Это значило, что Поливанов-младший следит за мной в бинокль, прячась за шторой.
Все это начинало меня раздражать. Поколения Поливановых доставали, меня, сменяя друг друга, я не имею в виду мою воспитанницу. Хотелось сделать что-нибудь этакое, выкинуть дерзкое, непристойное.
Я крикнула Дианке, что начинаем играть в прятки. Поставила ее за теремок и велела медленно считать до десяти. Сама встала за горкой, чтобы меня было хорошо видно наблюдателю, и стала медленно поднимать юбку.
— Тли, четыле… — старательно произносила числительные Дианка за теремком, а моя юбка под счет задиралась выше и выше.
Интересно, что сейчас творилось на третьем этаже за шторой?
— Девять, десять. Я иду искать! — крикнула Дианка.
В этот момент я резко рванула юбку вверх и показала наблюдателю то место, которое он так жаждал лицезреть. Что-то похожее в «Тихом доне» продемонстрировала одна их хуторских казачек с криком: «А это ты видал, черт малохольный!»
Солнечные зайчики мгновенно пропали.
Тут меня, правда, осенило: а вдруг это был кто-нибудь из персонала, в конце концов — сам Поливанов-старший? Хороша гувернантка! Какая-то бесстыжая хуторская баба! Подумают еще, что это своеобразный протест? Демонстрация! Как бы мне не всыпали на конюшне по этому самому оголенному месту?
Однако, судя по тому, как за ужином покраснел и не смог ни разу оторвать свой взгляд от тарелки Поливанов-младший, я волновалась напрасно.
ГРЕХ СКВОЗЬ СЛЕЗЫ
Дианка была не только трогательным и милым, но и очень способным ребенком. Английские слова и выражения она тут же повторяла за мной, словно не запоминала, а вспоминала их. Это тоже была своеобразная игра. Мачеха приказывала Золушке: «Открой окно! Закрой дверь! Читай книгу!» Золушка обращалась к птичкам и зверятам: «Помогите! Принесите мне ленточку! Дайте мне воды!» Обезьянка считала бананы, медвежонок читал стихотворение…
Была у нас, правда, серьезная проблема — это дианкина буква «эр». Брошка-блошка, рожки-ложки. Я сказала госпоже Поливановой, что надо бы обратиться к опытному специалисту. Она сначала удивилась: неужели вас в университете этому не учили? Но все-таки согласилась привозить пару раз в неделю, логопеда.
Но мне некогда было ждать, с меня спрашивали за мою работу, поэтому я решила попробовать сама.
Как всегда, сначала была сказка про тигренка, который не умел рычать, как его все обижали и никто в лесу не боялся. Дианка так переживала за тигренка, что очень старательно напрягала язычок, заставляя его вибрировать. А я никак не могла вспомнить никакой скороговорки на эту злосчастную букву, кроме этой, с кавказской тематикой, про гору Арарат. Тогда я стала перебирать в голове известные песни. Я тогда еще не знала, что с маленькими детьми так всегда и бывает. Мучаешься, бьешься, заставляешь, объясняешь — ничего не выходит. И вдруг, однажды заходишь в детскую, чтобы собрать ребенка на прогулку, как вдруг из толпы кукол, лошадок и медведей слышится известная песня прошлых лет, исполняемая тонким голоском, но с таким повышенным акцентом на букве «эр», что песня приобретает блатной оттенок:
— Ррраскинулось моррре ширроко…
Весь день Дианка терроризировала своей буквой «эр» охранников, дворников, садовника, словом, всех, кто попадался ей на пути. Все они слушали ее новую букву в словах приветствия, потом в стихотворении, затем в песне.
А вечером Дианка ворвалась в кабинет отца, который после заседания своего избирательного штаба решил подремать на диване.
— Ррраскинулось моррре ширрроко…
Поливанов не сразу понял, в чем дело, а, проснувшись, вызвал меня к себе, поблагодарил за рычащую дочку, за пропаганду русской народной песни, а потом вручил мне в торжественно-интимной обстановке пятьсот долларов. Нет, я на педагогической ниве не меньше заработаю, чем на поприще сексуальных услуг. А поприще это было широко….
В один из вечеров, уложив Дианку, я решила и сама лечь пораньше спать. Приняв душ, я стояла в махровом халатике перед тихо балакавшим телевизором и сушила волосы феном. В дверь постучали. В гости ко мне из внешнего мира мог проникнуть разве что японский лазутчик ниндзя. Значит, Поливанов?
Я ошиблась на одну букву. Это была Поливанова.
— Можно к вам? — спросила она, мило улыбаясь, и прошла, конечно, не дожидаясь моего приглашения.
Она была в каком-то ярком халате, не то с глубокими разрезами, не то с широкими лентами вместо подола.
— Скучно, — сказала Поливанова, довольно откровенно разваливаясь в кресле. — Поболтать хочется, а не с кем. Вы не против?
Непонятно откуда в ее руках вдруг появилась бутылка вина, судя по этикетке, безумно дорогого, какого-то легендарного урожая, и две хрустальных рюмки, которыми наверняка Екатерина Великая чокалась со своими фаворитами.
Мы выпили. Вино было действительно какого-то удивительного вкуса. Впрочем, я в этом ничего не понимаю.
— Света, переключите, пожалуйста, на НТВ, — попросила она. — Сейчас покажут…
Я хотела спросить, что там такое покажут, но на экране уже показалась знакомая взлохмаченная голова. Поливанов шел куда-то по коридору, видимо, административного здания. За ним растянулось его окружение. Пару раз мелькнула фигура госпожи Поливановой, один раз ее взяли крупным планом.
— Говорила этой дуре, что не идут мне перья, — прокомментировала она свою прическу.
Внезапно Поливанов остановился. Свита налетела на него, пугливо перестроилась.
— У нас в России самые красивые женщины, — выкрикнул в камеру Поливанов. — Какие там Клаудии Шифер! Куда им до наших женщин! Иди сюда! Что ты там топчешься?!
Поливанов раздвинул толпу приближенных и вытащил под камеры свою супругу. Моя хозяйка в кресле издала протяжный стон.
— А?! Видали, какая женщина?! Стану губернатором, всем нашим мужикам будет по такой жене и любовнице!
Потом Поливанов порывистым движением крутанул ее спиной к камере.
— А поворотись-ка, жинка! — гаркнул он на манер Тараса Бульбы. — Покажи-ка нашим мужикам свой круп.
Поливанова на экране с готовностью задрала юбку и показала многомиллионной аудитории свой зад. К нему были машинально протянуты несколько микрофонов с эмблемами телеканалов. Поливанова в кресле рядом со мной запрокинула голову и завыла волчицей.
— Во, какой круп! — заорал Поливанов, как ведущий телемагазина. — Хороша лошадка? Я на такой лошадке столько проскакал, столько препятствий перепрыгнул, и к губернаторскому финишу прискачу первым!
Камера взяла зад госпожи Поливановой крупным планом. Она, бедняга, так и стояла, чуть согнувшись, на высоком старте. Олицетворяла собой, если так можно выразиться, начало предвыборной гонки.
— Ненавижу! Жлоб! Свинья! — из кресла раздавалось злобное шипение.
Мы опять выпили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Все это начинало меня раздражать. Поколения Поливановых доставали, меня, сменяя друг друга, я не имею в виду мою воспитанницу. Хотелось сделать что-нибудь этакое, выкинуть дерзкое, непристойное.
Я крикнула Дианке, что начинаем играть в прятки. Поставила ее за теремок и велела медленно считать до десяти. Сама встала за горкой, чтобы меня было хорошо видно наблюдателю, и стала медленно поднимать юбку.
— Тли, четыле… — старательно произносила числительные Дианка за теремком, а моя юбка под счет задиралась выше и выше.
Интересно, что сейчас творилось на третьем этаже за шторой?
— Девять, десять. Я иду искать! — крикнула Дианка.
В этот момент я резко рванула юбку вверх и показала наблюдателю то место, которое он так жаждал лицезреть. Что-то похожее в «Тихом доне» продемонстрировала одна их хуторских казачек с криком: «А это ты видал, черт малохольный!»
Солнечные зайчики мгновенно пропали.
Тут меня, правда, осенило: а вдруг это был кто-нибудь из персонала, в конце концов — сам Поливанов-старший? Хороша гувернантка! Какая-то бесстыжая хуторская баба! Подумают еще, что это своеобразный протест? Демонстрация! Как бы мне не всыпали на конюшне по этому самому оголенному месту?
Однако, судя по тому, как за ужином покраснел и не смог ни разу оторвать свой взгляд от тарелки Поливанов-младший, я волновалась напрасно.
ГРЕХ СКВОЗЬ СЛЕЗЫ
Дианка была не только трогательным и милым, но и очень способным ребенком. Английские слова и выражения она тут же повторяла за мной, словно не запоминала, а вспоминала их. Это тоже была своеобразная игра. Мачеха приказывала Золушке: «Открой окно! Закрой дверь! Читай книгу!» Золушка обращалась к птичкам и зверятам: «Помогите! Принесите мне ленточку! Дайте мне воды!» Обезьянка считала бананы, медвежонок читал стихотворение…
Была у нас, правда, серьезная проблема — это дианкина буква «эр». Брошка-блошка, рожки-ложки. Я сказала госпоже Поливановой, что надо бы обратиться к опытному специалисту. Она сначала удивилась: неужели вас в университете этому не учили? Но все-таки согласилась привозить пару раз в неделю, логопеда.
Но мне некогда было ждать, с меня спрашивали за мою работу, поэтому я решила попробовать сама.
Как всегда, сначала была сказка про тигренка, который не умел рычать, как его все обижали и никто в лесу не боялся. Дианка так переживала за тигренка, что очень старательно напрягала язычок, заставляя его вибрировать. А я никак не могла вспомнить никакой скороговорки на эту злосчастную букву, кроме этой, с кавказской тематикой, про гору Арарат. Тогда я стала перебирать в голове известные песни. Я тогда еще не знала, что с маленькими детьми так всегда и бывает. Мучаешься, бьешься, заставляешь, объясняешь — ничего не выходит. И вдруг, однажды заходишь в детскую, чтобы собрать ребенка на прогулку, как вдруг из толпы кукол, лошадок и медведей слышится известная песня прошлых лет, исполняемая тонким голоском, но с таким повышенным акцентом на букве «эр», что песня приобретает блатной оттенок:
— Ррраскинулось моррре ширроко…
Весь день Дианка терроризировала своей буквой «эр» охранников, дворников, садовника, словом, всех, кто попадался ей на пути. Все они слушали ее новую букву в словах приветствия, потом в стихотворении, затем в песне.
А вечером Дианка ворвалась в кабинет отца, который после заседания своего избирательного штаба решил подремать на диване.
— Ррраскинулось моррре ширрроко…
Поливанов не сразу понял, в чем дело, а, проснувшись, вызвал меня к себе, поблагодарил за рычащую дочку, за пропаганду русской народной песни, а потом вручил мне в торжественно-интимной обстановке пятьсот долларов. Нет, я на педагогической ниве не меньше заработаю, чем на поприще сексуальных услуг. А поприще это было широко….
В один из вечеров, уложив Дианку, я решила и сама лечь пораньше спать. Приняв душ, я стояла в махровом халатике перед тихо балакавшим телевизором и сушила волосы феном. В дверь постучали. В гости ко мне из внешнего мира мог проникнуть разве что японский лазутчик ниндзя. Значит, Поливанов?
Я ошиблась на одну букву. Это была Поливанова.
— Можно к вам? — спросила она, мило улыбаясь, и прошла, конечно, не дожидаясь моего приглашения.
Она была в каком-то ярком халате, не то с глубокими разрезами, не то с широкими лентами вместо подола.
— Скучно, — сказала Поливанова, довольно откровенно разваливаясь в кресле. — Поболтать хочется, а не с кем. Вы не против?
Непонятно откуда в ее руках вдруг появилась бутылка вина, судя по этикетке, безумно дорогого, какого-то легендарного урожая, и две хрустальных рюмки, которыми наверняка Екатерина Великая чокалась со своими фаворитами.
Мы выпили. Вино было действительно какого-то удивительного вкуса. Впрочем, я в этом ничего не понимаю.
— Света, переключите, пожалуйста, на НТВ, — попросила она. — Сейчас покажут…
Я хотела спросить, что там такое покажут, но на экране уже показалась знакомая взлохмаченная голова. Поливанов шел куда-то по коридору, видимо, административного здания. За ним растянулось его окружение. Пару раз мелькнула фигура госпожи Поливановой, один раз ее взяли крупным планом.
— Говорила этой дуре, что не идут мне перья, — прокомментировала она свою прическу.
Внезапно Поливанов остановился. Свита налетела на него, пугливо перестроилась.
— У нас в России самые красивые женщины, — выкрикнул в камеру Поливанов. — Какие там Клаудии Шифер! Куда им до наших женщин! Иди сюда! Что ты там топчешься?!
Поливанов раздвинул толпу приближенных и вытащил под камеры свою супругу. Моя хозяйка в кресле издала протяжный стон.
— А?! Видали, какая женщина?! Стану губернатором, всем нашим мужикам будет по такой жене и любовнице!
Потом Поливанов порывистым движением крутанул ее спиной к камере.
— А поворотись-ка, жинка! — гаркнул он на манер Тараса Бульбы. — Покажи-ка нашим мужикам свой круп.
Поливанова на экране с готовностью задрала юбку и показала многомиллионной аудитории свой зад. К нему были машинально протянуты несколько микрофонов с эмблемами телеканалов. Поливанова в кресле рядом со мной запрокинула голову и завыла волчицей.
— Во, какой круп! — заорал Поливанов, как ведущий телемагазина. — Хороша лошадка? Я на такой лошадке столько проскакал, столько препятствий перепрыгнул, и к губернаторскому финишу прискачу первым!
Камера взяла зад госпожи Поливановой крупным планом. Она, бедняга, так и стояла, чуть согнувшись, на высоком старте. Олицетворяла собой, если так можно выразиться, начало предвыборной гонки.
— Ненавижу! Жлоб! Свинья! — из кресла раздавалось злобное шипение.
Мы опять выпили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59