На туалетном столике пузырьки духов, бутылочки с лосьонами, лишь чуть-чуть запылившиеся.
А вот он здесь живет – и очень аккуратен. Тут спортивные рубашки, там официальные. На одной вешалке пиджаки, брюки. На другой костюмы. На встроенном стеллаже обувь. Шелк, кашемир, лен, ирландский твид, английская шерсть, итальянские туфли. Ярлыки с Уорт-авеню, Нью-Йорк, Сент-Томас, Палм-Спрингс, Монреаль. Вкус, цена, качество. Безличие, отчужденность, корректность, какая-то стерильность. Явно никаких сантиментов по поводу старых свитеров, древних поношенных мокасин, дряхлых спортивных слаксов, мягкого потрепанного халата. Все, на чем остаются наглядные признаки носки, изъято.
Я поискал еще ключики. Видно, все у него в порядке, ничего не требуется, за исключением аспирина и “Алка-Зельцер”. Записок в пиджачных и брючных карманах он не оставляет. Кажется, нет у него ни единого хобби, отсутствует оружие, книги только по экономике, законодательству, ценным бумагам, недвижимости.
Тогда я махнул рукой на Тома Пайка и тихо пошел вниз по коридору к комнате Морин. Она все так же глубоко дышала, даже не пошевельнулась. Руки вытянуты вдоль тела поверх одеяла. Маленький оранжевый огонек на контрольном приборе “Дормеда” по-прежнему помигивал. Я подошел сбоку к кровати, осторожно приподнял ее левую руку. Она была теплой, сухой, полностью расслабленной и поэтому тяжелой, как рука свежего трупа. Тыльная сторона исцарапана, искусана насекомыми. Перевернув руку, подставив под свет, я, наклонившись, сумел разглядеть белый шрам, пересекающий сеть голубых вен под чувствительной кожей. Уложил обратно, посмотрел на Морин. Из-за массивных очков казалось, будто глаза у нее завязаны. На горле медленно и размеренно бился пульс. Даже искусанная, исцарапанная, испещренная высохшими оранжево-белыми пятнами лосьона, она выглядела ухоженным и роскошным, сладостно-чувственным животным.
Милая изгнанница. Прелестные супружеские забавы в огромной постели с отражением в зеркалах буйной девчонки, волнующая возня со стройным возлюбленным-мужем. Потом рай искажается, образ становится смешным и страшным. Две внезапные катастрофы – вместо младенцев два маленьких окровавленных комка плоти, слишком быстро исторгнутых из безопасного, теплого, темного лона. Мир становится странным, как в быстро забытом полусне. Пружинистая кровать сменяется матрасом, брошенным на пол в чуланчике гаража для грузовиков, где ты, мертво-пьяная, охромевшая, искалеченная, служишь жестокую службу братьям Телаферро. Прости меня, милая, за обыск в комнате, куда тебя изгнали. Я ищу ответы на еще не придуманные мной вопросы. Один, впрочем, есть: правда ли, что тебе хочется умереть?
Ничего не нашлось. В ванной стоял на скамеечке железный шкафчик, надежно запертый. Несомненно, с лекарствами. Видимо, в ванной и в спальне не оставили ничего, чем она могла бы пораниться. Каждый выдох Морин заканчивался легким урчанием. Диафрагма вздымалась и опадала в глубоком дыхании глубокого сна.
Я вышел из комнаты, радуясь, что больше не слышу его. Чем-то похоже на кому, предшественницу смерти.
Спустился вниз, нашел холодное пиво, включил телевизор на малую громкость, понаблюдал, как двадцать два очень крупных молодых человека сбивают друг друга с ног под радостный тысячеголосый рев. Наблюдал, но ничего не видел. Просто оживленная мешанина цветов, движений и звуков.
Кухонные ножницы с темно-синими кольцами. Хелена взбирается, на палубу, обнаженная, в красном свете солнца Эксумы, спотыкается о брусок, умудряется не потерять равновесие, ныряет в черно-серую воду бухты у Шрауд-Ки, а потом на поверхности появляются блестящие, как у котика, волосы, облепившие изящную головку. Пенни Берц прижимается ко мне в ночи с влажными от трудов спиной и плечами, тихонько урчит от удовольствия, все медленнее дыша. Бидди громко всхлипывает, торопясь в мою ванную, спотыкается, жалкая, некрасивая, неуклюжая, тяжеловесная. Пальцы и память. Вскрывающие вены, не прыгают в окна, а висельники не режут вены. Двадцать тысяч высокому мужчине. Бармен Джейк желает счастливого пути. “Бама-Гэл” выскакивает на солнечный свет после многих недель в мутной глуби. Том Пайк открывает закрытое руками лицо, из глаз текут слезы. Майк стучит увесистым кулаком по обшивке кабины, демонстрируя честную конструкцию “Лайкли леди”. Мори вытирает жирные пальцы об округлые упругие фарфорово-золотистые бедра. Рик Холтон разгибает и растирает запястья, с которых я снял жесткую тугую проволоку. Синие кольца кухонных ножниц. Запах Пенни. Пятьдесят шелковых галстуков с золочеными ярлычками. Мигает оранжевый огонек – янтарно-оранжевая мошка, меньше десятицентовой монетки. Скорчившаяся обнаженная девушка в гогеновских джунглях.
Мозг – котел, что-то вскипает, выскакивает на миг и ныряет обратно в похлебку. На ощупь ничего не найти. Ждешь, пока как-нибудь упорядочится, обнаружится некая связь в хаосе всплесков и пузырьков на поверхности. А потом – эврика! Причем веришь, что это холодный, чисто логический процесс.
Наконец, при моем четвертом визите к электронному снотворному, стукнуло ровно шесть. Я осторожно снял очки, отложил в сторону, выключил “Дормед”. Последил, готовый идти будить Бидди, если Морин проснется. Несколько минут она не шевелилась. Потом перекатила голову из стороны в сторону, что-то промурлыкала, совсем перевернулась на бок, подтянула колени, сунула обе руки, сомкнув ладошки, под щеку и вскоре задышала так же глубоко, как и прежде.
В комнате темнело, и я включил плоскую лампу на противоположной стене. Сел в качалку возле кровати, наблюдая за спящей женщиной, думая, что, наверное, на этом месте обычно сидит Бидди, глядит на нее, размышляет о браке, о своей собственной жизни.
Чуть позже восьми я стукнул в дверь Бидди. Через секунду услышал сердитое неразборчивое ворчание. Подождал, еще стукнул, она неожиданно резко распахнула дверь, в халате, наброшенном на плечи, придерживая его скрытой под полой рукой. Волосы спутаны, лицо припухло от сна.
– Который час?
Я сообщил, что восемь с небольшим, что Мори отключена от аппарата в шесть и по-прежнему спит. Бидди зевнула, откинула волосы свободной рукой.
– Бедняжка, наверно, совсем измучена. Я буду через минуту.
Одеваясь, она послала меня вниз, пообещав привести Мори. Я отыскал выключатели, а когда смешивал выпивку, зазвонил телефон. Раздался один звонок. И все. Поэтому я решил, что Бидди ответила наверху. Понес стакан в гостиную, и снова прозвенел один звонок.
Они вскоре спустились. Мори была в длинном, до полу, синем халате с длинными рукавами, белыми пуговицами и белой отделкой. Одной рукой чесала плечо, другой бедро и кисло жаловалась:
– Просто совсем меня съели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70