Это ты умеешь!
— Сейчас я это тебе буду доказывать! Долго и сильно… Окорочкова, блин!..
— Погоди ты! Я убедила тебя? — настаивала на своем Поливанова. — Еще раз повторю. Первая любовь должна запомниться… Настоящее чувство должно гармонично перейти… Не надо делать из мальчика тупого. Секс и ничего больше…
— Какая ты у меня умница, Людка! Такая же светлая голова, как у Светланки! Как это она додумалась тебя «Финалгоном» натереть? Вот бабы у нас в России! Все на вас держится. Тут на фабрике этой… мужики мои рассказывают… прибалдели… Такая аппетитная бабенка!
— Ты, конечно, тоже прибалдел?
— Перестань…Слушай, а как ее…. Сколько это может стоить?
— Я думаю, хорошую иномарку вполне можно подарить!
— Ты серьезно? По-моему, до хрена!
— Ты меня удивляешь! Ради своего…
— А какую машину?
— Подумаем… Только она…
— Ну, тут дело твое и твоего Сан Саныча. Этот тебе сразу же подскажет что к чему…
— Думаешь, влюбился?
— Уверена.
— А ты, Людка, сама случайно не того? Если я… Почувствую в постели…
— Не бойся, не почувствуешь…
— А это мы сейчас проверим!
— Проверяй…
— Но! Пошла, лошадка! Кобылка моя!
Послышался звонкий хлопок по чему-то крупному и упругому, а вслед за ним раздался спотыкающийся перестук женских туфель, будто женщина старалась сохранить равновесие и не упасть.
Ночь Наташи Ростовой закончилась, рабочие будни гувернантки продолжались.
ГАДКИЙ УТЕНОК
Писатель Аполлон Селезнев долго и нервно парковал свою машину. Наконец он явил себя миру. Был он лысоват, полноват и, как мне показалось, плутоват. Из багажника он вытащил огромную стопку книг и тут же стал ими одаривать всех, кто попадался ему на пути. Охранников, садовника, шофера, дворничиху… Мне тоже досталась книжка в цветной обложке с дарственной надписью: «От гениального прозаика русской красавице. С надеждой на сожительство».
Роман назывался «Евгения Онегина». На суперобложке была изображена фотомодель в инвалидной коляске на фоне надвигающегося цунами. Название серии было тоже запоминающимся и интригующим: «Суперхит в суперобложке».
— Вы, конечно, читали мои книги? — спросил меня Селезнев. — Какая из них ваша самая любимая?
Из «Армии Трясогузки» я прочитала только четыре первые страницы, после чего почувствовала себя плохо. Сюжет мне пересказала моя тетушка, которой книга очень понравилась.
— За этим писателем будущее, — сказала она прочувствованно. — Только Аполлон Селезнев так умеет показать человеческую душу, а кроме него еще бразильские сериалы.
Чтобы не расстраивать популярного автора, я назвала ему «Трясогузку» и сказала, что давно не читала ничего подобного, но отделаться от писателя одной фразой было непросто.
— Что вы заканчивали? — спросил Аполлон и, едва выслушав мой ответ, продолжил: — Мы с вами почти коллеги. У меня, правда, три высших образования и два средних. Мне очень интересно ваше мнение как дипломированного филолога. Какая сцена показалась вам наиболее сильной в романе?
Я сделала глубокий вдох и продолжительный выдох, после чего посмотрела по сторонам. Помощи ждать было неоткуда.
— Мне очень понравилась любовная сцена между главной героиней и арабским террористом, — я с трудом шарила в памяти, стараясь сильно не морщить лоб. — Она в поясе верности, он в поясе шахида. Очень оригинально…
— Да, мне эта сцена удалась, — расплылся в неприятной улыбке Селезнев. — Вам не показалось, что главная героиня — шлюха?
— Что вы! — мне было все равно, но в силу женской солидарности я решилась ее защитить. — Настоящая современная женщина, а главное, отдаваясь всем подряд, даже тем, кто ее не хотел, она проносит через всю книгу любовь к Трясогузову.
— Как вы удивительно верно все заметили! Я должен сказать, что вы — очень талантливый человек. Сразу видна школа нашего университета, высшее филологическое образование. Кстати, вы не пробовали писать книжки? У вас же высшее филологическое. Значит, из вас получится хороший писатель. У вас должен быть неплохой стиль. Я вам могу дать пару сценариев, а вы напишете пару романов…
— Так просто? — изумилась я.
— А что тут сложного?! Главное, чтобы был текст, а все остальное приложится. Я имею в виду сюжет, композицию, стиль и тому подобное…
Меня спас мой ангел-хранитель, то есть Дианка.
— Вы писатель Аполлон? — спросила она, недоверчиво глядя на Селезнева. — А почему вы не голый?
Я вспомнила, что дня два назад листала с ней альбом по античному искусству, знакомила девочку с древнегреческой мифологией.
— Очаровательная малышка, — сказал Селезнев, поморщившись. — Ваша девочка?
— Моя воспитанница, — ответила я. — Диана Михайловна Поливанова.
Писатель картинно поклонился, даже попытался приложиться к ручке маленькой аристократки, но она недоверчиво отдернула ладошку и спрятала ее за спиной.
— Это вы написали сказку «Гадкий утенок»? — спросила Дианка.
— Нет, это написал Сартр, — ответил писатель. — Но я тоже пишу детские сказки…
Надо будет не забыть и сказать девочке, кто на самом деле написал «Гадкого утенка».
— …У маленькой девочки мама работала в парикмахерской, — Селезнев с плохо скрываемым удовольствием пересказывал девочке свою сказку. — Как-то она подстригла настоящего волшебника. За это он увез маму в волшебную страну, а девочку одну оставили дома. Но девочка решила выйти в интернет и познакомиться с мальчиком…
— А вы можете мне это не рассказывать? — очень вежливо попросила Дианка. — А то у меня от вашей сказки живот заболел.
Хотя Дианка во всю подмигивала мне, я притворилась испуганной гувернанткой, схватила ребенка в охапку и утащила ее в дом. Там я восстановила авторство Ганса Христиана Андерсена, рассказала в двух словах об Аполлоне Бельведерском, напомнила о правилах хорошего тона и благодарно чмокнула ее в щеку.
Писатель Селезнев передвигался по усадьбе медленно и с достоинством, словно неся перед собой в виде тяжелой и неустойчивой стопки все свои многотысячные тиражи. Сам хозяин взял на себя роль гида. Поливанов что-то увлеченно рассказывал, тыкал пальцем в пространство, потом оглядывался, видел, что обогнал экскурсанта метров на тридцать, возвращался и опять тряс лохматой головой и поводил руками, как оперный артист. А классик шел с величайшим достоинством, иногда останавливался, разворачивался, как броненосный крейсер времен русско-японской войны, и озирал окрестности.
Госпожа Поливанова, Дианка и я шли во второй шеренге, тоже плохо попадая в ритм достоинства и сознания гениальности дорогого гостя. Разве что Дианка прыгала, как зайчик, и, когда Поливанов забегал далеко вперед, развлекала писателя литературными вопросами:
— Скажите, пожалуйста, а это вы написали стихи:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
— Сейчас я это тебе буду доказывать! Долго и сильно… Окорочкова, блин!..
— Погоди ты! Я убедила тебя? — настаивала на своем Поливанова. — Еще раз повторю. Первая любовь должна запомниться… Настоящее чувство должно гармонично перейти… Не надо делать из мальчика тупого. Секс и ничего больше…
— Какая ты у меня умница, Людка! Такая же светлая голова, как у Светланки! Как это она додумалась тебя «Финалгоном» натереть? Вот бабы у нас в России! Все на вас держится. Тут на фабрике этой… мужики мои рассказывают… прибалдели… Такая аппетитная бабенка!
— Ты, конечно, тоже прибалдел?
— Перестань…Слушай, а как ее…. Сколько это может стоить?
— Я думаю, хорошую иномарку вполне можно подарить!
— Ты серьезно? По-моему, до хрена!
— Ты меня удивляешь! Ради своего…
— А какую машину?
— Подумаем… Только она…
— Ну, тут дело твое и твоего Сан Саныча. Этот тебе сразу же подскажет что к чему…
— Думаешь, влюбился?
— Уверена.
— А ты, Людка, сама случайно не того? Если я… Почувствую в постели…
— Не бойся, не почувствуешь…
— А это мы сейчас проверим!
— Проверяй…
— Но! Пошла, лошадка! Кобылка моя!
Послышался звонкий хлопок по чему-то крупному и упругому, а вслед за ним раздался спотыкающийся перестук женских туфель, будто женщина старалась сохранить равновесие и не упасть.
Ночь Наташи Ростовой закончилась, рабочие будни гувернантки продолжались.
ГАДКИЙ УТЕНОК
Писатель Аполлон Селезнев долго и нервно парковал свою машину. Наконец он явил себя миру. Был он лысоват, полноват и, как мне показалось, плутоват. Из багажника он вытащил огромную стопку книг и тут же стал ими одаривать всех, кто попадался ему на пути. Охранников, садовника, шофера, дворничиху… Мне тоже досталась книжка в цветной обложке с дарственной надписью: «От гениального прозаика русской красавице. С надеждой на сожительство».
Роман назывался «Евгения Онегина». На суперобложке была изображена фотомодель в инвалидной коляске на фоне надвигающегося цунами. Название серии было тоже запоминающимся и интригующим: «Суперхит в суперобложке».
— Вы, конечно, читали мои книги? — спросил меня Селезнев. — Какая из них ваша самая любимая?
Из «Армии Трясогузки» я прочитала только четыре первые страницы, после чего почувствовала себя плохо. Сюжет мне пересказала моя тетушка, которой книга очень понравилась.
— За этим писателем будущее, — сказала она прочувствованно. — Только Аполлон Селезнев так умеет показать человеческую душу, а кроме него еще бразильские сериалы.
Чтобы не расстраивать популярного автора, я назвала ему «Трясогузку» и сказала, что давно не читала ничего подобного, но отделаться от писателя одной фразой было непросто.
— Что вы заканчивали? — спросил Аполлон и, едва выслушав мой ответ, продолжил: — Мы с вами почти коллеги. У меня, правда, три высших образования и два средних. Мне очень интересно ваше мнение как дипломированного филолога. Какая сцена показалась вам наиболее сильной в романе?
Я сделала глубокий вдох и продолжительный выдох, после чего посмотрела по сторонам. Помощи ждать было неоткуда.
— Мне очень понравилась любовная сцена между главной героиней и арабским террористом, — я с трудом шарила в памяти, стараясь сильно не морщить лоб. — Она в поясе верности, он в поясе шахида. Очень оригинально…
— Да, мне эта сцена удалась, — расплылся в неприятной улыбке Селезнев. — Вам не показалось, что главная героиня — шлюха?
— Что вы! — мне было все равно, но в силу женской солидарности я решилась ее защитить. — Настоящая современная женщина, а главное, отдаваясь всем подряд, даже тем, кто ее не хотел, она проносит через всю книгу любовь к Трясогузову.
— Как вы удивительно верно все заметили! Я должен сказать, что вы — очень талантливый человек. Сразу видна школа нашего университета, высшее филологическое образование. Кстати, вы не пробовали писать книжки? У вас же высшее филологическое. Значит, из вас получится хороший писатель. У вас должен быть неплохой стиль. Я вам могу дать пару сценариев, а вы напишете пару романов…
— Так просто? — изумилась я.
— А что тут сложного?! Главное, чтобы был текст, а все остальное приложится. Я имею в виду сюжет, композицию, стиль и тому подобное…
Меня спас мой ангел-хранитель, то есть Дианка.
— Вы писатель Аполлон? — спросила она, недоверчиво глядя на Селезнева. — А почему вы не голый?
Я вспомнила, что дня два назад листала с ней альбом по античному искусству, знакомила девочку с древнегреческой мифологией.
— Очаровательная малышка, — сказал Селезнев, поморщившись. — Ваша девочка?
— Моя воспитанница, — ответила я. — Диана Михайловна Поливанова.
Писатель картинно поклонился, даже попытался приложиться к ручке маленькой аристократки, но она недоверчиво отдернула ладошку и спрятала ее за спиной.
— Это вы написали сказку «Гадкий утенок»? — спросила Дианка.
— Нет, это написал Сартр, — ответил писатель. — Но я тоже пишу детские сказки…
Надо будет не забыть и сказать девочке, кто на самом деле написал «Гадкого утенка».
— …У маленькой девочки мама работала в парикмахерской, — Селезнев с плохо скрываемым удовольствием пересказывал девочке свою сказку. — Как-то она подстригла настоящего волшебника. За это он увез маму в волшебную страну, а девочку одну оставили дома. Но девочка решила выйти в интернет и познакомиться с мальчиком…
— А вы можете мне это не рассказывать? — очень вежливо попросила Дианка. — А то у меня от вашей сказки живот заболел.
Хотя Дианка во всю подмигивала мне, я притворилась испуганной гувернанткой, схватила ребенка в охапку и утащила ее в дом. Там я восстановила авторство Ганса Христиана Андерсена, рассказала в двух словах об Аполлоне Бельведерском, напомнила о правилах хорошего тона и благодарно чмокнула ее в щеку.
Писатель Селезнев передвигался по усадьбе медленно и с достоинством, словно неся перед собой в виде тяжелой и неустойчивой стопки все свои многотысячные тиражи. Сам хозяин взял на себя роль гида. Поливанов что-то увлеченно рассказывал, тыкал пальцем в пространство, потом оглядывался, видел, что обогнал экскурсанта метров на тридцать, возвращался и опять тряс лохматой головой и поводил руками, как оперный артист. А классик шел с величайшим достоинством, иногда останавливался, разворачивался, как броненосный крейсер времен русско-японской войны, и озирал окрестности.
Госпожа Поливанова, Дианка и я шли во второй шеренге, тоже плохо попадая в ритм достоинства и сознания гениальности дорогого гостя. Разве что Дианка прыгала, как зайчик, и, когда Поливанов забегал далеко вперед, развлекала писателя литературными вопросами:
— Скажите, пожалуйста, а это вы написали стихи:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59