Тревожащие образы почти мгновенно растворились перед его взглядом, не мешая сосредоточиться на физических аспектах своих моделей.
Как следствие, выполненные им по этим требованиям портреты отличались четкостью изображения и выразительностью, которые так восхищали Адама в ранних работах Ловэта. И в то же время в них начисто отсутствовала избыточная мистика, которая доминировала в портрете леди Лоры.
— Отлично! — вскричал Адам, изучая портреты вечером того же дня. — Вот видите, вы можете заглушить особое видение, если вам этого хочется, и вам не нужно позволять ему командовать собой. Я верю, что вы на верном пути к овладению своими способностями.
Однако подлинное испытание вновь обретенного контроля над талантом Перегрин пережил в пятницу, когда он сопровождал Адама в Кинтул на похороны леди Лоры.
Служба состоялась в деревенской церкви. Хотя Хэмфри привез их раньше условленного времени, в церкви Адам с Перегрином обнаружили, что вся она заполнена теми, кто пришел отдать дань уважения покойной. К счастью, для них были зарезервированы места недалеко от алтаря, прямо за местами членов семьи Кинтул. Под меланхоличный аккомпанемент органа слуга провел их по центральному проходу и налево.
Адам преклонил колена в короткой молитве, и Перегрин повторил его движения, хотя это было ему непривычно: в церкви его детства на колени не становились. Впрочем, ему сделалось неуютно вовсе не из-за этого. Сам воздух словно был наэлектризован от сдерживаемых эмоций, церковь сразу показалась слишком маленькой, чтобы вместить всех присутствующих. И хотя здесь было тепло, Перегрина вдруг пробрал озноб.
Перегрин нервно теребил пальцами накрахмаленный воротничок, стараясь справиться с растущим комком в горле. Когда Адам наконец поднялся с колен, сел на свое место и бесшумно открыл программу службы, которую ему дал слуга, Перегрин с облегчением последовал его примеру. Правда, ему не стало легче. В попытках избавиться от гнетущего ощущения молодой художник заставил себя перевести взгляд на высокие своды старой церкви, надеясь, что это поможет ему отвлечься от печального повода, по которому они здесь собрались.
Он не ожидал, что это поможет, и это не помогло. Взгляд его неизменно возвращался к алтарю. Гроб леди Лоры стоял перед алтарем в окружении шести высоких свечей и казался очень маленьким под укрывавшими его алыми и белыми хризантемами. Это зрелище волновало его, но он не мог отвести от него взгляд. Перегрин утешался лишь тем, что никаких призрачных видений у гроба не было.
Не понимая причины охватившего его страха, Перегрин зажмурился и несколько раз глубоко вздохнул, медленно выпуская воздух из легких, — так научил его Адам. Постепенно комок в горле начал рассасываться. Он все еще искал в памяти подходящую молитву, когда звуки органа и вторившего ему хора возвестили о начале службы. Показалась процессия: служка с крестом, еще несколько служек с высокими свечами в руках и викарий в белой мантии.
Знакомый ритуал и смена мелодий отвлекли Перегрина от мрачных мыслей, царившее у него в душе смятение мало-помалу улеглось. Сопрано, исполнившее входную песню Генделя, было великолепным, и Перегрину показалось, что певице вторит голос самой леди Лоры, утишая его скорбь словами одной из его любимых арий:
Тревожен ты? Тебя мелодия утешит…
Он оставил попытки сложить молитву в словах и позволил своей душе расслабиться.
Тема утешения сменилась гимном Вогана Уильямса на слова средневекового поэта Бьянко да Сиены:
Любовь, с небес снизойди,
Душой мою душу найди,
Душою ко мне приди
В сияньи зари рассветной…
Знакомые слова и мелодия успокоили Перегрина, и он нашел в себе силы присоединиться к хору прихожан. Рядом с ним вторил хору гулкий бас Адама, полный глубины и скрытой страсти. Смесь преклонения и гордости в его фигуре напомнила Перегрину изваяние воина-крестоносца, которое ему довелось как-то видеть в одной из часовен в Провансе. Темные глаза светились внутренним огнем, словно отражали свет скрытого зрения. Перегрину вдруг припомнился первый набросок, который он сделал с Адама, — неужели это было меньше недели назад?
Гимн закончился, но, к несказанному облегчению Перегрина, все последующие молитвы продолжали говорить лишь о свете и превосходстве.
— Говорю вам тайну, — вещал викарий словами святого Павла. — Не все мы умрем, но все изменимся…
Адам еще по пути сюда сказал ему, что леди Лора сама выбрала слова службы. Она знала, что скоро умрет — у нее было довольно времени подготовиться к этому, — и выбрала слова утешения с той же тщательностью, с какой прожила всю свою жизнь, щадя чувства тех, кого любила и кого оставила на этой земле. Адам был одним из немногих, кто знал, что она умирает. Интересно, подумал Перегрин, многим ли из того, что было ему известно, делился он с леди Лорой в ее последние дни?
Вперед вышел старший сын леди Лоры и кратко, но с чувством поведал о жизни своей матери, о том, что она любила, попрощавшись с ней от всей семьи. Потом, к удивлению Перегрина, на кафедру поднялся Адам Синклер и достал из кармана листок бумаги.
— Мне посчастливилось много лет быть знакомым с леди Лорой, ощущать на себе ее веру и душевную теплоту, — начал он. — Лорд Кинтул попросил меня поделиться с вами этими строками, одними из ее любимых. Они взяты из последней главы повести Томаса Вулфа под названием “Тебе не вернуться домой”.
Он опустил взгляд на листок и начал медленно читать, но Перегрину сразу стало ясно, что никакие подсказки из текста ему не нужны.
В ночи мне прозвучала чья-то речь,
Сжигая слабый свет во тьме беззвездной.
Мне сказано: ты должен умереть,
Но где, когда — покуда неизвестно!
О, мне говорили:
“Покинь родной свой край — для света знанья,
Покинь и жизнь свою — для жизни высшей,
Покинь друзей — для дружбы-созиданья,
Чтоб землю обрести, что дома ближе -
Край мощи и силы!
Гробницы мира будут обретены, -
Вовне сознанья муки обреченной”.
Так вихрь шептал, так реки мне твердили.
— Нам будет не хватать вас, Лора, — тихо договорил Адам в наступившей тишине. — Но мы желаем вам покоиться с миром и простимся с вами со всей нашей любовью и благословением.
Эти слова тронули Перегрина до глубины души, и он не сомневался в том. что не у него одного на глаза навернулись слезы. Но пока Адам возвращался на свое место, он вдруг понял, что боль его отступила, а вместе с ней отступило и чувство вины за то, что он, пусть и невольно, мог ускорить смерть леди Лоры. Напротив — теперь он знал это наверняка, хотя не испытывал от этого ни гордости, ни ложной скромности, — его работа над портретом леди Лоры в последние недели ее жизни доставила ей радость и удовольствие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Как следствие, выполненные им по этим требованиям портреты отличались четкостью изображения и выразительностью, которые так восхищали Адама в ранних работах Ловэта. И в то же время в них начисто отсутствовала избыточная мистика, которая доминировала в портрете леди Лоры.
— Отлично! — вскричал Адам, изучая портреты вечером того же дня. — Вот видите, вы можете заглушить особое видение, если вам этого хочется, и вам не нужно позволять ему командовать собой. Я верю, что вы на верном пути к овладению своими способностями.
Однако подлинное испытание вновь обретенного контроля над талантом Перегрин пережил в пятницу, когда он сопровождал Адама в Кинтул на похороны леди Лоры.
Служба состоялась в деревенской церкви. Хотя Хэмфри привез их раньше условленного времени, в церкви Адам с Перегрином обнаружили, что вся она заполнена теми, кто пришел отдать дань уважения покойной. К счастью, для них были зарезервированы места недалеко от алтаря, прямо за местами членов семьи Кинтул. Под меланхоличный аккомпанемент органа слуга провел их по центральному проходу и налево.
Адам преклонил колена в короткой молитве, и Перегрин повторил его движения, хотя это было ему непривычно: в церкви его детства на колени не становились. Впрочем, ему сделалось неуютно вовсе не из-за этого. Сам воздух словно был наэлектризован от сдерживаемых эмоций, церковь сразу показалась слишком маленькой, чтобы вместить всех присутствующих. И хотя здесь было тепло, Перегрина вдруг пробрал озноб.
Перегрин нервно теребил пальцами накрахмаленный воротничок, стараясь справиться с растущим комком в горле. Когда Адам наконец поднялся с колен, сел на свое место и бесшумно открыл программу службы, которую ему дал слуга, Перегрин с облегчением последовал его примеру. Правда, ему не стало легче. В попытках избавиться от гнетущего ощущения молодой художник заставил себя перевести взгляд на высокие своды старой церкви, надеясь, что это поможет ему отвлечься от печального повода, по которому они здесь собрались.
Он не ожидал, что это поможет, и это не помогло. Взгляд его неизменно возвращался к алтарю. Гроб леди Лоры стоял перед алтарем в окружении шести высоких свечей и казался очень маленьким под укрывавшими его алыми и белыми хризантемами. Это зрелище волновало его, но он не мог отвести от него взгляд. Перегрин утешался лишь тем, что никаких призрачных видений у гроба не было.
Не понимая причины охватившего его страха, Перегрин зажмурился и несколько раз глубоко вздохнул, медленно выпуская воздух из легких, — так научил его Адам. Постепенно комок в горле начал рассасываться. Он все еще искал в памяти подходящую молитву, когда звуки органа и вторившего ему хора возвестили о начале службы. Показалась процессия: служка с крестом, еще несколько служек с высокими свечами в руках и викарий в белой мантии.
Знакомый ритуал и смена мелодий отвлекли Перегрина от мрачных мыслей, царившее у него в душе смятение мало-помалу улеглось. Сопрано, исполнившее входную песню Генделя, было великолепным, и Перегрину показалось, что певице вторит голос самой леди Лоры, утишая его скорбь словами одной из его любимых арий:
Тревожен ты? Тебя мелодия утешит…
Он оставил попытки сложить молитву в словах и позволил своей душе расслабиться.
Тема утешения сменилась гимном Вогана Уильямса на слова средневекового поэта Бьянко да Сиены:
Любовь, с небес снизойди,
Душой мою душу найди,
Душою ко мне приди
В сияньи зари рассветной…
Знакомые слова и мелодия успокоили Перегрина, и он нашел в себе силы присоединиться к хору прихожан. Рядом с ним вторил хору гулкий бас Адама, полный глубины и скрытой страсти. Смесь преклонения и гордости в его фигуре напомнила Перегрину изваяние воина-крестоносца, которое ему довелось как-то видеть в одной из часовен в Провансе. Темные глаза светились внутренним огнем, словно отражали свет скрытого зрения. Перегрину вдруг припомнился первый набросок, который он сделал с Адама, — неужели это было меньше недели назад?
Гимн закончился, но, к несказанному облегчению Перегрина, все последующие молитвы продолжали говорить лишь о свете и превосходстве.
— Говорю вам тайну, — вещал викарий словами святого Павла. — Не все мы умрем, но все изменимся…
Адам еще по пути сюда сказал ему, что леди Лора сама выбрала слова службы. Она знала, что скоро умрет — у нее было довольно времени подготовиться к этому, — и выбрала слова утешения с той же тщательностью, с какой прожила всю свою жизнь, щадя чувства тех, кого любила и кого оставила на этой земле. Адам был одним из немногих, кто знал, что она умирает. Интересно, подумал Перегрин, многим ли из того, что было ему известно, делился он с леди Лорой в ее последние дни?
Вперед вышел старший сын леди Лоры и кратко, но с чувством поведал о жизни своей матери, о том, что она любила, попрощавшись с ней от всей семьи. Потом, к удивлению Перегрина, на кафедру поднялся Адам Синклер и достал из кармана листок бумаги.
— Мне посчастливилось много лет быть знакомым с леди Лорой, ощущать на себе ее веру и душевную теплоту, — начал он. — Лорд Кинтул попросил меня поделиться с вами этими строками, одними из ее любимых. Они взяты из последней главы повести Томаса Вулфа под названием “Тебе не вернуться домой”.
Он опустил взгляд на листок и начал медленно читать, но Перегрину сразу стало ясно, что никакие подсказки из текста ему не нужны.
В ночи мне прозвучала чья-то речь,
Сжигая слабый свет во тьме беззвездной.
Мне сказано: ты должен умереть,
Но где, когда — покуда неизвестно!
О, мне говорили:
“Покинь родной свой край — для света знанья,
Покинь и жизнь свою — для жизни высшей,
Покинь друзей — для дружбы-созиданья,
Чтоб землю обрести, что дома ближе -
Край мощи и силы!
Гробницы мира будут обретены, -
Вовне сознанья муки обреченной”.
Так вихрь шептал, так реки мне твердили.
— Нам будет не хватать вас, Лора, — тихо договорил Адам в наступившей тишине. — Но мы желаем вам покоиться с миром и простимся с вами со всей нашей любовью и благословением.
Эти слова тронули Перегрина до глубины души, и он не сомневался в том. что не у него одного на глаза навернулись слезы. Но пока Адам возвращался на свое место, он вдруг понял, что боль его отступила, а вместе с ней отступило и чувство вины за то, что он, пусть и невольно, мог ускорить смерть леди Лоры. Напротив — теперь он знал это наверняка, хотя не испытывал от этого ни гордости, ни ложной скромности, — его работа над портретом леди Лоры в последние недели ее жизни доставила ей радость и удовольствие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84