ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Когда подъемник наполнялся, они звонили, я
открывал заслонку, и там была спутанная шерсть всех цветов радуги. Я
выгребал ее оттуда, укладывал в мешки по двести фунтов и подносил эти мешки
к трепальной машине. Потом шерсть ткали, шили пижамы, и на первом этаже
Прис и другие девушки пришивали к ним пуговицы, а ослы туристы смотрели на
них через стекло... Как сейчас смотрят на нас. Тебе не надоело меня
слушать?
- Шрам, - напомнил Гэррети.
- Я отвлекся? - Макфрис вытер лоб и расстегнул рубашку. Они были на
холме. Во все стороны уходили волны леса, упираясь на горизонте в горы.
Милях в десяти среди зелени краснела пожарная вышка. Дорога вилась через
все это, как серая змея.
- Сперва все было чудесно. Мы трахались с ней еще три раза, в машине,
нюхая коровье дерьмо с ближайшего пастбища. Я никак не мог вычесать шерсть
из моих волос, сколько ни расчесывал их; но это было неважно, потому что я
любил ее. Я это знал, но никак не мог ей объяснить, - ни языком, ни членом.
Нам платили сдельно. Я был не очень хорошим укладчиком - набивал около
двадцати трех мешков в день, а норма всегда была за тридцать. И другие
парни из-за меня тоже отставали и теряли в зарплате. Они сказали, что им
это не нравится. Понимаешь?
- Ага, - Гэррети потер ладонью шею, потом вытер руку о штаны, оставив
на них темное пятно.
- А внизу Прис не сидела без дела. По вечерам она часами могла
говорить о своих подружках, о том, кто как работает, и, конечно, она
работала лучше всех. Не очень приятно соревноваться с любимой девушкой. В
конце недели я принес домой чек на 64.40 и стал лечить свои мозоли. Она
притащила девяносто и тут же отнесла их в банк.
Так шло и дальше. В конце концов я перестал трахаться с ней. Приличней
было бы сказать, что я перестал делить с ней ложе, но на ложе мы ни разу не
были. И у меня, и у нее всегда была куча народу, а на мотель разоряться я
больше не мог, поэтому нам приходилось делать это на заднем сиденье машины.
Ей это нравилось все меньше, и я знал это и начал потихоньку ненавидеть ее,
хотя еще любил. Поэтому я предложил ей выйти за меня замуж, чтобы все
решить. Она стала вилять, но я настаивал на ответе.
- И она ответила "нет"?
- Конечно. "Пит, мы не можем. Что скажет моя мама? Пит, мы должны
подождать". Пит то и Пит се, и всегда реальной причиной были деньги, те,
что она зарабатывала на пуговицах.
- Тогда зачем ты ее упрашивал?
- Не знаю, - Макфрис яростно потер шрам. - Я чувствовал себя
неудачником, потому что мне нечем было доказать ей, что я мужчина, кроме
члена, который я совал ей между ног, а ей и этого особенно не хотелось.
Сзади ударили выстрелы.
- Олсон? - спросил Макфрис.
- Нет. Он еще здесь.
- А-а.
- Шрам.
- Слушай, что ты пристал?
- Ты спас мне жизнь.
- Ну и иди к черту.
- Шрам.
- Я подрался, - сказал Макфрис после долгой паузы. - С Ральфом, парнем
с упаковки. Он подбил мне оба глаза и сказал, чтобы я убирался, не то он
мне и руки переломает. В тот вечер я сказал Прис, что еду домой, и
предложил ей поехать со мной. Она сказала, что не может. Я сказал ей, что
она превратилась в рабыню своих пуговиц, и еще много всякого. Я и не знал,
что во мне накопилось столько яду. Я сказал, что она паршивая стерва,
которая не видит ничего, кроме своей банковской книжки. Это было в ее
квартире, и в первый раз мы остались одни - ее соседки ушли в кино. Я
пытался затащить ее в постель, и она ударила меня в лицо ножом для
разрезания писем. Ей прислали его какие-то друзья из Англии. Она ударила
меня, как будто я хотел ее изнасиловать. Как будто я был больной и мог
заразить ее. Понимаешь, Рэй?
- Да, - сказал Гэррети. Впереди у обочины стоял белый трейлер, и,
когда они подошли ближе, лысый мужчина - видимо, владелец машины, - начал
снимать их кинокамерой. Пирсон, Абрахам и Иенсен одновременно сделали
непристойный жест, и Гэррети эта синхронность очень рассмешила.
- Я плакал, - сказал Макфрис. - Плакал, как ребенок. Я упал на колени,
целовал ее юбку и умолял простить меня. Кровь текла с моего лица на пол, и
это было действительно неприятно, Гэррети. Она убежала в ванную, и ее
вырвало. Она вернулась, принесла мне полотенце и сказала, что никогда
больше не хочет меня видеть. Она тоже плакала и спрашивала, почему я так
обидел ее. Понимаешь, Рэй, она разрезала мне лицо и спрашивала, почему я ее
обидел.
- Да.
- Я так и ушел с полотенцем у лица. Мне наложили двенадцать швов, и
вот конец истории про шрам. Ты доволен?
- Ты с тех пор ее не видел?
- Нет. И не хочу. Теперь она кажется мне очень далекой, очень
маленькой. Она в самом деле была рассудительной. И жадной. Знаешь, все
видится на расстоянии. Еще вчера утром она очень много значила для меня. А
теперь она - ничто. Я рассказал тебе это все, и мне даже не больно. Так
что, наверное, это не имеет отношения к тому, почему я здесь. А ты?
- Что?
- Почему ты здесь?
- Не знаю, - его голос был механическим, как у куклы. Урод д'Алессио
не видел мяча, который летел ему в лицо, и ему наложили швы. А раньше (или
позже - у него уже все спуталось) он нечаянно ударил своего лучшего друга
стволом ружья. Джимми. Может, у него тоже остался шрам, как у Макфриса.
- Не знаешь, - сказал Макфрис. - Умираешь и не знаешь, почему?
- Когда умрешь, это уже неважно.
- Может быть, но ты сам должен это знать, Рэй.
- Что?
- Про себя. Ты в самом деле не знаешь этого? В самом деле?

Глава 9
"Отлично, парень, вот тебе вопрос -
прямо в десятку!"
(Аллен Ладден)
В час дня Гэррети опять подвел итоги.
Пройдено сто пятнадцать миль. Они были в 454 милях к северу от
Олдтауна, в 125 милях от Огасты, столицы штата, в 150 от Фрипорта (или
больше... он боялся, что от Огасты до Фрипорта дальше, чем двадцать пять
миль), а это уже две трети расстояния до границы Нью-Хэмпшира. Похоже было,
что они дойдут.
За девяносто минут никому не выписали пропуск. Они шли по однообразным
сосновым лесам, миля за милей, краем уха слушая приветствия. К тупой боли в
ногах Гэррети добавились острые уколы в левой икре.
Потом, ближе к полудню, когда жара достигла пика, ружья заговорили
опять. Парень по фамилии Тресслер, номер 92, получил солнечный удар, и его
застрелили, когда он лежал без сознания. Другой участник вдруг упал в
конвульсиях и бился на дороге, издавая непонятные звуки распухшим языком,
пока его не нашла пуля. У Ааронсона, номер 1, обе ноги схватило судорогой,
и он был застрелен на белой линии, когда стоял, как статуя, подняв вверх
напряженное лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51