Название хорошее, а номер плохой – при игре в очко это означает перебор. И сегодня тринадцатое число. Не хватает еще, чтобы дорогу перебежала черная кошка.
На калитке висела предостерегающая надпись: «Осторожно! Злые собаки!» Но папа Миллер заранее предупредил, что надпись не соответствует действительности. За заборчиком, полузакрытый деревьями, виднелся небольшой двухэтажный дом, в темноте напоминавший сказочный теремок с башенками.
Борис подумал, что неплохо было бы, если б двери терема открыла сама красная девица. Но на пороге стоял папа. С тем же сонным видом Гоняло Мученик провел гостя в комнату, которая, судя по обстановке, днем служила гостиной, а ночью – спальней. Посередине стол, покрытый пестрой скатертью. Вдоль стенок самодельные диваны, закамуфлированные всяким тряпьем. На полу старый изорванный ковер и продавленное плюшевое кресло в углу. Судя по всему, жили Миллеры небогато.
За столом сидела и раскладывала пасьянс полная круглолицая особа, напоминающая собой тамбурмажора. Тяжело вздохнув, мажорная мама подняла свой взор от карт и уставилась на гостя выпуклыми ястребиными глазами. Потом она протянула ему руку с таким видом, словно она царица и ожидает верноподданнического поцелуя.
Звали маму Милица Ивановна. Но большинство людей путало это редкое имя с более знакомым словом «милиция». Потому маму частенько называли Милиция Ивановна, и тут даже ее муж путался. Папу Миллера звали Акакием Петровичем, но мама называла его попросту Кики.
Больше в комнате никого не было. Милиция Ивановна кивнула на закрытую дверь в соседнюю комнату и объяснила:
– Нина занимается там своими делами. Потом Милиция Ивановна сложила карты и коротко скомандовала:
– Кики, накрывай на стол!
Папа покорно расставлял тарелки и таскал из кухни кастрюли, а мама только командовала. Кастрюли были побитые и закопченные, тарелки потрескавшиеся, ножи зазубренные, вилки кривые. Прямо как в цыганском таборе.
Когда с кастрюль сняли крышки, из-за закрытой двери появилась Нина. На ней была скромная белая блузка и черная юбка. Не говоря ни слова, она уселась за стол, как в пансионе, и принялась за еду.
– Ты хоть поздоровайся! – напомнила мама.
– Мгм-у, – с полным ртом кивнула монна Нина, не глядя на гостя.
На ужин было какое-то комбинированное кушанье, по-видимому, остатки за последние три дня, сваленные в одну кастрюлю.
«Комбикорм», – невольно подумал Борис. Так в колхозах называют всякие отбросы, которыми кормят скотину.
Картошка из кастрюли была холодная и полусырая, а капуста пригорела ко дну. Акакий Петрович уныло шевелил челюстями и что-то бормотал. Борис обсасывал сырую картошку и думал, что же ему с ней делать: выплюнуть на тарелку неудобно, а в горло она не лезет. Но согласно «ноблес оближ» картошку он проглотил, а хозяйке сделал комплимент. Нина быстро проглотила две порции, даже поскребла тарелку и, повеселев, откинулась на диване.
Когда во времена царя Ивана Грозного выбирали невесту, то сначала устраивали смотрины и пировали. При этом опытные свахи смотрели за невестой: если ест много и быстро, значит, хорошая невеста, здоровая. В доброе старое время Нину можно было бы сосватать за царя.
Пока папа возился с посудой для чая, мама развлекала гостя:
– Борис Алексаныч, как это вы стали писателем? Вас этому в университете выучили?
– Нет, в госпитале. Во время войны.
– Вас из пушки ранило?
– Нет, просто свалился с грузовика.
– И потом вы лежали в госпитале и писали?
– Нет, рассказывал. В госпитале скучно, ну вот все и рассказывают по очереди что-нибудь интересное. Правда, большинство рассказывали, как они по тюрьмам сидели.
– И вы тоже сидели? – в первый раз раскрыла рот монна Нина, явно желая сказать гостю какую-нибудь колкость.
– Нет, я попал в госпиталь с фронта.
– Но ведь вы же вывалились из грузовика?
– При бомбежке. Половина вывалилась мертвыми.
– А-а…
– В общем, решил я рассказать «Песнь о Нибелунгах». В таких случаях, как говорят артисты, нужно найти духовный контакт с аудиторией. Потому рассказывал я так: «А под тем деревом, величиной с Кремлевскую башню, чудовище такое сидит, по паспорту змием называется. Сидит, а изо рта у него туды-сюды пламя полыхает, как „катюша“ стреляет. Хвостом кругом лупит, как бронепоезд изо всех орудий». Рядом умирающие лежали. Так даже они пооживали и слушают.
– Попробуйте печенье, – предложила хозяйка дома. Гость попробовал и вспомнил те фронтовые сухари, которые нужно было разбивать прикладом.
– В госпитале все раненые, как правило, разговаривают друг с другом на «ты», – продолжал Борис.-А как начал я сказки рассказывать, со мной вдруг на «вы» перешли. А политруку тыкают: «Эй, ты…»
Нина посматривала то на отца, то на мать и откровенно позевывала.
– Там был один лейтенант-зенитчик. Все знали, что он умирает. И он знал. Однажды ночью посылает сестру и просит меня прийти. Приковылял я на костылях, а он, как ребенок, просит: «Расскажи что-нибудь…» А от Него уже смертью пахнет.
– Разве смерть пахнет? – спросила Нина.
– Да, иногда. У него была газовая гангрена.
– Что же вы ему рассказали?
– Надо человеку смерть облегчить. Сказал, что храбрые солдаты не умирают, а попадают на небо. Фантазировал как мог про царство небесное. Так он и умер у меня на глазах. Но со счастливой улыбкой.
– Я видела, как одна моя подруга рожала, – задумчиво сказала Нина. – А вот как люди умирают – этого я еще не видела.
– Нина, как тебе не стыдно, – сонно проскрипел Кики.
– Потом политрук хотел сделать мне за это выговор, так солдаты его чуть костылями не убили, – вспоминал Борис.-Так я узнал силу человеческого слова. Иногда оно сильнее смерти. Потом я стал писать во фронтовых газетах. Так из инженера-механика я стал инженером человеческих душ.
Ознакомившись с биографией гостя, Милиция Ивановна решила показать и себя и села за пианино. После двух фальшивых аккордов она заявила, что пианино расстроенное, и взялась за гитару. Пока мама бренчала на гитаре, папа убирал со стола.
Поджав ноги, Нина сидела на диване, как скромный и благовоспитанный ребенок. Округлое миловидное лицо с большими, как у матери, глазами. Только щеки, пожалуй, чуточку слишком полные, а губы слишком тонкие. Густые каштановые волосы и выпуклый упрямый лоб. Хрупкие плечи и хорошо развитая грудь, тонкая талия и тяжелые будра здоровой самки. Хорошая фигура и полные, как у спортсменки, икры ног. В дополнение ко всему этому детски наивное выражение лица и на редкость чистая и нежная кожа. Подлинное воплощение расцветающего девичества.
«Комбинация довольно соблазнительная», – подумал Борис, разглядывая девушку.
– Нина, покажи-ка твои рисунки, предложила Милиция Ивановна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113