он нисколько не сомневался в том, каков будет ответ.
Даврон продолжал спускаться. Поверхность скалы была рыхлой, ненадежной; в этом он уже убедился. Он был достаточно опытным скалолазом — его обучили этому в поместье Сторре, да и в Неустойчивости ему не раз случалось использовать это свое умение. Однако никогда еще не приходилось ему спускаться со скалы над потоком леу, зловещие завихрения которой, похожие на отвратительные внутренности, вывалившиеся из брюха великана, иногда были видны сквозь разрывы в туманной дымке. Никогда раньше не приходилось ему спускаться, зная, что внизу его ждет Разрушитель. Никогда раньше не испытывал он такого леденящего холода, никогда не преследовала его уверенность, от которой он так хотел бы избавиться. Керис. Скоу был прав: откуда ему знать, жива она или мертва? Он ничего не ощущал: ни ее присутствия, ни ее гибели. Ничего. Мучительная боль глубоко внутри была ему хорошо знакома: именно это испытал он, когда Алисс увезла от него детей, и испытывал каждый раз, возвращаясь к ее дому, чтобы бросить хоть один взгляд на играющую дочь.
Он продолжал спускаться, изгнав боль из сознания. Какой прок давать ей волю? Его дочь Миррин была для него навсегда потеряна. Он никогда не узнает Ставена, своего сына. И Керис — даже если она осталась в живых — никогда не будет принадлежать ему, пусть она и любит его достаточно, чтобы прийти к нему ночью, достаточно, чтобы перерезать веревку, единственную веревку, связывающую ее с жизнью. Любое его прикосновение будет для нее мучительно. Ему нечего предложить ей, кроме, вероятно, смерти, когда Карасма наконец призовет его.
Полные отчаяния мысли жалили его: «Разве у тебя осталась честь, Даврон Сторрийский? У тебя, который когда-то верил, что долг Благородного — служить своему Постоянству, своему народу, сохраняя добродетель и чистоту духа, служить Создателю с верой и преданностью? Так какова же цена твоей чести теперь, Даврон Сторрийский? Дочь картографа проявила больше силы и смелости, чем ты, остающийся слугой Разрушителя потому, что тебе не хватает мужества умереть!»
Достаточно разжать руки, упасть в леу, найти смерть и покончить со всем…
Даврон взглянул вниз, и его передернуло. Он не хотел умирать. Он не хотел обрекать своих детей на то, чтобы они стали мечеными. И как насчет Керис? Что, если она жива и во власти Карасмы?
Он продолжал спускаться.
И продолжал вспоминать свои первые недели в качестве слуги Разрушителя. Вспоминать, как был на грани самоубийства или бессмысленного нападения на Приспешника или его Подручного. Удержал его тогда Мелдор.
— Нет, Даврон, — говорил он. — Оставаясь в живых, ты будешь моим преимуществом в борьбе с Карасмой. Когда Разрушитель поймет, кто я такой и что замыслил, он вознамерится использовать тебя против меня, против Звезды Надежды. Ты станешь его оружием.
— И каким же образом это даст тебе преимущество? — спросил Даврон.
Мелдор улыбнулся холодной невеселой улыбкой.
— Он не станет беспокоиться о том, чтобы выковать другое оружие, пока считает, что одно уже имеет в готовности. Мы с тобой никогда не должны разлучаться, Даврон Сторрийский, потому что в тебе я знаю своего врага, а известный противник может быть побежден. Оружие, сущность которого знаешь, можно повернуть против того, кто им владеет. Однажды я использую тебя против Карасмы, Владыки Хаоса.
Но теперь… Теперь Даврон не знал, остается ли он в живых потому, что так распорядился Мелдор, или потому, что эгоистично хочет жить, хочет, чтобы его дети не стали мечеными.
Он продолжал спускаться.
Керис падала, не издавая ни звука, но отчаянный вопль Даврона она не могла не услышать. Услышать и понять, что он ее любит. «Этого достаточно», — подумала девушка.
Однако это была ложь. Ей совсем не было этого достаточно. Она хотела жить…
Керис врезалась в первый слой тумана, лениво поднимающегося над кипящей леу. И ее падение замедлилось. Стены каньона, пролетавшие мимо с такой быстротой, что сливались в мутную полосу, стали видны во всех деталях. Она скользила вниз, как перышко на ветру. Но тут у нее родилась страшная мысль: вовсе не перышко, а плод, сорванный и падающий в руки Разрушителя. Только он мог использовать силу леу для того, чтобы замедлить ее падение и спасти от смерти. Облегчение, не успев родиться, оказалось погребено под грузом еще большего ужаса, чем просто страх смерти.
Керис приземлилась на ноги, но не удержалась и упала, ободрав колени. Отвратительная, как гной, леу колыхалась вокруг ее тела, удерживая девушку на месте. Конечно, таков был замысел Разрушителя — чтобы унизить ее.
Карасма сидел на возвышении — скорее алтаре, чем кресле; массивное сиденье было устлано шкурами животных с мертвыми головами и когтистыми лапами, покрытыми кровью. Среди них Керис увидела шкуру Игрейны. Карасма раскинулся на своем троне, высокомерно глядя на девушку, гордый своим нечестивым превосходством.
— Девица Керис Кейлен, — промурлыкал он.
Керис пришлось сглотнуть, прежде чем она смогла ответить:
— Да.
— Значит, карты Деверли все время были у тебя?
Она не ответила. Ужас был так велик, что она не находила слов. Чтобы выиграть время, Керис начала распутывать веревки, все еще обвивавшие ее тело. Она готова была делать что угодно, лишь бы не смотреть на Карасму.
— Теперь, когда у меня было время все обдумать, я вижу, что это единственное возможное объяснение. К тому же ты выдала себя, когда заговорила о своем желании изготовить карту тромплери. Что могло родить у тебя такую мечту, если бы ты уже не видела образец?
Керис кивнула, понимая, что слишком испугана и не сможет отрицать очевидности.
— У меня была только одна, — прошептала она, не в силах говорить громче. — Мне передали ее вместе с вещами отца.
— Так, значит, Цисси Вудраг прозевала ее, а? Придется ее наказать за это. — Карасма продолжал многозначительно смотреть на Керис. Он наслаждался ее страхом, как бы ни пыталась она скрыть свои чувства, и его улыбка рождала в ней новый ужас. — Где теперь карта?
— Я ее уничтожила. — «Он же никогда в такое не поверит!» Однако Карасма поверил. Каким-то образом он проник в сознание Керис и рылся там, с легкостью определяя, какие ее ответы правдивы. С нежеланной прозорливостью — или это было его обещание? — девушка поняла: если она солжет, то умрет.
— Ах, — протянул Разрушитель, — так вот почему прошлой ночью в твоей палатке вспыхнула леу?
— Да. Я сожгла карту.
— Почему?
— Потому что боялась: ты пошлешь за ней своего Приспешника и он ее найдет… Я не знала, что она так вспыхнет.
— А показывала ли ты карту своим друзьям?
— Нет.
Он обдумывал ответ Керис, опершись подбородком на руку. Карасма сиял здоровьем, силой и красотой, но все эти качества были отвратительны:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140
Даврон продолжал спускаться. Поверхность скалы была рыхлой, ненадежной; в этом он уже убедился. Он был достаточно опытным скалолазом — его обучили этому в поместье Сторре, да и в Неустойчивости ему не раз случалось использовать это свое умение. Однако никогда еще не приходилось ему спускаться со скалы над потоком леу, зловещие завихрения которой, похожие на отвратительные внутренности, вывалившиеся из брюха великана, иногда были видны сквозь разрывы в туманной дымке. Никогда раньше не приходилось ему спускаться, зная, что внизу его ждет Разрушитель. Никогда раньше не испытывал он такого леденящего холода, никогда не преследовала его уверенность, от которой он так хотел бы избавиться. Керис. Скоу был прав: откуда ему знать, жива она или мертва? Он ничего не ощущал: ни ее присутствия, ни ее гибели. Ничего. Мучительная боль глубоко внутри была ему хорошо знакома: именно это испытал он, когда Алисс увезла от него детей, и испытывал каждый раз, возвращаясь к ее дому, чтобы бросить хоть один взгляд на играющую дочь.
Он продолжал спускаться, изгнав боль из сознания. Какой прок давать ей волю? Его дочь Миррин была для него навсегда потеряна. Он никогда не узнает Ставена, своего сына. И Керис — даже если она осталась в живых — никогда не будет принадлежать ему, пусть она и любит его достаточно, чтобы прийти к нему ночью, достаточно, чтобы перерезать веревку, единственную веревку, связывающую ее с жизнью. Любое его прикосновение будет для нее мучительно. Ему нечего предложить ей, кроме, вероятно, смерти, когда Карасма наконец призовет его.
Полные отчаяния мысли жалили его: «Разве у тебя осталась честь, Даврон Сторрийский? У тебя, который когда-то верил, что долг Благородного — служить своему Постоянству, своему народу, сохраняя добродетель и чистоту духа, служить Создателю с верой и преданностью? Так какова же цена твоей чести теперь, Даврон Сторрийский? Дочь картографа проявила больше силы и смелости, чем ты, остающийся слугой Разрушителя потому, что тебе не хватает мужества умереть!»
Достаточно разжать руки, упасть в леу, найти смерть и покончить со всем…
Даврон взглянул вниз, и его передернуло. Он не хотел умирать. Он не хотел обрекать своих детей на то, чтобы они стали мечеными. И как насчет Керис? Что, если она жива и во власти Карасмы?
Он продолжал спускаться.
И продолжал вспоминать свои первые недели в качестве слуги Разрушителя. Вспоминать, как был на грани самоубийства или бессмысленного нападения на Приспешника или его Подручного. Удержал его тогда Мелдор.
— Нет, Даврон, — говорил он. — Оставаясь в живых, ты будешь моим преимуществом в борьбе с Карасмой. Когда Разрушитель поймет, кто я такой и что замыслил, он вознамерится использовать тебя против меня, против Звезды Надежды. Ты станешь его оружием.
— И каким же образом это даст тебе преимущество? — спросил Даврон.
Мелдор улыбнулся холодной невеселой улыбкой.
— Он не станет беспокоиться о том, чтобы выковать другое оружие, пока считает, что одно уже имеет в готовности. Мы с тобой никогда не должны разлучаться, Даврон Сторрийский, потому что в тебе я знаю своего врага, а известный противник может быть побежден. Оружие, сущность которого знаешь, можно повернуть против того, кто им владеет. Однажды я использую тебя против Карасмы, Владыки Хаоса.
Но теперь… Теперь Даврон не знал, остается ли он в живых потому, что так распорядился Мелдор, или потому, что эгоистично хочет жить, хочет, чтобы его дети не стали мечеными.
Он продолжал спускаться.
Керис падала, не издавая ни звука, но отчаянный вопль Даврона она не могла не услышать. Услышать и понять, что он ее любит. «Этого достаточно», — подумала девушка.
Однако это была ложь. Ей совсем не было этого достаточно. Она хотела жить…
Керис врезалась в первый слой тумана, лениво поднимающегося над кипящей леу. И ее падение замедлилось. Стены каньона, пролетавшие мимо с такой быстротой, что сливались в мутную полосу, стали видны во всех деталях. Она скользила вниз, как перышко на ветру. Но тут у нее родилась страшная мысль: вовсе не перышко, а плод, сорванный и падающий в руки Разрушителя. Только он мог использовать силу леу для того, чтобы замедлить ее падение и спасти от смерти. Облегчение, не успев родиться, оказалось погребено под грузом еще большего ужаса, чем просто страх смерти.
Керис приземлилась на ноги, но не удержалась и упала, ободрав колени. Отвратительная, как гной, леу колыхалась вокруг ее тела, удерживая девушку на месте. Конечно, таков был замысел Разрушителя — чтобы унизить ее.
Карасма сидел на возвышении — скорее алтаре, чем кресле; массивное сиденье было устлано шкурами животных с мертвыми головами и когтистыми лапами, покрытыми кровью. Среди них Керис увидела шкуру Игрейны. Карасма раскинулся на своем троне, высокомерно глядя на девушку, гордый своим нечестивым превосходством.
— Девица Керис Кейлен, — промурлыкал он.
Керис пришлось сглотнуть, прежде чем она смогла ответить:
— Да.
— Значит, карты Деверли все время были у тебя?
Она не ответила. Ужас был так велик, что она не находила слов. Чтобы выиграть время, Керис начала распутывать веревки, все еще обвивавшие ее тело. Она готова была делать что угодно, лишь бы не смотреть на Карасму.
— Теперь, когда у меня было время все обдумать, я вижу, что это единственное возможное объяснение. К тому же ты выдала себя, когда заговорила о своем желании изготовить карту тромплери. Что могло родить у тебя такую мечту, если бы ты уже не видела образец?
Керис кивнула, понимая, что слишком испугана и не сможет отрицать очевидности.
— У меня была только одна, — прошептала она, не в силах говорить громче. — Мне передали ее вместе с вещами отца.
— Так, значит, Цисси Вудраг прозевала ее, а? Придется ее наказать за это. — Карасма продолжал многозначительно смотреть на Керис. Он наслаждался ее страхом, как бы ни пыталась она скрыть свои чувства, и его улыбка рождала в ней новый ужас. — Где теперь карта?
— Я ее уничтожила. — «Он же никогда в такое не поверит!» Однако Карасма поверил. Каким-то образом он проник в сознание Керис и рылся там, с легкостью определяя, какие ее ответы правдивы. С нежеланной прозорливостью — или это было его обещание? — девушка поняла: если она солжет, то умрет.
— Ах, — протянул Разрушитель, — так вот почему прошлой ночью в твоей палатке вспыхнула леу?
— Да. Я сожгла карту.
— Почему?
— Потому что боялась: ты пошлешь за ней своего Приспешника и он ее найдет… Я не знала, что она так вспыхнет.
— А показывала ли ты карту своим друзьям?
— Нет.
Он обдумывал ответ Керис, опершись подбородком на руку. Карасма сиял здоровьем, силой и красотой, но все эти качества были отвратительны:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140