эти его черты оказались вдруг неважными. Одинокий, замкнутый, он хотел от дочери совсем немного, да только она не захотела понять, чего именно. На нем нет вины за то, что отношения не сложились. Это она виновата; ее сердце впадает во грех, когда начинает противопоставлять себя остальным. Тетя Сибил сказала, что она никого не любит и, наверное, была права, потому что задела ее за живое. Она сгорала от стыда. Нет, теперь все будет по-другому. Она должна вычистить душу и сердце, прежде чем осмелится предложить себя Генри для той великой работы, к которой он готовится.
Вернувшись из церкви, Нэнси, жаждавшая прямо сейчас начать новую жизнь, с разочарованием выяснила, что служебные обязанности отнимут у Генри не только утро, но и день. Он виновато извинился, а она не упустила возможности подразнить его.
— Папа идет гулять, а ты собрался сидеть взаперти. Я понимаю, ты стараешься дать мне возможность спокойно познакомиться с обстановкой или почитать какой-нибудь детектив. Одна беда, у твоего деда их, кажется, не так много? У него все книги такие серьезные, а большинство еще и на каких-то тарабарских языках. Ладно, займусь вчерашней газетой, деваться некуда.
— Я должен это сделать, — проговорил Генри довольно непоследовательно. — Другой возможности не будет.
— Было бы желание — нашлись бы и возможности, — вздохнула Нэнси. — Ты просто не хочешь. Ты не считаешь, что ради меня стоило бы отказаться от всего мира?
— Я хочу только того, что должно, — ответил он так серьезно, что она почти испугалась.
— Я знаю, дорогой, — мгновенно сменив тон, ответила Нэнси. — Я тебя не обидела? Ты говоришь так, словно собираешься сделать что-то ужасно важное, о чем я и понятия не имею.
Вопреки ожиданиям, он не ответил, просто отошел к окну и замер, разглядывая морозный ясный день. Он хотел обнять ее, но побоялся, что сердце выдаст его. Оно гулко бухало в груди, и не любовь была тому причиной. Он хотел заговорить с ней, но побоялся, что внимательная и чуткая Нэнси по его голосу догадается о задуманном преступлении. Сейчас она была самой главной помехой. Без нее все было бы просто. Вот он, будущий «внезапно скончавшийся мужчина», сидит за одним столом с Генри и Нэнси. Простит ли она, когда узнает? Должна, должна! Иначе весь его замысел обречен, он сам недавно объяснял это деду. Только бы она смогла! Только бы увидела так же ясно, как он сам, что жизнь ее отца — ничто по сравнению с великой задачей объединения колоды и фигур Таро. Если удастся сделать это, тогда скоро они с Нэнси смогут войти в мистический танец и увидеть его изнутри. Им должно повезти больше, чем Джоанне. Еще немного, и они смогут управлять младшими элементами. И он никому не позволит встать на пути к цели. Она поймет его, когда обретет знание; но до тех пор он не осмелится рассказать ей обо всем. Это было бы просто жестоко по отношению к ней, уговаривал он себя; решение за них обоих предстоит принять ему одному.
Завтрак проходил невесело. Гостям вдруг стало тоскливо и неуютно, планы хозяев словно отзывались в них смутными предчувствиями. Казалось, комнату заполнила серая хмарь. Аарон не мог отвести напряженного взгляда от дам, которых ему приходилось развлекать; Генри время от времени резко и решительно поглядывал на м-ра Кенинсби. Тот, как нарочно, не мог остановиться, вспоминая рождественские обеды прежних лет, затем перешел к обедам вообще, поговорил о рецептах, всесторонне обсудил тему идеальной кухни, упомянув газовые плиты, духовки-гриль, вакуумные печи, коснулся научных открытий, вернее, их популярного изложения в современных газетах — и так далее. Сибил пришлось помогать ему просто потому, что остальные хранили упорное молчание.
Нэнси вдруг ощутила усталость и озноб, хотя в комнате было тепло. Ее обескураживало поведение Генри. Сколько бы она не смотрела на него, надеясь обрести радость и умиротворение, ее глаза не встречали ответа. Генри пристально разглядывал собственные руки, и она тоже впервые взглянула на них как на странные приспособления для малопонятных экспериментов. Смуглая кожа, узкие запястья, длинные пальцы. Те самые руки, которые ласкали ее ладони, которые она так любила гладить и поддразнивать, стали вдруг чужими и странными. Она окинула взглядом стол; над ним двигались пять пар рук, таких же чужих и непостижимых. Этакие ловкие обезьяны, нет… больше, чем обезьяны… Нэнси почувствовала вопросительный взгляд Сибил, но упрямо не повернула головы. Голос отца приводил ее чуть ли не в бешенство. Он все еще говорил — глупо, бессмысленно говорил. Попечитель умалишенных! Да он сам слабоумный, только без справки. Ну почему он никак не умрет?
Звякнули вилки. М-р Кенинсби тут же сообщил, что вилки — изобретение времен королевы Елизаветы. Нэнси неожиданно для самой себя выпалила:
«А вот во времена Свифта было принято говорить „после смерти королевы Елизаветы“, а „после смерти Анны“ — никогда. Ты знал об этом, Генри?
Пальцы Генри сжали скатерть, словно рептилия, внезапно выползшая из-под стола.
— Нет, — неожиданно резко ответил он, и все пятеро разом замолчали. Стало так тихо, словно тень одной из упомянутых королев прошла мимо сидящих, направляясь по делам из одного невообразимого мира в другой. Сибил нарушила тишину, сказав просто:
— Наверное, это потому, что сменились династии. Про Георга II, если я правильно помню, так тоже никогда не говорили.
— Что-то нездоровые у нас пошли разговоры, хрипло проговорил Аарон. Таким голосом могла бы вещать рептилия, которая только что представилась Нэнси. Холодно… холодно… и голоса этих холодных тварей так режут слух… Эй, что со мной? Совсем голову потеряла, — остановила она себя, отгоняя видение. — Это же просто м-р Ли, дедушка Генри. Он говорит что-то… какой угрюмый… не просто угрюмый жуткий! И все кругом такие неестественные — Генри, во всяком случае, неестественный, а вот отец совершенно естественен, а м-р Ли… Он опять говорит. Нэнси вслушалась.
— Здесь сохранился небольшой архив, — услышала она, — вам, наверно, будет интересно взглянуть. Стихи, дневниковые записи, несколько писем…
— Я бы с удовольствием посмотрела, — ответила Сибил. — Интересно, что он был за человек?
— Боюсь, я просматривал эти документы недостаточно внимательно, чтобы удовлетворить ваше любопытство, — отозвался Аарон. — Но он, конечно, был в отчаянии: заговор провалился, а с ним и его карьера.
Сибил улыбнулась.
— Он верил в это? Как глупо с его стороны!
— Разве это глупо — добиться своего или умереть? — спросил Генри.
— Скорее, непропорционально, по-моему, улыбнулась Сибил. — Человек готов умереть, лишь бы не оставить своего дела. А если дело вдруг оставит его? У ваших романтиков-одиночек столько пафоса!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Вернувшись из церкви, Нэнси, жаждавшая прямо сейчас начать новую жизнь, с разочарованием выяснила, что служебные обязанности отнимут у Генри не только утро, но и день. Он виновато извинился, а она не упустила возможности подразнить его.
— Папа идет гулять, а ты собрался сидеть взаперти. Я понимаю, ты стараешься дать мне возможность спокойно познакомиться с обстановкой или почитать какой-нибудь детектив. Одна беда, у твоего деда их, кажется, не так много? У него все книги такие серьезные, а большинство еще и на каких-то тарабарских языках. Ладно, займусь вчерашней газетой, деваться некуда.
— Я должен это сделать, — проговорил Генри довольно непоследовательно. — Другой возможности не будет.
— Было бы желание — нашлись бы и возможности, — вздохнула Нэнси. — Ты просто не хочешь. Ты не считаешь, что ради меня стоило бы отказаться от всего мира?
— Я хочу только того, что должно, — ответил он так серьезно, что она почти испугалась.
— Я знаю, дорогой, — мгновенно сменив тон, ответила Нэнси. — Я тебя не обидела? Ты говоришь так, словно собираешься сделать что-то ужасно важное, о чем я и понятия не имею.
Вопреки ожиданиям, он не ответил, просто отошел к окну и замер, разглядывая морозный ясный день. Он хотел обнять ее, но побоялся, что сердце выдаст его. Оно гулко бухало в груди, и не любовь была тому причиной. Он хотел заговорить с ней, но побоялся, что внимательная и чуткая Нэнси по его голосу догадается о задуманном преступлении. Сейчас она была самой главной помехой. Без нее все было бы просто. Вот он, будущий «внезапно скончавшийся мужчина», сидит за одним столом с Генри и Нэнси. Простит ли она, когда узнает? Должна, должна! Иначе весь его замысел обречен, он сам недавно объяснял это деду. Только бы она смогла! Только бы увидела так же ясно, как он сам, что жизнь ее отца — ничто по сравнению с великой задачей объединения колоды и фигур Таро. Если удастся сделать это, тогда скоро они с Нэнси смогут войти в мистический танец и увидеть его изнутри. Им должно повезти больше, чем Джоанне. Еще немного, и они смогут управлять младшими элементами. И он никому не позволит встать на пути к цели. Она поймет его, когда обретет знание; но до тех пор он не осмелится рассказать ей обо всем. Это было бы просто жестоко по отношению к ней, уговаривал он себя; решение за них обоих предстоит принять ему одному.
Завтрак проходил невесело. Гостям вдруг стало тоскливо и неуютно, планы хозяев словно отзывались в них смутными предчувствиями. Казалось, комнату заполнила серая хмарь. Аарон не мог отвести напряженного взгляда от дам, которых ему приходилось развлекать; Генри время от времени резко и решительно поглядывал на м-ра Кенинсби. Тот, как нарочно, не мог остановиться, вспоминая рождественские обеды прежних лет, затем перешел к обедам вообще, поговорил о рецептах, всесторонне обсудил тему идеальной кухни, упомянув газовые плиты, духовки-гриль, вакуумные печи, коснулся научных открытий, вернее, их популярного изложения в современных газетах — и так далее. Сибил пришлось помогать ему просто потому, что остальные хранили упорное молчание.
Нэнси вдруг ощутила усталость и озноб, хотя в комнате было тепло. Ее обескураживало поведение Генри. Сколько бы она не смотрела на него, надеясь обрести радость и умиротворение, ее глаза не встречали ответа. Генри пристально разглядывал собственные руки, и она тоже впервые взглянула на них как на странные приспособления для малопонятных экспериментов. Смуглая кожа, узкие запястья, длинные пальцы. Те самые руки, которые ласкали ее ладони, которые она так любила гладить и поддразнивать, стали вдруг чужими и странными. Она окинула взглядом стол; над ним двигались пять пар рук, таких же чужих и непостижимых. Этакие ловкие обезьяны, нет… больше, чем обезьяны… Нэнси почувствовала вопросительный взгляд Сибил, но упрямо не повернула головы. Голос отца приводил ее чуть ли не в бешенство. Он все еще говорил — глупо, бессмысленно говорил. Попечитель умалишенных! Да он сам слабоумный, только без справки. Ну почему он никак не умрет?
Звякнули вилки. М-р Кенинсби тут же сообщил, что вилки — изобретение времен королевы Елизаветы. Нэнси неожиданно для самой себя выпалила:
«А вот во времена Свифта было принято говорить „после смерти королевы Елизаветы“, а „после смерти Анны“ — никогда. Ты знал об этом, Генри?
Пальцы Генри сжали скатерть, словно рептилия, внезапно выползшая из-под стола.
— Нет, — неожиданно резко ответил он, и все пятеро разом замолчали. Стало так тихо, словно тень одной из упомянутых королев прошла мимо сидящих, направляясь по делам из одного невообразимого мира в другой. Сибил нарушила тишину, сказав просто:
— Наверное, это потому, что сменились династии. Про Георга II, если я правильно помню, так тоже никогда не говорили.
— Что-то нездоровые у нас пошли разговоры, хрипло проговорил Аарон. Таким голосом могла бы вещать рептилия, которая только что представилась Нэнси. Холодно… холодно… и голоса этих холодных тварей так режут слух… Эй, что со мной? Совсем голову потеряла, — остановила она себя, отгоняя видение. — Это же просто м-р Ли, дедушка Генри. Он говорит что-то… какой угрюмый… не просто угрюмый жуткий! И все кругом такие неестественные — Генри, во всяком случае, неестественный, а вот отец совершенно естественен, а м-р Ли… Он опять говорит. Нэнси вслушалась.
— Здесь сохранился небольшой архив, — услышала она, — вам, наверно, будет интересно взглянуть. Стихи, дневниковые записи, несколько писем…
— Я бы с удовольствием посмотрела, — ответила Сибил. — Интересно, что он был за человек?
— Боюсь, я просматривал эти документы недостаточно внимательно, чтобы удовлетворить ваше любопытство, — отозвался Аарон. — Но он, конечно, был в отчаянии: заговор провалился, а с ним и его карьера.
Сибил улыбнулась.
— Он верил в это? Как глупо с его стороны!
— Разве это глупо — добиться своего или умереть? — спросил Генри.
— Скорее, непропорционально, по-моему, улыбнулась Сибил. — Человек готов умереть, лишь бы не оставить своего дела. А если дело вдруг оставит его? У ваших романтиков-одиночек столько пафоса!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59