патрон я решил все-таки оставить.
Джекоба я отыскал в туалете. Он сидел на крышке унитаза. Ружье валялось на полу у его ног. Куртку и ботинки Сонни он держал на коленях.
– Все в порядке, – сообщил я, остановившись в. дверях ванной.
– В порядке? – переспросил Джекоб, не глядя на меня.
Я глубоко вздохнул. Чувствовал я себя неважно – внутри все дрожало, я был на взводе и даже подозревал, что у меня не все в порядке с головой. Я пытался взять себя в руки и тщательно продумать наши дальнейшие действия. «Самое трудное позади, – внушал я себе, – все теперь зависит только от того, как мы сыграем свои партии».
– Дело сделано, – сказал я.
– Он мертв?
Я кивнул.
– Почему ты так много стрелял?
Помедлив с ответом, я проговорил:
– Хватит тебе, Джекоб. У нас еще полно дел.
– Ты был вынужден так много стрелять или сделал это намеренно?
– Все должно выглядеть так, будто Лу был вне себя от ярости. Он буквально обезумел.
Я вытер лицо рукой. Перчатки мои пропахли порохом; я отметил про себя, что нужно не забыть спрятать их в грузовике, прежде чем мы вызовем полицию. С потолка начало капать; струйки воды звонко разбивались о керамическую крышку бачка, этот звук напоминал тиканье часов. Вода, вероятно, все еще лилась из матраца; она уже просочилась сквозь штукатурку.
Джекоб снял очки. Без них он казался еще более растерянным и беспомощным: щеки и подбородок его покраснели и распухли, как у подагрика, в то время как глаза ввалились, взгляд их стал тусклым и затравленным.
– Тебя не пугает то, что придет потом? – спросил он.
– Потом?
– Да, чувство вины. Раскаяние.
Я вздохнул.
– Дело сделано, Джекоб. Мы были вынуждены пойти на это.
– Ты убил Сонни, – сказал он таким тоном, словно был крайне удивлен этим.
– Да, верно. Я убил Сонни.
– Убил, – повторил Джекоб. – Так хладнокровно.
Я не нашелся с ответом. Мне не хотелось думать о том, что произошло, поскольку я прекрасно знал, что ничего хорошего из этого самоанализа не выйдет. До сих пор мне было очень удобно оправдывать свои поступки неизбежной необходимостью. Порой у меня даже возникало ощущение, будто я вижу себя на экране в качестве одного из персонажей кинофильма; я внимательно слежу за ходом событий, но повлиять на него не в состоянии. «Это судьба», – казалось, шептал мне на ухо чей-то голос, и я, повинуясь ему, выпустил вожжи из своих рук. И вот сейчас Джекоб своими идиотскими вопросами вновь бередил душу. Он заставлял меня оглядываться на случившееся, смотреть на эту розовую от крови воду, сочившуюся с потолка, сознавать, что это творение рук моих. Однако я тут же прогнал прочь эту назойливую мысль, вызвав на ее место бурный всплеск негодования в отношении брата, который сидел на стульчаке – толстый, пассивный, смеющий осуждать меня, в то время как именно его безрассудные поступки, продиктованные паникой и природной тупостью, толкнули меня на преступления.
– Ничего подобного не произошло бы, если бы ты не выстрелил в Лу, – сказал я.
Джекоб поднял голову, и я с ужасом увидел, что он плачет. Слезы ручьями текли по его щекам, и зрелище это наполнило меня сожалением и раскаянием: не надо было говорить с ним так резко.
– Я спасал тебя, – проговорил он срывающимся голосом и отвернулся, пряча от меня лицо.
– Не надо так, Джекоб. Пожалуйста.
Он промолчал. Плечи его сотрясались от беззвучных рыданий. Одной рукой он прикрывал глаза. Другая, в которой были зажаты очки, лежала поверх ботинок Сонни, на колене.
– Сейчас не время расслабляться. Нам еще предстоят беседы с полицией, репортерами…
– Я в порядке, – на одном дыхании выпалил он.
– Мы должны быть максимально собранны.
– Это просто… – начал было Джекоб, но не нашел подходящих слов, чтобы закончить фразу. – Я убил Лу, – всхлипнул он.
Я пристально посмотрел на него. Джекоб начинал меня беспокоить. Я уже живо представил себе, как, в случае малейшей оплошности одного из нас, все выплывет наружу.
– Нужно идти, Джекоб. – Я встал. – Мы должны вызвать полицию.
Он глубоко вздохнул, задержал на мгновение дыхание, потом надел очки и с трудом поднялся. Лицо его было мокрым от слез, подбородок дрожал. Я взял у него парку и ботинки Сонни и отнес их в прихожую, в стенной шкаф.
Гостиная лежала в руинах. Кофейный столик рассыпался, телевизор взорвался. Из дыр в кушетке вылезли огромные пушистые, белые лохмотья, похожие на нарисованные детской рукой облака.
Джекоб забыл свое ружье в ванной, так что мне пришлось вернуться за ним. Брат ходил за мной по пятам, как верный пес. Он опять начал плакать, и от этих жалобных всхлипываний у меня сводило живот и кружилась голова, так что возникало ощущение, будто я падаю с верхнего этажа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106