Ладно, время придет — иначе встретимся, за все посчитаемся! Тут и слова припомнились, услышанные во сне: «Встретимся, когда время придет». Хотя, конечно, за теми словами другой смысл скрывался, а все равно верно сказано. Еще придет время для всякой встречи — и для доброй, и для злой.
Что-то нужно было делать с кровоточащей раной на бедре. Решив, что опашень все равно сносный вид потерял, а ворожейская сила в нем еще остаться могла, Владий отрезал от него широкую полосу и покрепче перевязал рану. От прежнего наряда из папоротника тоже ничего не осталось, поэтому остатки медвежьей шкуры пошли на хоть какое-то прикрытие наготы. Подумав, он и волчий хвост-пояс не побрезговал взять. Как раз сгодился, чтобы клочки медвежьей шкуры на себе закрепить. Так и пошел дальше — на лесного дикаря похожий, никак не на сына княжеского.
Вечер был близок, когда почуял Владий подзабытый уже запах живого дыма. Так очаги в домах и рыбачьи костры пахнут. Неужто людское жилье близко?! Он побежал на этот запах, словно собака, учуявшая дом. Бежал, покуда сил хватало, и уже на исходе их увидел за деревьями широкий просвет и тонкую струйку белесого дыма, поднимавшуюся к темнеющему небу.
Внезапный страх остановил его, заставил на траву броситься. А если это новая западня Заморочного леса? Ползком пробрался Владий сквозь низкий орешник, вгляделся внимательно в сумерки. На широкой поляне открылось ему неказистое селение: две бревенчатые избы, пяток землянок. Ни охранного частокола вокруг, ни дороги нахоженной к домишкам. Но вот кто-то из землянки вышел, к ближайшей избе направился, притвор распахнул по-хозяйски. Люди, слава Перуну, люди!
Чуть было не бросился к ним сломя голову. Не сомневался уже, что из проклятого Заморочного леса выбрался, что не мертвечина перед ним, а настоящая жизнь. И бросился бы, не зацепись шейный шнурок за ореховую веточку. Как тогда, когда кикимора обмануть пыталась! Случайность ли, знак ли верный? Владий замер, прислушался. Голосов он не слышал, но трещали кузнечики, ветерок травой шелестел, где-то тихий плеск раздавался, так на плеск реки похожий.
Он посмотрел на перстень. Синий свет аметиста был спокоен и ровен. Не голубой, конечно, который изначален и, как Владий установить успел, только светлый путь предвещает, но и не другой какой — настораживающий, опасный. Вот только о чем синий свет говорит?
Не оставалось у него сил бороться с искушением. Ни физических, ни духовных, ни любых других. Одно лишь — повинуясь не разуму, а душе— сделать смог:
ножом срезал дерн, под него свой родовой знак положил и, чуть замешкавшись, чародейский перстень. Хотел было и нож в земле оставить, да в последний момент передумал. Встал во весь рост и, не таясь больше ни от нечисти, ни от людей, пошел к кривобокой избушке, из которой живой дымок курился.
6. Речные разбойники
Протас был в ярости. Сегодняшняя добыча — три купеческие ладьи — казалась такой легкой, близкой, а на деле все обернулось иначе. Его люди на двенадцати юрких стругах выскочили из камыша, вцепились в первую ладью абордажными крючьями и баграми, полезли на борт. Но вдруг со второй ладьи на них обрушился целый рой каленых стрел. Кто мог подумать, что эти купчишки плывут под усиленной охраной! Осведомитель Протаса, живущий в Мозыне, сообщил ему о двух богатых ладьях, направляющихся в Замостье. О двух! Увидев три, Протасу следовало бы насторожиться, присмотреться к ним повнимательней. Тогда наверняка приметил бы засадный отряд на срединной ладье каравана! Нет, поспешил, близость добычи вскружила голову.
Шесть человек потерял он в этой короткой схватке, да еще двое раненых вряд ли доживут до рассвета. Но хуже всего, что разговоры пошли: не к добру, мол, третья неудача подряд, Протас чем-то богов прогневил, отвернулись они от него. А один паскудник даже нашептывать разбойникам стал, что другой вожак нужен, поумнее и поудачливее. Мозгляк трухлявый! Одним ударом своей палицы Протас ему грудь проломил, чтобы Другим неповадно было против вожака выступать. Но понимал он, что так рты не заткнешь. Холода надвигаются, ледостав в нынешнем году ранним будет. То, что летом упустили, зимой не доберешь. Санные караваны победнее ладейных, да и угнаться за ними — семь потов сойдет!.. Овчинка выделки не стоит.
В горницу, прерывая невеселые мысли Протаса, вошел Горбач, главный его советник в разбойном деле и крепкий рубака. Протас гневно бровью повел, рявкнул:
— Чего вламываешься?
— Прости, коль потревожил, — сказал Горбач. — Но тут, понимаешь, мальца изловили…
— Какого еще мальца? Откуда он взялся?
— В том-то и дело, что сам пришел. Его Сизый уже возле твоего дома остановил. Вот с этой штукой за поясом. — Он бросил на стол охотничий нож.
Протас взял его, осмотрел с интересом.
— Знатная работа.
— И старинная. Насечки на рукоятке не простые, это знаки заговорные. Такой нож не купишь. Его либо у сраженного врага забирают, либо получают в дар от верного друга.
— Сторожевые посты на месте?
— На месте. Сам только что проверял. Караульные клянутся, что и крыса речная мимо них не проскальзывала. Да и малец говорит, что не от реки шел, а через лес.
— Чушь! В Заморочном лесу живой душе делать нечего. Как он мог там оказаться?
— По его словам, от своих отстал, заблудился, дней пять по лесу плутал… Ты, Протас, лучше бы сам с ним поговорил. Тогда и решим, что делать — скормить рыбам или выкуп затребовать.
— Выкуп? Знатно одет, что ли?
— Одет хуже некуда — едва клочками медвежьей шкуры прикрыт. А вот держится гордо, как из родовитых. И речь не простецкая, так смерды не разговаривают.
— Ладно, пошли поглядим, — согласился Протас. Пленник со связанными за спиной руками стоял перед избой вожака в окружении дюжины разбойников.
Те рассматривали его с любопытством, шуточками между собой перекидывались. Никто не верил, что человек мог несколько дней по Заморочному лесу бродить и невредимым из него выбраться.
— А почему на тебе два пояса? — спросил один из разбойников. — Небось вон тот, из плетеной кожи, стащил где, продавать будешь? Я, может, и куплю… за парочку оплеух!
Все заржали, кто-то добавил:
— Не, за парочку он не продаст. Накинь до пяти!
— А не жирно ли будет? Кулак у меня, чай, тоже многого стоит, жаль на пустячки разменивать.
Пленник побледнел от гнева, но ответил насмешникам спокойно:
— — Плетеный пояс — это подарок сестры. А другой
—с убитого волкодлака снял. Сперва это хвост был, затем он поясом сделался.
— И кто ж для тебя оборотня завалил?
— Никто, я сам. Сегодня после полудня он на меня напал…
— Ага, а ты у него хвост отрезал, он и помер, бедняга!
— Нет, я голову ему отсек. Иначе волкодлака не убьешь…
Пуще прежнего развеселилась толпа, представив бой этого странного парнишки с матерым волкодлаком-обо-ротнем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
Что-то нужно было делать с кровоточащей раной на бедре. Решив, что опашень все равно сносный вид потерял, а ворожейская сила в нем еще остаться могла, Владий отрезал от него широкую полосу и покрепче перевязал рану. От прежнего наряда из папоротника тоже ничего не осталось, поэтому остатки медвежьей шкуры пошли на хоть какое-то прикрытие наготы. Подумав, он и волчий хвост-пояс не побрезговал взять. Как раз сгодился, чтобы клочки медвежьей шкуры на себе закрепить. Так и пошел дальше — на лесного дикаря похожий, никак не на сына княжеского.
Вечер был близок, когда почуял Владий подзабытый уже запах живого дыма. Так очаги в домах и рыбачьи костры пахнут. Неужто людское жилье близко?! Он побежал на этот запах, словно собака, учуявшая дом. Бежал, покуда сил хватало, и уже на исходе их увидел за деревьями широкий просвет и тонкую струйку белесого дыма, поднимавшуюся к темнеющему небу.
Внезапный страх остановил его, заставил на траву броситься. А если это новая западня Заморочного леса? Ползком пробрался Владий сквозь низкий орешник, вгляделся внимательно в сумерки. На широкой поляне открылось ему неказистое селение: две бревенчатые избы, пяток землянок. Ни охранного частокола вокруг, ни дороги нахоженной к домишкам. Но вот кто-то из землянки вышел, к ближайшей избе направился, притвор распахнул по-хозяйски. Люди, слава Перуну, люди!
Чуть было не бросился к ним сломя голову. Не сомневался уже, что из проклятого Заморочного леса выбрался, что не мертвечина перед ним, а настоящая жизнь. И бросился бы, не зацепись шейный шнурок за ореховую веточку. Как тогда, когда кикимора обмануть пыталась! Случайность ли, знак ли верный? Владий замер, прислушался. Голосов он не слышал, но трещали кузнечики, ветерок травой шелестел, где-то тихий плеск раздавался, так на плеск реки похожий.
Он посмотрел на перстень. Синий свет аметиста был спокоен и ровен. Не голубой, конечно, который изначален и, как Владий установить успел, только светлый путь предвещает, но и не другой какой — настораживающий, опасный. Вот только о чем синий свет говорит?
Не оставалось у него сил бороться с искушением. Ни физических, ни духовных, ни любых других. Одно лишь — повинуясь не разуму, а душе— сделать смог:
ножом срезал дерн, под него свой родовой знак положил и, чуть замешкавшись, чародейский перстень. Хотел было и нож в земле оставить, да в последний момент передумал. Встал во весь рост и, не таясь больше ни от нечисти, ни от людей, пошел к кривобокой избушке, из которой живой дымок курился.
6. Речные разбойники
Протас был в ярости. Сегодняшняя добыча — три купеческие ладьи — казалась такой легкой, близкой, а на деле все обернулось иначе. Его люди на двенадцати юрких стругах выскочили из камыша, вцепились в первую ладью абордажными крючьями и баграми, полезли на борт. Но вдруг со второй ладьи на них обрушился целый рой каленых стрел. Кто мог подумать, что эти купчишки плывут под усиленной охраной! Осведомитель Протаса, живущий в Мозыне, сообщил ему о двух богатых ладьях, направляющихся в Замостье. О двух! Увидев три, Протасу следовало бы насторожиться, присмотреться к ним повнимательней. Тогда наверняка приметил бы засадный отряд на срединной ладье каравана! Нет, поспешил, близость добычи вскружила голову.
Шесть человек потерял он в этой короткой схватке, да еще двое раненых вряд ли доживут до рассвета. Но хуже всего, что разговоры пошли: не к добру, мол, третья неудача подряд, Протас чем-то богов прогневил, отвернулись они от него. А один паскудник даже нашептывать разбойникам стал, что другой вожак нужен, поумнее и поудачливее. Мозгляк трухлявый! Одним ударом своей палицы Протас ему грудь проломил, чтобы Другим неповадно было против вожака выступать. Но понимал он, что так рты не заткнешь. Холода надвигаются, ледостав в нынешнем году ранним будет. То, что летом упустили, зимой не доберешь. Санные караваны победнее ладейных, да и угнаться за ними — семь потов сойдет!.. Овчинка выделки не стоит.
В горницу, прерывая невеселые мысли Протаса, вошел Горбач, главный его советник в разбойном деле и крепкий рубака. Протас гневно бровью повел, рявкнул:
— Чего вламываешься?
— Прости, коль потревожил, — сказал Горбач. — Но тут, понимаешь, мальца изловили…
— Какого еще мальца? Откуда он взялся?
— В том-то и дело, что сам пришел. Его Сизый уже возле твоего дома остановил. Вот с этой штукой за поясом. — Он бросил на стол охотничий нож.
Протас взял его, осмотрел с интересом.
— Знатная работа.
— И старинная. Насечки на рукоятке не простые, это знаки заговорные. Такой нож не купишь. Его либо у сраженного врага забирают, либо получают в дар от верного друга.
— Сторожевые посты на месте?
— На месте. Сам только что проверял. Караульные клянутся, что и крыса речная мимо них не проскальзывала. Да и малец говорит, что не от реки шел, а через лес.
— Чушь! В Заморочном лесу живой душе делать нечего. Как он мог там оказаться?
— По его словам, от своих отстал, заблудился, дней пять по лесу плутал… Ты, Протас, лучше бы сам с ним поговорил. Тогда и решим, что делать — скормить рыбам или выкуп затребовать.
— Выкуп? Знатно одет, что ли?
— Одет хуже некуда — едва клочками медвежьей шкуры прикрыт. А вот держится гордо, как из родовитых. И речь не простецкая, так смерды не разговаривают.
— Ладно, пошли поглядим, — согласился Протас. Пленник со связанными за спиной руками стоял перед избой вожака в окружении дюжины разбойников.
Те рассматривали его с любопытством, шуточками между собой перекидывались. Никто не верил, что человек мог несколько дней по Заморочному лесу бродить и невредимым из него выбраться.
— А почему на тебе два пояса? — спросил один из разбойников. — Небось вон тот, из плетеной кожи, стащил где, продавать будешь? Я, может, и куплю… за парочку оплеух!
Все заржали, кто-то добавил:
— Не, за парочку он не продаст. Накинь до пяти!
— А не жирно ли будет? Кулак у меня, чай, тоже многого стоит, жаль на пустячки разменивать.
Пленник побледнел от гнева, но ответил насмешникам спокойно:
— — Плетеный пояс — это подарок сестры. А другой
—с убитого волкодлака снял. Сперва это хвост был, затем он поясом сделался.
— И кто ж для тебя оборотня завалил?
— Никто, я сам. Сегодня после полудня он на меня напал…
— Ага, а ты у него хвост отрезал, он и помер, бедняга!
— Нет, я голову ему отсек. Иначе волкодлака не убьешь…
Пуще прежнего развеселилась толпа, представив бой этого странного парнишки с матерым волкодлаком-обо-ротнем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108