— Занятно… А дальше?
— Дальше… Дальше вот что. "Я" строит крепость, так?
— Так.
Чем ниже стены, тем лучше видно вширь, так?
— Так.
— Те, кто имеют низкие, но прочные стены своего "я" идут вширь, кругами природняя отдельные вещи. Их "я" как бы расстилается по равнине вещей.
— Это как?
— Ещё одно яблоко, ещё две лошади, ещё три дома, ещё пять рабов и так далее. Но Единое мерцает всё слабее и уже не человек, догоняющий горизонт бесконечности отдельных вещей природняет их к себе, а наоборот — они, связывая его "я" завладевают душой и заставляют себе служить.
— А у кого стены повыше?
— А те расширяют круг природнения в ином направлении. Познав конечность отдельных вещей, они идут дальше. И вот здесь-то Единое обманчиво набрасывает на себя личину Власти. Подчинять себе волю других людей, управлять их судьбами, определять события в далёких пределах — это ведь не то, что обладать отдельными вещами.
— О, да!
— От привязанности к вещам ещё хоть и с трудом но можно освободиться. От привязанности к власти — почти никогда. Власть даёт силу слияния с природой множества людей и тех сил, что ими незримо движут. Если ты угадываешь направление этих сил, они питают тебя и делают сильным. Разве можно чувствовать себя одиноким, когда тобой говорят тысячи голосов.
— Вот и полное слияние с Единым.
— Если бы! Ты забыл про стены крепости. Сливаясь с тобой Единое хочет сказать или сделать, то что сделать необходимо. А "я" хочет бесконечности Власти. Так распадается цель и средство, "я" и Единое. И вновь начинается погоня за бесконечностью. И плохо тому, кто вовремя не понял, что его свобода — это не воля бегущего от одиночества "я", а лишь попущение преследующего свои цели Единого.
— Да… Вкус власти привязывает человека навсегда…
— Если облечённый властью не может без неё жить, жертвуя ради неё всем остальным, то здесь понятно кто кем владеет и какова эта свобода.
— А есть ли мост между миром отдельных вещей и миром власти?
— Деньги. Они присущи и тому и другому. Ты не задумывался о причинах показной нелюбви к деньгам у жрецов и магов? Но, впрочем, не это главное. Главное, что есть и третий путь.
— Есть путь слияния с Единым, стоящий выше власти?
— Да, есть. Это когда стены твоего "я" поднимаются так высоко, что замыкаются в башню. С её вершины видно всё. Весь мир вещей и весь мир власти. С этой высоты ты видишь одновременно и начало, и середину и конец. Ты открыт всему миру и сливаешься с ним не выходя из стен башни, которые надёжно укрывают тебя от ветров хаоса. Не ты ищешь путь, а путь проходит через тебя. А ты, не теряя свободы, не мучаешься выбором и не совершаешь ошибок. И тогда твоя природа, не ломая стен крепости "я", говорит голосом Единого.
— И ты становишься подобным богам и демонам.
— Да. Хотя бы отчасти…
— Это твой путь?
— Да. Я пытаюсь по нему двигаться.
— И, похоже, небезуспешно.
— Кто знает?
Тамменмирт надолго задумался, время от времени поднося к губам кубок.
— Значит, что любишь — от того и зависишь?
— Именно.
— Что ж, это многое проясняет. Я вот если я, скажем, люблю женщину?
— Значит, от неё и зависишь.
— Выходит, любовь — главный враг свободы и особенно, для облечённых властью.
— Это тяжкий выбор.
— Но ты уже помог мне сделать его. А я ещё сомневался, думал может её помиловать…
— Кого?
— Аланкору. Но теперь… Дело ведь не в том что она оскорбила меня изменой и даже не в том что пыталась меня убить и всё прочее…Я хотел всё простить в последний момент. Ты ведь знаешь это чувство?
— Конечно.
— Теперь я избавлюсь от этой зависимости! Устроим праздник палачу. Он тоже, кстати сказать, навёл меня на кое-какие мысли…
— Я не уверен, что ты меня правильно понял. Но так обычно и бывает.
— Ну почему же? — усмехнулся правитель, будто стряхнув с себя ворох тягостных дум. — Вот почему бы нам временно не природнить по куску жареной курицы. Может быть, единение с её сущностью, хоть и не откроет нам лик Единого, но и во вред не пойдёт?
— В самом деле. Вреда не будет. Но будем честно предаваться чистым ощущениям, забыв о ложных именах и привычных суждениях. Это — первая и единственная курица в нашей жизни. Забудем на время даже само слово «курица».
— Что ж, за первый урок третьего пути! — правитель смеясь поднял свой кубок и подоспевший слуга наполнил его вином.
Глава 19
Уже с раннего утра площадь была заполнена народом. Безобразно почерневшая голова Кривого венчала высокий шест в дальнем конце площади. Оттуда брала начало улица, где в специально выстроенных богатых домах селились заезжие купцы. Поёживаясь от утренней прохлады, горожане с ожиданием всматривались в затёнённый проём дворцового фасада. Недалеко от него прошлой ночью выросла большая и помпезная деревянная трибуна под высоким балдахином. Место правителя в верхнем ряду выделялось высокой резной спинкой красного дерева. С балдахина свисали гирлянды свежих цветов. Яркий пурпур роз оттенялся бледно-розовым цветом олеандров. В центре над сиденьем правителя в убранстве цветов тускло мерцал мраморный картуш с изображением Интиса — покровителя Амтасы.
А перед трибуной стоял знакомый каждому жителю города помост. Он был большим и широким, под стать самой новой площади — венцу строительных начинаний правителя. Хорошо была знакома горожанам и виселица. Её необычный силуэт был неизменной деталью облика площади. Эта виселица имела особую историю. Когда плотники, сколотили привычное нехитрое приспособление для повешения из обычных струганных брёвен, и водрузили его на помосте — за дело взялся сам Фриккел. Он привёл неизвестно откуда своих знакомых мастеров в уверенно руководя их действиями, стал придавать виселице художественный вид. Опорные столбы превратились в колонны с декоративными капителями, как бы передразнивая парадный вид колонн главного дворцового фасада. А перекладина была украшена небольшим резным фронтончиком. Но и это было ещё не всё. Косые опорные балки под лихим топориком палача превратились в игриво изогнутых дельфинов и тритончиков. Когда же главный дворцовый зодчий, со смехом наблюдавший за этой работой, предложил Фриккелу расширить виселицу, добавив пару опор в виде вырубленных из дерева фигур изящных речных богинь, палач назидательно поднял палец и под хохот зевак ответствовал: "Тебе ли не знать, что в искусствах надлежит руководствоваться вкусом и чувством меры. На виселице главное — что? Человек! Ничто не должно отвлекать от человека! Не говоря уже о том, что красота не должна довлеть над удобством. А сам же человек должен сознавать, что пребывает в окружении благородных форм, среди которых он есть наипрекраснейшая! Как мера всех форм! Но человек преходящ: приходит, остаётся на некоторое время и уходит в небытие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97