А Сетис... Можно ли ему доверять? Она нахмурилась. Почему она вдруг решила, что нельзя?!
Крисса подплыла ближе.
— Осторожнее, — прошептала она.
— Что?
Девушка откинула назад мокрые волосы. Ее лицо стало серьезным.
— Они что-то замышляют. Ретия целыми днями секретничает с Гермией. Вчера я видела, как Аргелин вошел в Храм и сидел вместе с Гласительницей на балконе. Они смеялись и сидели слишком близко друг к другу.
Мирани снова легла на спину и поплыла, беспечно болтая ногами.
— Всем известно, что она от него без ума. Мне-то какое до этого дело?
— Потому что ты Носительница...
Крисса шлепнула ладонью по воде, взметнув фонтан лепестков. Приблизила лицо к Мирани, прошептала:
— Ты изменилась. И я знаю, Мирани, ты что-то замышляешь, что-то тайное. Может, другие и не понимают, но я-то заметила. И Гермия, она тоже знает. Она следит за тобой на Ритуале, за трапезой — я видела. Сегодня днем, когда мы были в театре, она не смотрела спектакль. Из-за веера следила за тобой.
В горло попала соленая вода; Мирани закашлялась.
— Просто спектакль был скучный, — тихо сказала она.
Крисса сверкнула глазами.
— Да что на тебя нашло! Я просто стараюсь предупредить тебя...
— Знаю. Спасибо. Но послушай, Крисса, все в порядке, правда. Ничего не происходит. Просто Ретия исходит злобой. Ты же ее знаешь...
Крисса, казалось, была уязвлена. Некоторое время она хранила молчание, лишь солнечные блики весело играли на воде. Потом сказала:
— Я всегда считала тебя подругой, Мирани. — И отплыла.
* * *
Сетис сжал кулаки; он сдерживал изумление, как будто оно было живым существом, рвущимся на волю.
— Говори тише. Вытащи его отсюда, — прошептал он.
Потом обернулся и громко сказал:
— Отведите его к остальным. — И бодро зашагал к собравшимся на площади селянам.
Ему нужно было привлечь к себе их внимание и в то же время постараться сохранять спокойствие. Поэтому он с ходу назвал нелепо низкую цену:
— Семьдесят золотых... За всех!
— Сто пятьдесят.
Сетис издевательски расхохотался. Старейшина ухмыльнулся, обнажив кривые зубы, и указал на один из темных дверных проемов.
— Давай уйдем с солнцепека, господин. И поговорим.
Сетис взглянул на Орфета. Тот уже пришел в себя, вид у него был мрачный и грозный.
— Очень хорошо, — Сетис хотел, чтобы его услышала вся деревня. — Мой... партнер подготовит мальчиков в путь.
— В путь?! Нет, господин, только не нынче вечером — Старейшина протестующе всплеснул руками. — Вы нас обидите! Темнота спускается, а вы, наши гости, должны подкрепиться и переночевать у нас в деревне. Завтра спозаранку, по холодку, и отправитесь.
Этого Сетис боялся больше всего. Все его инстинкты кричали: уходи, убирайся скорее. Путешественники то и дело исчезали в пустыне со всеми своими деньгами а если эти люди готовы продать собственных детей, значит, от них можно ожидать чего угодно. Но Орфет проворчал: «Неплохая мысль», — и, обернувшись к мальчику, подтолкнул его к остальным. Кипя от возмущения Сетис как можно высокомернее пожал плечами, прошагал мимо собравшихся и нырнул под низкую дверную притолоку. Как его угораздило в это впутаться?! Как сумела эта робкая девчонка втянуть его в такое приключение?
В доме было голо. Утоптанный земляной пол, потертые ковры, тюфяки на полу. Жарко было почти так же, как снаружи, а москиты кусались еще злее. В углу над какой-то тухлятиной кружились мухи. Вздохнув, Сетис смахнул пыль с низкой скамейки и сел. Деревенский люд уселся напротив, лицом к нему. Ну, торговаться-то он умеет. До тех пор, пока ему доверяют...
После долгих торгов, переговоров, покачиваний головами и презрительных смешков цена была установлена в одну сотню золотых за всю команду ребятишек, на что, видимо, и рассчитывали деревенские жители с самого начала. Старейшина поплевал на ладонь, и они с Сетисом пожали друг другу руки. Потом женщина принесла чашки и небольшой кувшин. Она вошла торопливо, словно все это время ждала за дверью и подслушивала. Плеснула на самое дно чашек по глотку мутного горячего напитка; на какой-то миг их глаза встретились.
Вид у нее был жалкий. Сетис поспешно отвел взор. Должно быть, это мать мальчика...
— Удачная сделка — Один из мужчин поднял чашку. Сетис с улыбкой кивнул.
— Для всех нас.
Они выпили. Напиток не только на вид, но и на вкус отдавал глиной.
Вошел Орфет, волоча за собой вещевой мешок. Сетис усадил толстяка рядом. Тот взмахнул чашкой, требуя воды, и осушил ее одним торопливым глотком. Не было никакой возможности поговорить с глазу на глаз, поэтому им пришлось просидеть в хижине весь вечер, выслушивая нескончаемую болтовню деревенских обитателей, их жалобы, рассказы, расспросы о контрабанде и опиумных притонах Порта. Наконец принесли еду — жалкие крохи в выщербленных чашках. Сетис брезгливо ковырялся в щедро наперченном мясе, спрашивая себя, что это за животное и давно ли оно мертво. Орфет же уплетал за обе щеки, быстро и неопрятно, разговаривал с набитым ртом, пылал скрытым торжеством, которое, казалось Сетису, должны были ощущать все присутствующие. Когда музыкант достал бутылку и пустил ее по кругу, жители засмеялись, кто-то хлопнул его по спине. Беседа оживилась, стала шумной. Когда очередь дошла до Сетиса, он понюхал горлышко. Не вино. Крепче. Самогон какой-то... Как раз то, что нужно этим людям.
Но, присмотревшись, он понял, что Орфет едва прикасается к бутыли, тогда как деревенские жители шумят и спорят все громче. Бутыль ходила по кругу, кто-то сбегал и принес вина из своих собственных запасов, и вот уже один из деревенских уснул, привалившись к соседу, опьянев от непривычной огненной жидкости. Орфет встал, отряхнул крошки и песок, шагнул к женщине, собиравшей тарелки, и что-то тихо сказал ей. Кивнув, женщина вышла.
Старейшина следил за ними.
— Сколько дашь за нее, торговец? — спросил он заплетающимся языком. — Если интересуешься...
— У меня и в мыслях не было обидеть вас, — серьезно ответил Орфет.
Женщина вернулась, неся деревянную лиру. Она протянула ее музыканту, тот взял инструмент, сел рядом с Сетисом и принялся настраивать.
— Ты умеешь играть на этой штуковине? — пальцы старейшины потянулись за бутылкой. Он приложился к горлышку, не сводя глаз с Орфета.
— Так, учился когда-то... — Натягивались и ослаблялись струны, дрожали в воздухе слетавшие с них ноты. — Смазать бы надо, — проворчал Орфет. Потом, не сказав больше ни слова, начал играть.
Сетис сидел и не верил своим ушам. Потому что грязный, шумный, мстительный толстяк с жирными щеками и крохотными глазками оказался великим музыкантом. Под его пальцами ритмично дрожали струны, ноты складывались в мелодию, становились музыкой, звуки кружились в воздухе, и жалкая хижина превратилась в темную, благословенную гавань, и среди трепещущих бликов единственной масляной лампы суровые лица селян покрылись мягкими тенями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Крисса подплыла ближе.
— Осторожнее, — прошептала она.
— Что?
Девушка откинула назад мокрые волосы. Ее лицо стало серьезным.
— Они что-то замышляют. Ретия целыми днями секретничает с Гермией. Вчера я видела, как Аргелин вошел в Храм и сидел вместе с Гласительницей на балконе. Они смеялись и сидели слишком близко друг к другу.
Мирани снова легла на спину и поплыла, беспечно болтая ногами.
— Всем известно, что она от него без ума. Мне-то какое до этого дело?
— Потому что ты Носительница...
Крисса шлепнула ладонью по воде, взметнув фонтан лепестков. Приблизила лицо к Мирани, прошептала:
— Ты изменилась. И я знаю, Мирани, ты что-то замышляешь, что-то тайное. Может, другие и не понимают, но я-то заметила. И Гермия, она тоже знает. Она следит за тобой на Ритуале, за трапезой — я видела. Сегодня днем, когда мы были в театре, она не смотрела спектакль. Из-за веера следила за тобой.
В горло попала соленая вода; Мирани закашлялась.
— Просто спектакль был скучный, — тихо сказала она.
Крисса сверкнула глазами.
— Да что на тебя нашло! Я просто стараюсь предупредить тебя...
— Знаю. Спасибо. Но послушай, Крисса, все в порядке, правда. Ничего не происходит. Просто Ретия исходит злобой. Ты же ее знаешь...
Крисса, казалось, была уязвлена. Некоторое время она хранила молчание, лишь солнечные блики весело играли на воде. Потом сказала:
— Я всегда считала тебя подругой, Мирани. — И отплыла.
* * *
Сетис сжал кулаки; он сдерживал изумление, как будто оно было живым существом, рвущимся на волю.
— Говори тише. Вытащи его отсюда, — прошептал он.
Потом обернулся и громко сказал:
— Отведите его к остальным. — И бодро зашагал к собравшимся на площади селянам.
Ему нужно было привлечь к себе их внимание и в то же время постараться сохранять спокойствие. Поэтому он с ходу назвал нелепо низкую цену:
— Семьдесят золотых... За всех!
— Сто пятьдесят.
Сетис издевательски расхохотался. Старейшина ухмыльнулся, обнажив кривые зубы, и указал на один из темных дверных проемов.
— Давай уйдем с солнцепека, господин. И поговорим.
Сетис взглянул на Орфета. Тот уже пришел в себя, вид у него был мрачный и грозный.
— Очень хорошо, — Сетис хотел, чтобы его услышала вся деревня. — Мой... партнер подготовит мальчиков в путь.
— В путь?! Нет, господин, только не нынче вечером — Старейшина протестующе всплеснул руками. — Вы нас обидите! Темнота спускается, а вы, наши гости, должны подкрепиться и переночевать у нас в деревне. Завтра спозаранку, по холодку, и отправитесь.
Этого Сетис боялся больше всего. Все его инстинкты кричали: уходи, убирайся скорее. Путешественники то и дело исчезали в пустыне со всеми своими деньгами а если эти люди готовы продать собственных детей, значит, от них можно ожидать чего угодно. Но Орфет проворчал: «Неплохая мысль», — и, обернувшись к мальчику, подтолкнул его к остальным. Кипя от возмущения Сетис как можно высокомернее пожал плечами, прошагал мимо собравшихся и нырнул под низкую дверную притолоку. Как его угораздило в это впутаться?! Как сумела эта робкая девчонка втянуть его в такое приключение?
В доме было голо. Утоптанный земляной пол, потертые ковры, тюфяки на полу. Жарко было почти так же, как снаружи, а москиты кусались еще злее. В углу над какой-то тухлятиной кружились мухи. Вздохнув, Сетис смахнул пыль с низкой скамейки и сел. Деревенский люд уселся напротив, лицом к нему. Ну, торговаться-то он умеет. До тех пор, пока ему доверяют...
После долгих торгов, переговоров, покачиваний головами и презрительных смешков цена была установлена в одну сотню золотых за всю команду ребятишек, на что, видимо, и рассчитывали деревенские жители с самого начала. Старейшина поплевал на ладонь, и они с Сетисом пожали друг другу руки. Потом женщина принесла чашки и небольшой кувшин. Она вошла торопливо, словно все это время ждала за дверью и подслушивала. Плеснула на самое дно чашек по глотку мутного горячего напитка; на какой-то миг их глаза встретились.
Вид у нее был жалкий. Сетис поспешно отвел взор. Должно быть, это мать мальчика...
— Удачная сделка — Один из мужчин поднял чашку. Сетис с улыбкой кивнул.
— Для всех нас.
Они выпили. Напиток не только на вид, но и на вкус отдавал глиной.
Вошел Орфет, волоча за собой вещевой мешок. Сетис усадил толстяка рядом. Тот взмахнул чашкой, требуя воды, и осушил ее одним торопливым глотком. Не было никакой возможности поговорить с глазу на глаз, поэтому им пришлось просидеть в хижине весь вечер, выслушивая нескончаемую болтовню деревенских обитателей, их жалобы, рассказы, расспросы о контрабанде и опиумных притонах Порта. Наконец принесли еду — жалкие крохи в выщербленных чашках. Сетис брезгливо ковырялся в щедро наперченном мясе, спрашивая себя, что это за животное и давно ли оно мертво. Орфет же уплетал за обе щеки, быстро и неопрятно, разговаривал с набитым ртом, пылал скрытым торжеством, которое, казалось Сетису, должны были ощущать все присутствующие. Когда музыкант достал бутылку и пустил ее по кругу, жители засмеялись, кто-то хлопнул его по спине. Беседа оживилась, стала шумной. Когда очередь дошла до Сетиса, он понюхал горлышко. Не вино. Крепче. Самогон какой-то... Как раз то, что нужно этим людям.
Но, присмотревшись, он понял, что Орфет едва прикасается к бутыли, тогда как деревенские жители шумят и спорят все громче. Бутыль ходила по кругу, кто-то сбегал и принес вина из своих собственных запасов, и вот уже один из деревенских уснул, привалившись к соседу, опьянев от непривычной огненной жидкости. Орфет встал, отряхнул крошки и песок, шагнул к женщине, собиравшей тарелки, и что-то тихо сказал ей. Кивнув, женщина вышла.
Старейшина следил за ними.
— Сколько дашь за нее, торговец? — спросил он заплетающимся языком. — Если интересуешься...
— У меня и в мыслях не было обидеть вас, — серьезно ответил Орфет.
Женщина вернулась, неся деревянную лиру. Она протянула ее музыканту, тот взял инструмент, сел рядом с Сетисом и принялся настраивать.
— Ты умеешь играть на этой штуковине? — пальцы старейшины потянулись за бутылкой. Он приложился к горлышку, не сводя глаз с Орфета.
— Так, учился когда-то... — Натягивались и ослаблялись струны, дрожали в воздухе слетавшие с них ноты. — Смазать бы надо, — проворчал Орфет. Потом, не сказав больше ни слова, начал играть.
Сетис сидел и не верил своим ушам. Потому что грязный, шумный, мстительный толстяк с жирными щеками и крохотными глазками оказался великим музыкантом. Под его пальцами ритмично дрожали струны, ноты складывались в мелодию, становились музыкой, звуки кружились в воздухе, и жалкая хижина превратилась в темную, благословенную гавань, и среди трепещущих бликов единственной масляной лампы суровые лица селян покрылись мягкими тенями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60