В этот момент включился дар. Человек, сидевший передо мной, понял я, совершенно не обладал волей. Ее заменяли эмоции. Странное это ощущение — проникать в чужое сознание. Не со всяким удается. Помнишь сказку Андерсена «Калоши счастья»? Там волшебным образом молодой человек получил возможность путешествовать по чужим сердцам. Причем они представлялись ему в виде то старой голубятни, то комнаты, полной зеркал… Если использовать это сравнение, то передо мной было сердце, напоминавшее курятник. Командовал здесь роскошный петух, орущий во все горло и совершенно уверенный, что без него солнце не взойдет. Я мог сделать сейчас с ним все, что угодно, заставить, скажем, выпрыгнуть из окна. Он был полностью подчинен моей воле. Но, естественно, ничего подобного я не сделал, а с интересом ожидал, что же будет дальше.
«Ты почему не пьешь?» — неожиданно спросил Думин.
«Без закуски не привык», — нагло ответил я.
«Это мы сейчас… — будничным тоном сказал мой будущий тесть. — Эй, Дарья!» — крикнул он.
Вошла степенная старуха, судя по всему, домработница.
«Принеси-ка нам чего-нибудь закусить».
Старуха с любопытством глянула на меня и вышла. Через пять минут стол ломился от разносолов.
«Ну вот, — удовлетворенно произнес Думин, — давай-ка, голубь ты мой, поговорим».
Завязалась непринужденная беседа, прерывавшаяся поднятием рюмок. В конце концов Думин развеселился и полез обниматься.
«Женись на Алке, — слюнявил он меня, — хорошая девка…»
«А я, собственно, и не отказываюсь», — ответил я.
«Вот и хорошо, вот и славно!» — заревел Думин.
В этот момент в кабинет вбежала «хорошая девка». Увидев меня, она сильно покраснела.
«Я же просила, папа!» — трагическим голосом промолвила она.
«А что! — снова впал в ярость Думин. — Неужели я позволю кому попало… брюхатить собственную дочь и при этом сигать в кусты?!»
«Что ты говоришь, папа?!»
Пора было подавать голос. Я встал и, глядя на Думина, торжественно сказал:
«Позвольте, Павел Митрофанович, просить руки вашей дочери!»
Думин тоже поднялся.
«Тамара!» — крикнул он. Появилась давешняя представительная дама. На этот раз она была не в халате, а в темно-вишневом бархатном платье, в каких обычно выступают оперные певицы. Она надменно, но с интересом посмотрела на меня. За ее спиной маячила Дарья.
«Вот будущий муж нашей дочери! — громко и отчетливо сказал Думин. — Прошу любить и жаловать!»
На службе скоро узнали о моих матримониальных успехах. Я стал ловить на себе завистливые взгляды, а кое-кто и прямо в глаза говорил: «Везет же некоторым».
Сыграли свадьбу, а вскоре родилась Анюта. С тестем отношения у меня складывались неплохо. И без его протекции я быстро продвигался по служебной лестнице, а тут и вовсе в гору пошел.
А времена менялись. Состоялся двадцатый съезд партии, на нем Хрущев сделал свой знаменитый доклад, который произвел во всем мире впечатление разорвавшейся бомбы. Но у тестя с Никитой были хорошие, чуть ли не дружеские отношения. Работали они вместе на Украине, тесть был сначала каким-то деятелем в тамошнем ЦК комсомола, потом в ЦК партии. Поэтому пресловутый доклад его с толку не сбил.
«Все верно, — говорил он, — Никита Сергеевич правильным курсом идет… Мудро сделал, что расправился с этими подлецами: Берией, Маленковым, Кагановичем».
«Послушай, Вовка, — как-то говорит он мне, — пора тебе в Москву перебираться, засиделся ты в этой дыре. А за тобой, глядишь и я. Кое с кем переговорил, возьмут тебя сначала на Петровку, а уж там…»
Ходил я в это время уже в капитанах, работал в областном управлении и сам подумывал о дальнейших перспективах. Переехать в Москву, конечно, было заманчиво, да и жена сразу же ухватилась за это предложение. Я бывал в столице в командировках, в гостях у матери и, приезжая в Москву, всегда испытывал сильное желание остаться здесь. Словом, я не возражал.
И вот я уже на Петровке, в знаменитом МУРе. Здесь-то и началось… — внезапно Владимир Сергеевич прервал свой рассказ.
— А дальше? — нетерпеливо спросил Олег.
— Тише! Похоже, санитар проснулся, я чувствую. На сегодня хватит — остальное доскажу завтра.
— Но ведь вы говорите, что меня отсюда скоро выпустят, а вдруг завтра и…
— Тебя отпустят послезавтра, — перебил прорицатель. — Это совершенно точно, теперь молчи, он включает подслушивающую аппаратуру.
В палате воцарилась тишина. Олег некоторое время поворочался, раздумывая об услышанном, и незаметно уснул.
Глава восьмая
Чем больше секретарь Тихореченского горкома партии Аркадий Борисович Караваев размышлял о своем визите в Монастырь, тем больше укреплялся в мысли, что над ним там попросту посмеялись. И не только посмеялись, а обошлись самым глумливым образом. Воспользовались его неосведомленностью и обгадили с головы до ног. А он сначала не понял. И немудрено. Любой бы на его месте растерялся. Нет, но каковы мерзавцы! Этот дылда Козопасов, а главное, главврач! Ну ловкачи! Настоящий спектакль устроили. Но для чего? Понятно для чего… Чтобы остаться не разоблаченными в своих темных делишках. Спецучреждение! Небось, пользуясь бесконтрольностью, воруют там почем зря. А то еще чего похуже. Но он не тот человек, чтобы спускать насмешки всяким там эскулапам. Пророк, видите ли, у них там завелся. Надо проверить, что это за пророк такой. В сферы он был вхож!!!
Два дня ходил Караваев чернее тучи, но вдруг, кажется, представился повод отомстить. Случилось это так.
Под вечер секретарша сообщила, что на прием просится директор школы, той самой, что рухнула несколько недель назад. С тех пор он бывал в кабинете секретаря горкома чуть ли не каждый день и успел тому порядочно надоесть своим нытьем.
— Что ему еще надо? — недовольно спросил Караваев. — Помещение ему выделили.
— Не говорит, — ответила секретарша, — заявил, что дело конфиденциальное и он сообщит о нем вам лично.
— Пусть заходит, — поморщился Караваев. Вбежал взволнованный директор школы.
— Что еще случилось? — сурово спросил секретарь.
— Опять у нас ЧП! — выдохнул директор.
— Какое еще ЧП? Помещение вам выделили? — Директор кивнул. — Школа начала работать?
— Начала! — горячо начал директор. — Да историк у нас пропал.
— Как пропал? Что это за новости? А в милицию вы обращались?
— Обращался! — взволнованно зачастил директор. — Только без толку: сами, говорят, ищите!
— Как это сами, а они на что?! — возмутился Караваев. Он потянулся к телефонной трубке. — Как фамилия историка?
— Подождите, Аркадий Борисович, — директор понизил голос, — не надо туда звонить.
— Это еще почему?
— Я знаю, где он находится.
— Вы что мне голову морочите! — Караваев покраснел от гнева.
— Он в Монастыре, — совсем шепотом произнес директор.
— В Монастыре?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92